Рожер не видел и не чуял, чтобы жены хоть каплю вспотели, но пожал плечами. Эта парочка мылась чаще, чем энджирсская знать, кого ни возьми. Он же тем временем просмотрит бумаги, которых скопилось множество.
Рожер проводил женщин в просторное банное помещение, куда слуги Шамавах уже вносили исходившие паром ведра, чтобы нагреть воду.
– Я буду…
– …купаться с нами, – расслабленно и любовно договорила Аманвах, как будто и помыслить не могла об отказе.
Рожер и Кендалл неловко переглянулись.
– Я только утром мылся…
– Чистое тело – храм Эверама, – сказала Аманвах, держа его руку, как в стальных тисках, и вводя в полное пара помещение с деревянным полом.
Сиквах точно так же вцепилась в Кендалл. Оба воспротивились, когда женщины начали их раздевать.
Аманвах цокнула языком.
– Мне никогда вас, землепашцев, не понять. На улицах вы обнажаетесь так, что зарумянится куртизанка, но упираетесь при мысли увидеть друг друга в ванне.
– Я думала, мужчинам не положено видеть голых женщин, если они на них не женаты, – объяснила Кендалл.
Аманвах отмахнулась:
– Ты не обручена, Кендалл ам’Лощина. Как ты найдешь мужа, если мужчинам нельзя на тебя посмотреть?
Сиквах принялась расстегивать на Кендалл жилет.
– Дама’тинг гарантирует, что твою честь не тронут, сестра.
Кендалл успокоилась и дала себя раздеть, но Рожер запаниковал, когда Аманвах проделала то же с ним. В ее кротком тоне прозвучал упрек:
– Ты окутываешь свою ученицу сокровенной музыкой, но не желаешь разделить с ней воду?
– Воды́ в ее распоряжении сколько угодно, – негромко ответил Рожер. – Для этого незачем видеть ее голую задницу.
– Ты боишься не задницы, – возразила Аманвах. – И это недопустимо. Ты увидишь ее шрамы вблизи и примиришься с ними, сын Джессума, или, клянусь Эверамом, я…
– Ладно, ладно, – перебил ее Рожер, не желая даже дослушать угрозу. – Я понимаю.
Он позволил раздеть себя до конца и направился к ванне.
Жены Рожера постоянно ласкали его в воде, и к этому времени он обычно полностью возбуждался. Но сейчас… «Не хочу, чтобы она думала, будто я порываюсь ее поиметь».
«Не вздумай сношать подмастерьев, – говаривал мастер Аррик. – Добром не кончится».
К счастью, нервы Рожера натянулись до грани срыва, и он остался вял. Но Кендалл оценивающе на него глянула, и он вдруг встревожился еще и по этому поводу.
«Женщина простит скорее маленький елдак, чем висячий», – наставлял его Аррик. Рожер отвернулся, скрывая от нее мошонку и поспешно погружаясь в воду. Жены последовали за ним, и Кендалл наконец присоединилась.
Рожер так часто смотрел мимо своей ученицы, что толком не замечал ее. Да, она была молода, но не ребенок, каким он ее считал.
А ее шрамы…
– Они красивы. – Рожер не собирался произносить это вслух.
Кендалл посмотрела вниз. Рожер сообразил, что она опять не вполне понимает, куда он пялится. Он демонстративно опустил на миг глаза, затем поднял и с улыбкой встретился с ней взглядом.
– Это тоже красиво, но я имел в виду шрамы.
– Тогда почему ты и секунды на меня не смотрел, с тех пор как они появились? – осведомилась Кендалл. – Как будто между нами разверзлась пропасть.
Рожер потупился:
– Они появились по моей вине.
Кендалл взглянула на него недоверчиво:
– Это я напортачила. Я так старалась произвести на тебя впечатление, что потеряла голову.
– Нельзя было гнать тебя солировать, – уперся Рожер.
– Нельзя было прикидываться, что я готова, хотя это не так, – возразила Кендалл.
Аманвах шикнула на них:
– Пока вы спорите, вода остынет. Какая разница? Такова была инэвера.
Сиквах кивнула:
– Алагай послала Най, муж наш, а не ты. И Кендалл живет, а им показали солнце.
Рожер поднял трехпалую кисть – за это увечье его прозвали Восьмипалым.
– Соотечественники моих жен понимают красоту шрамов, Кендалл. Недостающая часть моей руки – память о матери, отдавшей за меня жизнь. Я ценю ее не меньше большого пальца.
Он кивнул на рельефные рубцы, оставленные когтями демона и пересекавшие грудь Кендалл, и на сморщенный шрам-полумесяц от укуса в плечо.
– Я повидал множество растерзанных людей, Кендалл. Тысячи. Видел и оставшихся в живых, чтобы рассказать о случившемся, и погибших. Но мало таких, кто заработал похожие раны и выжил. Эти шрамы – свидетельство твоей силы и воли к жизни, и я никогда не встречал ничего прекраснее.
У Кендалл задрожали губы. Лицо стало влажным, и вовсе не от пара. Сиквах приобняла ее:
– Он прав, сестра. Ты должна гордиться.
– Сестра? – переспросила Кендалл.
– Наш муж отдал тебе свою кровь в ту самую ночь. – Аманвах провела пальцем по ее шрамам. – Теперь мы одна семья. Если желаешь, я приму тебя как дживах сен Сиквах.
– Что-что? – Рожер, размякший было в горячей ванне, с плеском сел.
Сиквах поклонилась Кендалл, груди окунулись в воду.
– Для меня будет честью принять тебя, Кендалл ам’Лощина, как сестру-жену.
– Ну, теперь держись, – сказал Рожер.
Кендалл неловко фыркнула.
– Вряд ли найдется рачитель, готовый выполнить такой обряд.
– Инквизитор Хейс и Сиквах не признает, – заметил Рожер.
Аманвах пожала плечами, не сводя с Кендалл глаз:
– Языческие праведники не играют роли. Я невеста Эверама и дочь Избавителя. Если ты принесешь передо мной брачный обет, то обручишься.
«Меня здесь словно нет», – подумал Рожер, слушая, как купальщицы договариваются о его третьем браке. Он понимал, что должен продолжить сопротивление, но не находил слов. Он не переступал порога Праведного дома без острой нужды, а сказанное рачителем ни хрена для него не значило. Создатель свидетель, что Рожер, а до того – его мастер, подбил множество жен забыть об их брачных обетах. По крайней мере, на несколько часов.
Но это всегда приводило к неприятностям. Создателю могло быть все едино, но догма рачителей, возможно, не лишена толики смысла.
– Ладно, – сдалась Кендалл, глядя в воду, и Рожер вздрогнул. Она посмотрела Аманвах в глаза. – Хорошо, я согласна.
Аманвах с улыбкой кивнула, но Кендалл вскинула руку:
– Но я не приношу никаких обетов в ванне. Мне нужно узнать подробнее, чем занимаются дживах сен, и еще сообщить маме.
– Конечно, – сказала Аманвах. – Не сомневаюсь, что твоя мать обсудит выкуп и заручится благословением главы семьи.
Рожер чуть успокоился – как, похоже, и Кендалл.
– Главы нет, – сказала она. – Подземники забрали всех, кроме мамы.
– Теперь, когда ты сосватана, ей тоже найдется мужчина, который о ней позаботится, – пообещала Аманвах. – Покои для вас обеих пристроят к новому особняку нашего мужа.
– Эй, погоди! – вмешался Рожер. – У меня что, нет права голоса? Я вдруг обручен и должен жить с новой тещей?
– Что плохого в моей маме? – напряглась Кендалл.
– Ничего.
– Вот именно, подери меня демоны, – кивнула она.
– Бабушка станет великим подспорьем, когда пойдут дети, муж наш, – сказала Аманвах.
– Мне же нужна свобода, куда она делась? – спросил Рожер.
Его вопрос прозвучал мышиным писком, и рассмеялись все женщины, даже Кендалл.
– Можно признаться, сестра? – спросила Сиквах.
– Конечно, – ответила та.
Сиквах чуть заметно и притворно-застенчиво улыбнулась:
– Я возлегла с мужем в ванну еще до замужества.
Рожер думал, что Кендалл ужаснется, но она тоже ответила лукавой улыбкой и перевела на него взгляд:
– Правда? Честное слово?
Взглянув на водные часы, Лиша поразилась: уже почти сумерки. Она протрудилась полдня, но казалось, что с мгновения, когда она спустилась в подпол, в лабораторию, прошли считаные секунды. Работа с магией хора оказывала тот же эффект, что ощущали воины, сражавшиеся с подземниками меченым оружием. Она чувствовала себя полной энергии, сильной, невзирая на то что все это время горбилась над рабочим столом.
В минувшем году она использовала погреб исключительно для изготовления шутих и вскрытия демонов, но по возвращении из Дара Эверама превратила его в меточное помещение. Она многому научилась в разъездах, однако тайна магии хора влекла ее как ничто другое. В прошлом она умела рисовать метки при свете дня, а темноту и демонов использовала только для усиления эффекта. Теперь, благодаря Арлену и Инэвере, она понимала намного больше.
На ее участке был выстроен затемненный, хорошо проветриваемый сарай, достаточно удаленный от дома, чтобы там не воняло убитыми демонами, полными магии и медленно высыхавшими. Ихор собирался в специальные непрозрачные пузырьки и применялся для усиления заклинаний, а отшлифованные кости и мумифицированные останки метились и одевались в серебро или золото для придания устойчивой мощи с возможностью перезарядки оружию и другим предметам. Некоторые действовали даже днем.
Это был невероятный прогресс, способный изменить ход войны с демонами. Лиша умела врачевать раны, считавшиеся смертельными, и сокрушать подземников на расстоянии безо всякого риска для жизни. На ее фартуке уже не хватало карманов для меченых и меточных орудий. В Лощине кое-кто называл ее меточной ведьмой, но только за глаза.
Однако, несмотря на серьезность открытия, рисование меток и магия хора требовали слишком много трудов, чтобы добиться каких-либо перемен в одиночку. Лиша нуждалась в помощниках. Новых ведьмах, которые помогали бы в работе, разносили весть и гарантировали, что эти силы не будут утрачены вновь.
Лиша поднялась из лаборатории, тщательно задернула плотные шторы, откинула крышку люка и вошла в дом. В окна еще проникало немного света, но Уонда успела зажечь лампы.
До того как женщины начали прибывать на сбор, Лиша успела умыться и переодеться. За эти несколько минут ее сухожилия свились в жгут. Ей показалось, что она вот-вот спятит, когда на меченой дороге показался первый экипаж.
Но затем Уонда отворила дверь, и Лиша увидела госпожу Джизелл – крупную женщину за пятьдесят с немалой проседью в волосах и глубокими морщинами, разбегавшимися от улыбчивых губ.