Зев Бездны334◦П.◦В.
– Голубка.
Джардир кружил в ночном небе, где от луны остался тончайший серебряный серп. Внизу он различал полчища демонов, которые в его коронном видении светились, как факелы.
– Я здесь, моя любовь, – мгновенно откликнулась Инэвера.
– Мы приближаемся к вратам бездны, – сказал Джардир. – Мы далеко от цивилизации, зато алагай здесь полно. Внешняя магия нарастает. Возможно, мы разговариваем в последний раз и дальше нас не свяжет даже корона Каджи.
Внизу слабо светились метки невидимости Пар’чина и его дживах ка, сопровождавших Алагай Ка в его узилище. Шанвах правила маленьким фургоном. Его стальной корпус покрывали метки Пар’чина, и он таил внутри зло, скрывая его от зла внешнего. Отец Шанвах сидел рядом с дочерью, прикованный к скамье, и тупо таращился вдаль.
На случай если этих мер не хватит, процессию окутывало пение Шанвах, усиленное колье сестры по копью. Она снова и снова исполняла куплет из «Песни о Лунном Ущербе», и прекрасная, колдовская мелодия грозила заворожить даже Джардира.
С высоты своего полета Джардир видел метки, которые защищали отряд. Они горели в коронном видении – граница светового круга обозначала предел их силы. Магия Шанвах была тоньше, но эффект распознавался безошибочно. Подступавшие алагай сбивались с шага и тихо убирались подальше, не привлекая внимания.
– Моя племянница стала сильна, – сообщил Джардир. – Воистину замысел Эверама непостижим. Со мной бок о бок двадцать лет сражались Копья Избавителя. У меня столько сыновей, что вряд ли я знаю всех. И все же именно племянница, едва созревшая для замужества, была избрана, чтобы отправиться со мной в Зев Бездны и нести бремя Шарак Ка.
– Прости, любимый, за все недоброе, что я говорила о твоих сестрах, – ответила Инэвера. – Их чрева породили трех величайших воинов за всю историю Ала.
– Да будет милостив Эверам, чтобы этого хватило.
– Спал ли ты? – спросила Инэвера.
– Мы отдохнули час, когда солнце стояло высоко, – ответил Джардир.
– Этого мало, муж мой. Магия восстанавливает жизненные силы, но ваш рассудок нуждается во сне, иначе вы рискуете обезуметь.
– Тогда я молюсь, чтобы этого не случилось, пока мы не исполним наш долг. Потом уже – не важно.
– Очень важно, – возразила Инэвера.
– Наступает день, и мы поспим, – сказал Джардир. – Завтра Ущерб, и мы освободим Алагай Ка, чтобы он вел нас во тьму глубин. Боюсь, после этого сна больше не будет вплоть до победы или смерти.
– Где вы? – спросила Инэвера.
– Чуть севернее горы, где мы с Пар’чином сошлись для домин шарум. Там сила, любимая. Теперь я понимаю, почему Пар’чина туда потянуло.
– Твой голос слабеет, – сказала Инэвера. – Открой мне сердце в последний раз. Что ты чувствуешь, приближаясь к Зеву Бездны?
– Нетерпение. – Джардир замялся. Это была правда, но не вся. – Страх. Я боюсь подвести тебя. Боюсь подвести всю Ала. Боюсь, что окажусь слаб, а Эверам покинет меня в час нужды.
– Все дети Эверама страшатся этого, пока существует Най, – возразила Инэвера. – А Избавитель чувствует опасность острее прочих. Но я всю жизнь за тобой наблюдала, сын Хошкамина. Если тебе не вынести бремени Шарак Ка, то не вынести никому.
Джардир подавил вздох:
– Благодарю тебя, любимая.
– Поблагодари меня тем, что…
Слова оборвались, и только ветер стал слышен Джардиру. Он застыл и даже отлетел назад, чтобы восстановить связь, но не обрел ее – ему пришлось бы слишком сильно оторваться от фургона, и он не рискнул.
Внизу лежал трижды скованный отец демонов: сначала – своей же кожей, поверх нее – мечеными серебряными цепями и напоследок – мечеными стальными стенами.
«Путь долог, а вы смертны, – предрек Алагай Ка. – Настанет час, когда ваша бдительность ослабнет и я обрету свободу».
Таким пророчеством Джардир пренебречь не мог. Они дважды сразились с Алагай Ка, и оба раза князь Най едва не одержал верх. Если, будучи выпущен, он сумеет позвать на помощь, то соберется столько алагай, что с ними не справятся даже избранные Эверама.
– Прощай, голубка, – прошептал Джардир ветру и устремился обратно, присматривать за фургоном.
Они двигались по древним дорогам, подобранным по истертым картам Пар’чина. Они пересекли степи и чащи, срезая путь там и тут, чтобы обходить стороной хутора и лагеря беженцев, и взяли курс на лесистые предгорья. Дорога вскоре исчезла, ибо покрылась за столетия густыми зарослями. Остались тропы, достаточно широкие для фургона, но не сверх того.
С небес Джардир заметил нечто странное. Впереди дорога возникла вновь, и ею, похоже, постоянно пользовались, в последний раз – недавно. Взлетев повыше, он понял, в чем дело.
Активировав корону, Джардир обратился к спутникам:
– Впереди большое селение. Я разберусь, а вы хорошенько смотрите за отцом демонов.
Он посильнее Втянул от копья и устремился к поселку. Их отряд многие недели тащился ползком, и сейчас Джардир был рад поиграть мускулами.
Поселок, таившийся за лесом, стал виден как на ладони, и Джардир остановился так резко, что сотрясся всем существом.
Селение окружали древние каменные обелиски, каждый – высотой в двадцать футов и весом во много тонн. Метки на выщербленной поверхности были достаточно сильны, чтобы не подпускать алагай.
Но поразило Джардира то, что и они, и само селение были красийской постройки. Без современных начертаний и архитектуры, скорее, поселок напоминал развалины Анох-Сана. Какое заблудшее племя его народа обосновалось так далеко на севере?
И куда оно подевалось?
Обыскав здания и вернувшись с разведки, Шанвах опустилась на колени:
– Следов боя нет, Избавитель. Все выглядит так, будто жители быстро собрали пожитки и спокойно ушли.
Пар’чин помрачнел:
– Такое встречается сплошь и рядом, с тех пор как ваш народ выбрался из пустыни и начал размахивать копьями.
Джардир оставил колкость без внимания:
– Так далеко на севере, Пар’чин? Сомневаюсь, что они слышали о моем выступлении.
– Избавитель, – подала голос Шанвах, – а это не Анох-Даль?
Ренна нахмурилась:
– Город… Тьмы?
– Именно, – кивнул Джардир. – Каджи построил Анох-Даль для снабжения войска, когда повел его в бездну.
«Ты найдешь кое-что от Каджи, – сказала Инэвера. – Дар твоего предшественника, который направит тебя во мраке». Не об этом ли речь? Веха, оставленная Избавителем для потомков?
Пар’чин недоверчиво вздохнул:
– И его жители продержались три тысячи лет только для того, чтобы собраться и без всякой причины уйти… когда? Год назад?
– Меньше, – доложила Шанвах. – Несколько месяцев.
– В Ущерб, когда Алагай Ка возглавил нашествие, – предположил Джардир.
– Клянусь солнцем, это не совпадение, – сказала Ренна.
– Мы скоро выясним, – сказал Джардир. – Сейчас нам нужен отдых, покуда солнце высоко. Возможно, мы поспим в последний раз, потому что ночью освободим Алагай Ка.
В узилище было жарко из-за лучей ненавистной дневной звезды. Металлические стены превратились в печь, и температура стала гибельной для скота с поверхности.
Жара была слабою платой за неудобства, но только она помогала консорту перетерпеть неволю.
Все прочее причиняло мучения. Каждый толчок примитивной повозки сотрясал демона, натягивая серебряные цепи, и метки на них вызывали новые муки и стыд. Когда тюремщики удосуживались его кормить, он получал мозги животных – жировая диета без мяса. Томясь в оковах, он был вынужден пожертвовать остатками достоинства и пресмыкался, вжимаясь лицом в отвратительную, пузырившуюся от жара пищу. Тюрьма провоняла ею. Каждое движение становилось пыткой.
И это пение!
Демон ненавидел всех тюремщиков, но к Певице проникся ненавистью особой. Ее голос, даже приглушенный толстыми металлическими стенами, скрежетал и, казалось, разжевывал первобытные тайники даже могущественного мозга консорта.
Через воспоминания и мысли производителя Певицы консорт познал его гнусные чувства по отношению к девчонке – любовь, гордость, надежду. От этого она стала ему омерзительна и возбуждала желание изувечить еще до того, как раздавался ее проклятый голос.
Песня напоминала боевые метки, ибо была отголоском древней магии – давно истершейся из памяти, как полагали при мозговом дворе. Она воздействовала на базовые эмоции демонов, а эмоции в свою очередь притягивали магию. Получалось, что его племя поставляло ту самую энергию, которую песня использовала против него же.
Даже понимая, в чем дело, консорт страстно желал убежать от звука. Если люди завладеют этой силой массово, тягаться с ними станет трудно. А если улей рассеется, то, пожалуй, и невозможно.
Консорт вспомнил огромные хоры Каври и содрогнулся.
Цепи смещались при каждом его шевелении, натертую кожу жгло. Он бросил попытки залечить израненную плоть – пусть гибнет; взамен он выстроил барьер, воспользовавшись драгоценным запасом внутренней магии и вырастив ниже новые слои дермы. Это был медленный процесс, но за недели он разъест впитавшиеся в плоть чернила, однако в то же время метки подрывали собственные силы консорта. Он не знал, кто сломается первым.
Пока же консорт мог только ждать в темноте. Он не разбирал маршрута, фургон подбрасывало на ухабах, а узы не позволяли консорту простереть сознание за пределы тюрьмы.
Это было прискорбнее всего прочего. С малых лет, когда он еще был мальком, сознание существовало независимо от его тела и мгновенно преодолевало огромные расстояния. Никогда не бывая один, он ощущал нужды своих трутней, внимал голосам сородичей.
Теперь же не улавливал ничего.
Чувство времени пробуждал только жар дневной звезды, который то усиливался, то отступал, но этого хватало. Близилось новолуние. Если его не посадят на безмозглого трутня и не отправятся в долгий путь к мозговому двору, то вся затея лишится смысла. Королева вот-вот начнет откладывать яйца, если уже не начала.