– Я начала делать для тебя серьгу, – сообщила Аманвах, растирая Рожера щеткой и мылом. – Но работа займет недели, и я надеюсь увидеть тебя на свободе задолго до ее завершения.
– Ей обязательно найдется и другое применение, – отозвался он. – Что может быть дороже в магии, чем слышать твой милый голос издалека?
Аманвах обняла его, подавив всхлип. Рожер прижал ее к себе, не заботясь о том, что ее платье намокнет.
Шмыгнув носом, она отстранилась и отступила, чтобы снять мокрый шелк.
– Муж мой, если ты уложишь меня на спину и изольешься, у меня будет ребенок.
Рожер, откинувшийся в ванне и уже начавший расслабляться, резко сел.
– Аманвах, – напрягся он, – сейчас не время…
– Время, – перебила дживах. – Если вынашивать твоего ребенка, то именно сейчас.
Рожер сглотнул.
– Мне не нравится, как в свете этого выглядит мое будущее.
Аманвах снова опустилась на колени у ванны и провела руками по его голой груди уже не ради мытья.
– Мне тоже, – призналась она. – Твое будущее туманно, но только твое. Мы приближаемся к великой развилке, и многие в этом городе могут пойти одиноким путем.
Она скользнула ладонью по его шее, придержала за щеку и привлекла к себе для поцелуя.
– Но в бурном потоке есть опора. Если возьмешь меня сейчас, я выношу твоего ребенка.
– Значит, ты переживешь эту… развилку? – спросил Рожер.
– По крайней мере, до родов. Потом же… – Аманвах пожала плечами, целуя его в шею.
Рожер отодвинулся:
– Тогда, наверно, лучше подождать.
Аманвах ответила недоуменным взглядом.
– Я не хочу, чтобы ты растила его одна. Тебе и двадцати нет. Если я умру, ты должна будешь выбрать себе нового мужа. Того, кто сможет…
Аманвах взяла его лицо в ладони:
– О муж мой. Я не останусь одна. У меня есть сестры-жены, и ты плохо нас знаешь, если думаешь, что мы отвергнем тебя, доведись тебе отправиться одиноким путем.
Она встала и направилась к койке, виляя бедрами.
– Я дама’тинг. Все, что требует от меня Эверам, – выносить дочь и наследницу. – Она легла на спину, раздвинула ноги. – Дай мне ее, и мне никогда не понадобятся прикосновения другого мужчины.
Рожер выпрыгнул из ванны и возлег на Аманвах, не думая о том, что мокрый.
– Дочь?
– Сына уже носит Сиквах, – улыбнулась Аманвах.
Джансон исподтишка наблюдал за Лишей. Казалось, что внимание первого министра целиком приковано к матери-герцогине, но аура выдавала другое. Он остро ощущал присутствие Лиши и досадовал из-за того, что не знает его причины. Он привык быть правой рукой Арейн, и ему не нравилось предполагаемое вмешательство Лиши.
– Не бойтесь, Джансон, – сказала она. – Я скоро вернусь в Лощину.
Министр взглянул на нее удивленно. Он молчал, но его чувства были настолько сильны, что она ответила по наитию.
«Арлен чувствовал то же самое», – подумала Лиша, в очередной раз опоздав с пониманием. У нее щемило сердце при мысли, что больше они не увидятся, – и демоны воспользовались ее тоской. Вероятно, они прочли тоску в ее ауре так же легко, как она – ауру Джансона.
– Не очень скоро, – заметила Арейн. – У тебя еще есть дела.
Она повернулась к Джансону:
– Джессу нашли?
Первый министр покачал головой:
– Ее видели входящей в туннель, но в конце его – нет. Я направил в пансион стражу, здание обыскивают от и до.
– Там полно тайных ходов, – сказала Арейн. – Выгони учащихся и персонал, пусть твои люди простучат все стены. Если найдут полость, пусть ищут проход или ломают. И ради Создателя – вели им быть осторожнее. Не окажись здесь Лиша и Аманвах, ведьма так и убила бы Бекку отравленной иглой.
– Будет исполнено, – поклонился Джансон. – Мы также разыскиваем другую недвижимость госпожи Джессы и ее сообщников. Страже у ворот приказано обыскивать каждую карету и заглядывать под каждый капюшон. Мы найдем ее.
Арейн кивнула, хотя уверенностью в ее ауре и не пахло, – та расцветилась болью от измены, но герцогиня продолжала ценить Джессу. Сорнячница была опасна, и Арейн боялась, что она запросто проскользнет сквозь их сети.
– Что-нибудь еще? – спросил Джансон.
По ауре было ясно: он знал, что это не все. Арейн не позвала бы его лишь для того, чтобы повторить приказы, отданные часами раньше.
– Для раскрытия заговора нам понадобилась помощь красийской принцессы, – сообщила Арейн. – Она назначила цену.
Аура Джансона дрогнула и посуровела, когда он понял, к чему герцогиня клонит.
– Восьмипалый.
Арейн кивнула:
– Он отправится под суд, но я помилую его, что бы ни случилось.
– Ваша милость, – напряженным голосом начал Джансон. – Мой племянник был напыщенной скотиной и часто оказывался обузой для Трона плюща, но он все равно был моим племянником. Я не могу просто взять и позволить…
– Можешь и позволишь, – оборвала его Арейн. – Я не жду от тебя восторгов, но так нужно, и, если он пострадает, на улицах вспыхнет бунт. Он останется в башне до суда, но когда госпожа Лиша отправится в Лощину, он и рачитель Джона поедут с ней.
Аура Джансона полыхнула от ярости жаром. Таким, что Лиша насторожилась, сунула руку в мешочек с хора и сжала жезл. Если первый министр сделает хоть шажок в сторону герцогини, она разнесет его в пыль.
Но в следующий миг все эмоции улеглись, подавленные волей столь сильной, что Лиша убоялась ее не меньше, чем гнева. Первый министр скованно поклонился:
– Как прикажет ваша милость.
Он развернулся на пятках и вышел, не дожидаясь разрешения.
Арейн вздохнула:
– Я часто говорила, что все на свете отдам, лишь бы избавить сына от бесплодия, но не думала потерять за день сразу двух ближайших союзников.
Лиша накрыла ее кисти ладонью:
– У вас есть другие. А лорд Джансон успокоится, когда мы уедем.
Но, памятуя о бешенстве в его ауре, она усомнилась в этом сама.
Глава 24Терн
333–334 П. В., зима
Терн проснулся в саду герцогини, в зарослях свиного корня. Матушка предложила ему постель, но Терн уже лет десять не ночевал ни в постели, ни под крышей. С шестилетнего возраста, когда его беспечность привела к пожару и выгнала родных в открытую ночь.
Все эти годы он выживал благодаря страху. На грани срыва, чутко внимая каждому шороху, отслеживая каждое движение. Он спал урывками, всегда готовый сорваться с места. За мечеными стенами и в мягких постелях люди забывали, что за порогом караулит ночь, способная отобрать все.
А такая забывчивость сулила смерть.
Поднявшись, Терн сгреб листья свиного корня и набил ими карманы. Сорняк встречался достаточно часто, но в ночи его никогда не хватало с избытком.
Суматоха во дворце длилась до поздней ночи; крики, вызванные убийством, затихли и сменились напряженной тишиной, когда убийцу поволокли в Праведный дом. Терна все это не касалось. Его ждали в Лактоне с подмогой от герцога. Не было дела важнее, чем доставить графа Тамоса в монастырь.
Он пошел на конюшню, но там, вопреки ожиданиям, было тихо. Коней не запрягали, солдаты не собрались. Он поймал за руку женщину-конюха:
– Где граф?
Женщина взглянула на Терна и сморщила нос. Сама в навозе, а воротит нос от свиного корня? Вот к чему приводит манера спать в постели.
– Чего?
Привыкнув наблюдать за людьми из укрытия, Терн отвык от разговоров. Он знал тесийский и красийский языки, но общаться ему еще было трудно, и его не всегда понимали.
– Грили вести графа на юг. Где он?
– Его светлость граф Тамос сегодня вряд ли куда-то поедет, – ответила конюх. – Эта история с колдуном-скрипачом весь город поставила на уши.
Терн крепче сжал ее руку:
– Не могу ждать. Люди на нас надеются.
– Да я-то при чем? – вскричала работница, высвобождаясь. – Я не матушка-герцогиня!
Терн вздрогнул, на шаг отступил и поднял ладони. На руке женщины наливался краснотой отпечаток.
– Прости. Не хотел давить.
– Ничего, – отозвалась она, но руку потерла, и Терн понял, что будет синяк.
Люди – не то что недрилы. Они нежные. Можно поранить по неосторожности.
Он вернулся в сад и проскользнул во дворец через редко использовавшийся проход. Повсюду стояла стража, слуги сновали туда-сюда, но вот если они что и заметили, то лишь запах свиного корня. Прыткий человек найдет во дворце без счета мест, где спрятаться.
Но матушка и Джансон скрывались за закрытыми дверями, а, кроме них, Терн знал в Энджирсе лишь горстку людей. Найти не удалось никого. Он снова отправился в сад, забрался в куст свиного корня и смежил веки.
Немного позднее послышались голоса. Терн напрягся, готовый бежать, но говорившие не приближались к нему, и он подполз поближе. Еще не достигнув цели, он узнал Лишу Свиток. Запах ее фартука с карманами, набитыми десятками трав, напомнил ему о матери. Терну нравилась госпожа, даже если в народе ее звали ведьмой. То же говорили и о Заре.
– Никто никуда не уедет, пока Рожера держат взаперти! – прогремел Гаред, барон Лесорубовой Лощины.
– Потише, – шепнула Лиша.
– Ты его видела. Здорово ему досталось?
Лиша кивнула:
– Но ничего такого, что я не смогла бы исцелить магией костей. Ему понадобится пара новых зубов, но сейчас он жив и здоров.
Гаред сжал кулаки:
– Клянусь сыном, не будь этот недоносок Джасин уже мертв…
– Молчи, Гар, – попросила Лиша. – Тем больше оснований тебе уехать.
– Как так?
– Здесь ты ничем не поможешь. А если хочешь взять с собой Розаль, забирай сейчас, пока королевичам не пришло в голову тебе помешать.
Гареда это не убедило, и Лиша тронула его за руку:
– Когда вернешься в Лощину, не будешь ли добр подготовить несколько тысяч лесорубов, чтобы явились сюда и проводили нас домой? На дорогах сейчас столько разбойников.
Гаред недоуменно нахмурился, потом просветлел:
– О да. Уловил. Ты хочешь, чтобы я…
– Я хочу, чтобы ты подготовил безопасное возвращение делегации Лощины домой, – перебила его Лиша. – Всех нас. Как бы ни решил суд.