Арик побледнел. Превыше Создателя болотники ставили только эль.
Рачитель Вереск махнул ему:
– Теперь занимайте скамьи, всей компанией. Пора начинать службу, и мне сдается, проповедь вам запомнится.
Молчание, в котором они выходили из Праведного дома, нарушилось окликом:
– Госпожа Заря!
К ним бежала Тами Тюк. Она была всего на год старше Терна, но детям семейства Дамадж запрещали играть с Тюками с тех пор, как в праздник солнцестояния отец Тами Мейсен назвал Релана пустынной крысой. Релан сломал бы ему руку, но их растащили.
Платье Тами заляпалось грязью и кровью. Терн не спутал бы кровь ни с чем другим, как всякий ребенок травницы-ветеринара. Заря бросилась навстречу девочке, и Тами, задыхаясь, обмякла в ее объятиях.
– Госпожа… спасите…
– Кого? – настойчиво спросила Заря. – Кто ранен? Недра, девонька, да что стряслось?
– Подземники, – выдавила Тами.
– Создатель! – Заря начертила в воздухе метку. – Чья это кровь?
Она пощупала еще влажную ткань платья.
– Майского Колокольчика, – ответила Тами.
Заря сморщила нос:
– Коровы?
Тами кивнула:
– Высунула голову из загона и перекрыла метку. Ей вцепился в шею полевой демон. Папаня сказал, что она подцепила демонову лихорадку, и пошел за топором. Пожалуйста, пойдемте, а то он ее зарубит!
Заря выдохнула, встряхнула головой и усмехнулась. Тами была готова разрыдаться.
– Прости, девонька, – сказала Заря. – Я не хотела приуменьшить твое горе. Скотина иногда – тот же член семьи. Я испугалась, что растерзали кого-то из твоих братьев и сестер. Помогу, чем сумею. Беги и скажи папе, пусть повременит с топором.
Она взглянула на Релана и остальных:
– Девочки, ступайте домой и достирывайте. Мальчики, помогите отцу с тележкой. Терн, мне надо приготовить снотворное…
– Синь-трава и маревник, – подхватил Терн.
– Режь, не жалей, – велела Заря. – Корову свалить труднее, чем человека. Еще понадобятся припарки со свиным корнем.
– Я знаю, что взять, – кивнул Терн.
– Я буду во дворе у Мейсена Тюка. Беги со всех ног.
Терн помчался домой, зайцем пронесся через огород с травами, влетел в кухню, схватил ступку и пестик Зари. Братья и сестры еще не дошли до дома, а он уже побежал по дороге.
Он догнал Зарю с Тами у фермы Тюка, уже слыша страдальческое мычание Майского Колокольчика.
Навстречу им вышел с топором Мейсен Тюк. При виде Терна глаза его сузились, он сплюнул табачную слюну.
– Благодарю, что пришла, травница. Правда, сдается мне, ты зря тратишь время. Скотина не выживет.
Он направился к хлеву. Телка лежала на соломенном полу загона; ее шея была замотана в тряпье, пропитанное кровью. Мейсен Тюк провел большим пальцем по острию топора. Тами с братьями и сестрами обступили корову, готовые ее защитить, хотя все они были слишком малы, чтобы удержать отца, если тот решит, что срок Майского Колокольчика вышел.
Заря подняла повязку и взглянула на раны – три глубоких пореза на толстой шее.
Мейсен снова сплюнул.
– Я хотел быстренько забить ее и продать мяснику, но малышня упросила дождаться тебя.
– Правильно сделала, – сказала Заря. – Если уничтожить заразу, то все не так плохо.
Она повернулась к стайке детей:
– Мне нужно больше тряпок для перевязки, несколько ведер чистой воды и чайник с кипятком. – Дети тупо уставились на Зарю, и она хлопнула в ладоши, так что все подскочили. – Живо!
Когда они умчались, Терн разложил материнские инструменты и принялся толочь травы для снотворного и припарок. Пришлось потрудиться, чтобы заставить животное выпить, но вскоре Майский Колокольчик уснула. Заря промыла раны, смазала их травяной пастой и наглухо зашила.
Тами стояла подле Терна и взирала на операцию с ужасом. Терн насмотрелся на материнские труды, но понимал, что зрелище жуткое. Он взял Тами за руку, и она, сжав его пальцы, отважно и благодарно улыбнулась.
Мейсен тоже следил за действиями Зари, но глянул на Тами, запоздало спохватился и указал на Терна топором:
– Эй, крысеныш, а ну-ка убрал свои грязные лапы от моей дочери!
Терн отдернул руку. Мать выпрямилась и невозмутимо шагнула между ними, стирая с ладоней кровь.
– Топор тебе больше не нужен, Мейсен, и я буду признательна, если ты перестанешь грозить им моему мальчонке.
Мейсен удивленно уставился на оружие, словно впервые увидел. Невнятно буркнув, он отрывисто кивнул и поставил его к изгороди:
– Я ничего такого не хотел.
Заря поджала губы:
– С тебя двадцать ракушек.
– Двадцать ракушек?! – задохнулся Мейсен. – За то, что заштопала корову?
– За штопку десять, – уточнила Заря. – И еще десять за снотворное и припарки со свиным корнем, которые приготовил мой сын-крысеныш.
– Я не собираюсь платить, – заявил Мейсен. – И никто меня не заставит – ни ты, ни твой черномазый муженек.
– Для этого мне Релан не понадобится, – улыбнулась Заря, – хотя мы оба знаем, что он заставит. Нет, мне достаточно сказать гласной Марте, что ты не заплатил, и Майский Колокольчик уже к вечеру будет пастись на моем дворе.
Мейсен сверкнул глазами:
– Ты повредилась умом, Заря, с тех пор, как вышла за пустынную крысу. Ничего человеческого не осталось. Тебе везет, работенка находится, но это долго не продлится, если народ узнает, что ты заламываешь за нее двадцать ракушек.
У Терна раздулись ноздри. Релан, окажись он здесь, сломал бы Мейсену нос за оскорбительные речи. Но Релана не было, и эта обязанность легла на плечи Терна.
Он смерил Мейсена Тюка взглядом, вспоминая уроки шарусака, которые Релан давал его братьям. У Мейсена неладно с коленом, он вечно жалуется на него в сырую погоду. Один прицельный пинок…
Заря, не оборачиваясь, проговорила сурово и тихо, чтобы слышали только дети:
– Не воображай, Терновник, что мама не знает, о чем ты думаешь. Придержи язык и руки.
Терн зарделся и сунул руки в карманы, а Заря скрестила свои на груди и шагнула к Мейсену:
– Во-первых, для тебя, Мейсен Тюк, – «госпожа Заря», а во-вторых, теперь двадцать пять ракушек. Еще раз нахамишь, и я иду к Марте.
Бормоча проклятья, Мейсен все же потопал в дом, вернулся с истертым кожаным мешком и принялся отсчитывать в ладонь Заре лакированные ракушки.
– Пятнадцать… шестнадцать… семнадцать. Больше у меня сейчас нет, госпожа. Остальное через неделю. Честное слово.
– Тебе же лучше, – ответила Заря. – Идем, Терн.
Они шли, пока не достигли развилки: одна дорога вела к дому, другая – в поселок как таковой.
– Ты сегодня смельчак, Терн, – заметила мать.
– Он нехорошо сказал.
Мать махнула рукой:
– Я не про Мейсена Тюка, он дурень. Я говорю про утро во дворе.
– Я не смельчак, – мотнул головой Терн. – Так испугался, что чуть в штаны не надул.
– Но не надул же, – возразила Заря. – Не закричал, не убежал, не лишился чувств. Это и есть смелость. Когда тебе страшно, но голова остается на плечах. Релан говорит, что ты держался лучше, чем братья.
– Серьезно?
– Серьезно. – Заря прищурилась. – Но если скажешь им, будет плохо, и тебя выдерут.
Терн сглотнул:
– Я никому не скажу.
Заря рассмеялась и крепко его обняла:
– Знаю, малыш, что не скажешь. Как я тобою горжусь! Давай беги. Порадуйся солнцу, отец обещал. Прощаюсь до ужина.
Она с улыбкой вложила ему в руку пригоршню ракушек:
– На случай, если захочется мясного пирога и леденцов.
Терн вошел в поселок, с трепетом поглаживая лакированные ракушки. У него никогда не водилось своих денег, и он подавил ликующий вопль.
Заглянул в мясную лавку, где госпожа Мясник торговала горячими пирогами, и выложил на прилавок ракушку.
Госпожа Мясник исполнилась подозрений.
– Откуда у тебя ракушка, Черныш? Украл?
Терн покачал головой:
– Мама дала за то, что помог спасти корову Тами Тюк.
Госпожа Мясник хмыкнула, взяла ракушку и вручила ему дышащий паром пирог.
Следующим Терн посетил сластника, тот свирепо уставился на него, едва он шагнул в лавку. Взгляд не смягчился, пока Терн не вручил ему пару ракушек за завернутые в кукурузную шелуху леденцы, которых набрал с витрины. Он рассовал их по карманам и пошел прочь из поселка, на ходу поедая пирог. Солнце грело плечи, было тепло и уютно. Рычащий на него лесной демон казался далеким прошлым.
Он дошел до озера и какое-то время наблюдал за рыбацкими лодками. День выдался погожий, и вдалеке виднелся Лактон – огромный озерный город. Терн двинулся вдоль берега, швыряя в воду камешки, но резко остановился, когда заметил в иле следы перепончатых лап берегового демона. Представил, как похожая на лягушку тварь выпрыгивает на берег и ловит его длинным липким языком, содрогнулся от размера следов и вдруг испытал острейший позыв на малую нужду. Терн еле успел спустить штаны, порадовавшись, что никто не видит.
– Смельчак, – буркнул он, понимая, какая это беспардонная ложь.
Далеко за полдень Терн спрятался за домом и вытащил леденец. Развернул свое сокровище и начал медленно жевать, смакуя каждый кусочек, как поступал с беконом отец.
– Эй, Терновник! – раздался оклик.
Терн поднял глаза и увидел приближающихся Силача и Крепыша.
– Откуда у тебя леденец? – крикнул Крепыш и сжал кулаки.
– Мы целый день носим мусор, а он получает добавку бекона и леденцы? – спросил Силач.
– Тебе не кажется, что так не годится? – осведомился Крепыш.
Терн знал эту игру. Вся детвора в Топи боялась близнецов, когда они начинали обмениваться вопросами.
Он лихорадочно прикинул, как ответить, но понимал, что это не важно. Братья побьют его, и отберут леденцы, и пообещают сделать хуже, если пожалуется родителям.
Он побежал. Быстрее зайца, через поленницы, а после – сквозь бельевые веревки. Братья пустились вдогонку. Терн чуть не врезался в Небо и Солнышко, которые складывали в корзины чистое белье.
– Полегче, Терновник! – крикнула Небо.