«К нам, напрямик!
Беги скорей!
Тебя спасет лишь круг».
Малыш в ответ:
«Я упаду!»
Разносит эхо плач.
Забыв запрет,
К нему бегу,
Вцепился вестник в плащ:
«Остановись!
Он обречен,
Его ты не спасешь.
Меня держись,
Иль прямиком
Им в когти попадешь!»
Я отобрал
Его копье
И прыгнул за черту.
Страх сил придал,
И на зверье
Я в ярости бегу.
Я закричал:
«Крепись, малыш!» —
И бросился к нему.
«Ты слаб и мал,
Не добежишь.
На помощь я спешу!»
Рисую метки
На земле.
Все валится из рук.
Грозит нам смерть,
Ему и мне, —
Подземники вокруг!
Ночь разорвал
Рев громовой —
Явился великан.
Я задрожал,
Едва живой.
В глазах стоит туман.
Его рога —
Как два копья.
Прочна его броня.
Узрев врага,
Кричит дитя,
Хватаясь за меня.
Качнулась твердь…
Свиреп и дик,
Враг лапу протянул…
Казалось, смерть —
Но в тот же миг
Я меткой круг замкнул!
Пусть говорят,
Что лишь заря
Несет отродьям вред.
Последние слова поразили Рожера, и он вдруг понял, почему притча показалась такой знакомой. Сколько раз Арлен рассказывал об одноруком демоне, который преследовал его годы после того, как в детстве юный Тюк отрубил ему руку? Могло ли подобное дважды произойти на дороге в Милн?
Кирин расшаркался, и раздались аплодисменты, но только не из угла, где затаился Джасин, и не из круга собеседников герцога.
Рожер хлопал громко и медленно, чтобы от сводчатого потолка разлеталось эхо. Он аплодировал и когда прочие рукоплескания стихли. Все взоры приковались к нему.
– Славная история! – зычно похвалил Рожер. – Хотя я знал человека, который рассказывал ее иначе.
– Неужели? – надменно осведомился Кирин, умевший почувствовать вызов. – И кто бы это мог быть?
– Арлен Тюк, – ответил Рожер, и зал загудел.
С притворным недоверием он посмотрел на Кирина, и у того отхлынула от лица кровь.
– Ты понимаешь, конечно, что из мальчика в твоей песни вырос не кто иной, как сам Меченый?
– Не помню, чтобы в той истории участвовал жонглер, – встрял Гаред, и гул усилился. – Хотите правдивую песнь? – Барон хлопнул Рожера по спине, и тот невольно шагнул вперед. – Рожер, сыграй-ка «Битву за Лесорубову Лощину»!
Теперь закрыл лицо Тамос. Рожер повернулся и, как Кирин, поклонился Райнбеку:
– Ваша милость, мне не обязательно…
– Ее уже исполняют во всех кабаках отсюда и до самого Милна, – отмахнулся Райнбек. – Можно послушать и из первых уст.
Рожер сглотнул, но достал скрипку и заиграл.
Поразил Лощину мор,
Полон лазарет,
Бруне-травнице конец,
Ученицы нет.
И никто не скрылся,
Страха нет в помине.
Берегитесь, демоны!
Меченый в Лощине!
Лиша в Энджирсе, и вот
Ей дурные вести:
Бруне крышка, батька хвор,
Нет ее на месте!
И никто не скрылся,
Страха нет в помине.
Берегитесь, демоны!
Меченый в Лощине!
Вот она спешит в ночи,
Лишь жонглер при ней.
От бандитов не уйти
И от выползней.
И никто не скрылся,
Страха нет в помине.
Берегитесь, демоны!
Меченый в Лощине!
Вдруг навстречу – человек,
Весь в татуировках,
Режет тварей без ножа
С колдовской сноровкой!
И никто не скрылся,
Страха нет в помине.
Берегитесь, демоны!
Меченый в Лощине!
Их в Лощине ждет беда:
Метки покорежены,
Кто-то сгинул навсегда,
Кто-то изнеможенный.
И никто не скрылся,
Страха нет в помине.
Берегитесь, демоны!
Меченый в Лощине!
Меченый не дрогнул,
Всех позвал на бой:
«Все увидят солнце,
Кто пойдет за мной!»
И никто не скрылся,
Страха нет в помине.
Берегитесь, демоны!
Меченый в Лощине!
Все взялись за топоры,
Нет пощады никому!
Лиша лечит раны их
В Праведном дому.
И никто не скрылся,
Страха нет в помине.
Берегитесь, демоны!
Меченый в Лощине!
Жены, дети спасены,
Ночка – жуть маревникова!
Поле боя нарекли
Кладбищем Подземников.
И никто не скрылся,
Страха нет в помине.
Берегитесь, демоны!
Меченый в Лощине!
Демоны трепещут.
В чем бойцов секрет?
«Все мы – Избавители!» —
Будет дан ответ.
И никто не скрылся,
Страха нет в помине.
Берегитесь, демоны!
Меченый в Лощине!
Пока длилась песнь, Кирин съеживался на глазах. Гаред ревел припев вместе с Рожером, и вскоре его подхватили все собравшиеся в гостиной. К финалу с милнского герольда начисто слетела спесь.
В конце аплодисменты грянули громче, а Гаред подстегивал толпу пронзительным свистом и оглушительными ударами в ладоши. К нему присоединился Тамос, и даже братья вежливо аплодировали – кроме пастыря Петера, который невозмутимо попивал вино.
Но угол Джасина молчал, пока все не затихли, после чего и Соловей начал медленно хлопать, направившись в центр комнаты.
– Ваша милость… – начал он.
– Не сейчас, Джасин, – осадил его Райнбек. – Я думаю, для одного вечера песен достаточно.
Джасин разинул рот, и Рожер послал ему улыбку:
– Сегодня ты даже не третий сорт, а? Наверно, отныне мы будем звать тебя вообще Дятлом. – Не дав герольду ответить, Рожер поворотился спиной и вернулся к свите герцога.
– А где сейчас этот Меченый? – спросил Петер и плотно сжал губы, что не было удивительно, поскольку Арлен Тюк представлял прямую угрозу его власти. Если бы Арлена открыто признали Избавителем, должность Петера как главы энджирсской церкви лишилась бы смысла.
– Упал с пустынным демоном со скалы, как я всем уже написал, – мгновенно ответил Тамос. – Я был там и с тех пор не слышал ничего достоверного о том, что его якобы видели.
– Он вернется, – сказал Гаред, не обращая внимания ни на предупреждающий взгляд Тамоса, ни на кислую мину Петера. – Это неизбежно, как восход солнца.
– Значит, ты веришь, что он Избавитель? – осведомился Петер.
Все прочие разговоры стихли, все ждали ответа Гареда. Великан и сам подобрался, поняв, что от его ответа целиком зависят отношения между графством Лощина и Энджирсом.
– Он был им для меня и моих близких, – сказал наконец Гаред. – Нельзя отрицать, что мир меняется и все началось с него. – Он так посмотрел в глаза Петеру, что даже тот немного сник. – Но я знаю Арлена Тюка. Ему не нужен трон. Он не хочет учить народ жизни. Все, чего хочет Арлен Тюк, – это убивать демонов, и каждый из нас должен это учесть.
– Слушайте, слушайте! – громко произнес Тамос, поднимая стакан.
Братья взглянули на него удивленно, но граф не отрывал глаз от Гареда. Остальные мужчины инстинктивно последовали его примеру и одобрительно подняли свои бокалы.
Уловив общий настрой, Райнбек, Микаэль и Петер с дежурными улыбками поддержали тост, но Рожер ощутил их скрытое беспокойство.
Лиша не уставала дивиться мастерству, с которым Арейн изображала старую развалину. Она держала Лишу и Мелни под руки, ничуть не притворно обременяя их своим весом.
В действенности этого приема не приходилось сомневаться. Весь двор, от последнего поваренка до самого Райнбека, привык бросаться к ней по первому зову – лишь бы карга не перенапряглась, шествуя по залу.
Проходя мимо Тамоса, Лиша взглянула на него, но граф сделал вид, будто ее не заметил.
«Ничто не улажено, – напомнила она себе. – Сначала надо договориться с Тамосом». Ей следовало лучше всех понимать, что брачные махинации матери бессмысленны без согласия сына.
Появилась Уонда.
– Дай-ка старухе опереться на твою великолепную ручищу, – обратилась к ней Арейн.
– Да, матушка, – сказала Уонда.
Мелни заученно отлепилась и с улыбкой возглавила толпу женщин, направляя их в вечерний салон.
Арейн довели до конца зала, где две крупные женщины стояли в карауле по обе стороны огромных двойных дверей. Они были одеты как Уонда, на плащах-накидках красовался герб Арейн. Оружия у них не было, но дамы, похоже, и без него могли справиться с нежеланными гостями. Когда они шагнули, чтобы распахнуть двери, Лиша мельком заметила очертания коротких дубинок, притороченных к поясам сзади и прикрытых плащами.
Они отсалютовали Арейн, но смотрели на Уонду.
– Ты, милочка, становишься в Энджирсе легендой, – сказала Арейн. – После твоего прошлого визита я кое-что изменила в охране дворца.
Двери затворила еще одна пара женщин, стоявших на карауле с другой стороны, но эти были облачены в лакированные деревянные доспехи и вооружены копьями.
Уонда чувствовала себя неуютно, но Арейн, не обращая на это внимания, повернулась к Аманвах и Сиквах. Она снова удивила Лишу, без труда перейдя на красийский язык.