Война с деревьями начнется тринадцатого — страница 15 из 36

– Ныне вы объявили нам войну, и это вполне естественно! Законная самооборона! Мы отравили землю химическими удобрениями, которыми поливаем почву без всякого контроля, потому что сельское хозяйство производит только биотопливо для наших машин! Мы атаковали вас изнутри генетически измененными веществами, которые своими мутантными генами разом уничтожили опылявших вас пчел! Мы приняли экологические законы, чтобы защитить вас, тогда как вы уже приговорены к смерти! Да, мы заслужили то, что с нами сейчас происходит!

Он замолкает на минуту, испуганный эхом собственного голоса. Теперь остается лишь дожидаться, пока нам на головы рухнет какое-нибудь дерево, подтвердив его правоту.

– Но вспомните, что в дохристианские времена люди боролись за вас! – продолжает он, свернув налево. – Битва деревьев, знаменитое сражение между друидами: теми, кто хотел навязать культ Солнца-Аполлона, и теми, кто пытался сохранить тайну древесного алфавита… Тайну, которую вы нам подарили! «Beth – Luis – Nion», что значит «Береза – Рябина – Ясень». Древние сокровенные знания! Алфавит устанавливал связь между деревьями и месяцами года, это был священный календарь, дававший власть над природными стихиями… Смотри! – прерывает вдруг он сам себя.

Отец с гордостью указывает на нечто похожее на гигантскую слоновью ногу, полую внутри, не меньше тридцати метров в окружности и вдвое больше в вышину. Это дерево господствует над соседями, давя их кроны своими могучими ветвями.

– Вот он! Тот самый тис! Полное слияние – это он!

Он переводит дух, пока я с восхищением смотрю на темно-зеленую крону и гроздья красных семян.

– На самом деле это два дерева – мужское и женское, которые полностью срослись. Им не меньше двух тысяч лет. И у них одно на двоих имя: Райский тис. В память о земном райском саде, созданном Богом для Адама и Евы. Иди со мной и ничего не бойся.

Отец подталкивает меня внутрь, в центральную полость, где легко поместилось бы человек пятьдесят. Он рассказывает историю этих двух деревьев, которые, возрастая, на протяжении веков сближались друг с другом, постепенно становясь полыми внутри. Они срослись корой и растворили все, что их разделяло, войдя друг в друга и образовав единый ствол, внутреннее пространство которого стало святилищем древних богов.

Прерывающимся голосом отец перечисляет все, чем служила эта живая пещера в прошлом: друидическим алтарем, христианским храмом, синагогой, мечетью, укрытием чернокнижников… Здесь находят кости, предметы из камня, полусгнившие деревянные фигурки, позеленевшие металлические украшения, изъеденные ржавчиной и влажным перегноем, – все эти древние религиозные атрибуты, давно истлевшие и питающие корни растений.

– Ты уже был здесь, пап?

– Только читал об этом месте в книге. В «Разуме деревьев», великолепной энциклопедии ХХ века. Мне не удалось сохранить ни единого экземпляра: ее сочли слишком опасной.

Он бережно гладит наросты двойного тиса, где еще видны многочисленные следы от гвоздей.

– Я так много думал о нем… Это священный союз Инь и Ян, женского и мужского начала, которые, не потеряв своих различий, образуют Целое…

Отец оборачивается и прислоняется к стволу, лицом к солнечному лучу, играющему с листвой в высокой кроне над нашими головами.

– Ну а тебе, Томас? Что говорит тебе этот тис?

Он произносит эту фразу слишком непринужденно, и потому она звучит фальшиво. Я молчу. Уж не намек ли это на видения, которые посылал мне дуб с картины Бренды? Но откуда отец может знать об этом?

– Старайся уловить мысленные образы, – настаивает он. – Скажи ему, что он представитель своего рода, а ты – представитель рода человеческого. Объясни ему ваши роли. Погрузись в его память. Спроси, чего он ждет от нас.

Я киваю. Отказ вызвал бы подозрение. В конце концов, может, отца просто впечатлило то, как я сумел проникнуть в устройство доступа на воротах. И он думает, что если я прошел через электронную систему, то могу пройти также и через систему сокодвижения. Мне надо всего лишь попытаться. Если даже я что-нибудь уловлю, то всегда смогу сказать, что ничего не слышал, сохранить тайну.

Я прикладываю ладони к стволу и закрываю глаза. Стараюсь мысленно проникнуть в молекулы дерева и передать ему свое сообщение. Я уже проделывал нечто подобное – с жировыми клетками, моими и Дженнифер.

– Что-нибудь слышишь?

– Нет, папа.

И это чистая правда. Я напрасно мучаю свой мозг.

– Но ты уже установил с ним связь?

От его слов меня опять охватывает тревога. Я опускаю руки и с равнодушным видом прячу их в карманы. Как бы мне хотелось показать отцу, на что я способен! Но если я пущусь в откровенность, то не смогу остановиться. И если он узнает, что это я разрушил Аннигиляционный экран и несу ответственность за войну с деревьями… Сейчас он слишком уязвим. Резкий отказ от алкоголя совсем выбил его из колеи, поэтому пока не стоит сообщать ему, что он отец террориста.

Внезапно мне приходит в голову новая мысль. Она многое объясняет. Однако от этого моя тревога только усиливается. А что, если отца вызвали на заседание правительства не ради его знаний, а из-за меня? Вчера вечером в квартире Бренды, когда Оливье Нокс потребовал, чтобы я вступил в контакт со Священным деревом, я ускользнул. И поэтому, больше не пытаясь воздействовать на меня впрямую, они использовали в качестве посредника моего отца.

«Сходите на переговоры с Заветным лесом и захватите сына – ваш мальчик очень восприимчив».

– Ты в порядке, Томас? У тебя странный вид.

– Нет-нет, все нормально.

Пусть останется в неведении относительно своей истинной роли. Он так воодушевлен сейчас. Ему будет нелегко узнать правду. Узнать, что востребованы не его знания, а его сын.

– Ты точно не чувствуешь связи с этим деревом?

– Совершенно.

Отец разочарованно кивает и треплет меня по голове в знак того, что не сердится.

– А тебе, папа, оно что-нибудь рассказывает?

Он огорченно вздыхает.

– Ничего. Я только вспоминаю, что читал о нем. Видишь, в конечном счете от интеллекта и культуры пользы столько же, сколько и от глупости. Я имею в виду, мы потеряли чувствительность, Томас. Шестое чувство. В молчании мы слышим только собственные мысли. Даже у божьей коровки оно развито сильнее, чем у нас…

Я рад, что отец немного отвлекся и сменил тему.

– Когда росток тыквы чувствует, что его поедает божья коровка, он выделяет ядовитое вещество и посылает сигнал другим росткам на расстояние до шести метров. Долгое время было непонятно, почему божья коровка съедает только треть от каждого растения, причем через каждые шесть с половиной метров. Благодаря ей была обнаружена телепатическая связь между насекомым и растением… А где в это время находится Человек? У компьютера, игрового автомата или перед зеркалом! Природа без устали посылает ему информацию, но он глух! Знаешь, иногда я чувствую, что мне осточертело быть человеком. И если бы я не был влюблен…

Он осекается и умолкает. Я не верю своим ушам. Влюблен, это он-то? Вот так новость! Мать будет, конечно, счастлива. Если только… Ко мне возвращается невнятное тягостное чувство, которое я испытал утром.

– Ладно, – говорит отец со смущенной улыбкой, опираясь на мое плечо. – В любом случае, я не мог бы до бесконечности это скрывать. И потом, с кем я могу поделиться самым сокровенным, как не с тобой?

Я молча киваю, благодаря за доверие.

Он набирает воздуха и признается, глядя на мои кроссовки:

– Я встретил одного человека…

– А-а-а.

– Ты, конечно, знаешь, что между мной и твоей матерью с самого твоего рождения уже не было особых чувств… Нет, ты тут ни при чем, отношения испортились гораздо раньше… И твое рождение… не помогло. Я имею в виду расходы, заботы… В общем, ты понимаешь…

Я киваю, но мне становится не по себе. Хочется провалиться сквозь землю.

– Ты знаешь, как это происходит: в день свадьбы мы оформили на тебя заявление и стали ждать очереди. А потом со всеми этими сроками оплодотворения, неудачами, счетами, которые нам выставляли каждый раз… Когда же ты родился, мы были рады, конечно, но все, что этому предшествовало… Короче, – перебивает он сам себя, – я встретил одного человека.

С деланым равнодушием я спрашиваю:

– И когда же?

– Вчера вечером.

Я вдруг все понимаю. Резко, словно меня ударили по голове. Но открывшееся мне настолько ужасно, что я просто отказываюсь это понимать!

Отец повторяет с блаженным вздохом:

– Да… Самая красивая женщина на свете, богиня, недостижимая звезда. Что она во мне нашла – для меня загадка… Но как бы то ни было, это случилось. Любовь с первого взгляда. Идеальная и взаимная – та, что существует только в книгах. Я без ума от нее, Томас. Но хочу, чтобы ты знал: она очень высокого мнения о тебе.

– С чего бы?

Он улыбается. И совершенно не замечает, что я стою остолбенев. Такое чувство, будто у меня под ногами проваливается земля.

– Я так счастлив, Томас, так счастлив…

Я сжимаю кулаки и зубы, и мне удается продержаться еще несколько секунд. Потом я отворачиваюсь и прикладываю руки к стволу тиса.

«Не знаю, мужчина вы или женщина, но помогите мне, ради бога! Помогите мне это выдержать. Лили Ноктис. Отец влюбился в женщину моей мечты, а она в него».

– Это самое прекрасное из всего, что могло со мной произойти, – торжественно произносит он, пытаясь меня обнять.

Его ладони упираются в дерево, прямо над моими руками.

– Впрочем, для нас троих ничего не изменится. Я, разумеется, не буду разводиться. Во-первых, не имею права – ты несовершеннолетний. Во-вторых, мы должны быть очень осторожны, учитывая положение Лили. Можешь представить себе, какую ревность она у всех вызывает… Мы с ней так похожи: она раньше тоже не верила в страсть, от которой умолкают доводы разума… В общем, нас обоих это застало врасплох. У нас все только начинается. Она… действительно очень достойная женщина. Немного суровая на вид, согласен, но так проявляется ее сдержанность. И чувством юмора не обделена. И, уж конечно, умом… О, до чего же это прекрасно!