Алекс Моигбои, известный человек, много лет проработавший в больнице Кенема, слег с лихорадкой Эбола. Затем заболела старшая медсестра, Мбалу Фонни, вдова, которую иногда называли по фамилии Санкох, проработавшая в больнице с самого ее открытия в 1990-е годы. Заболевание началось со слабости и озноба, потом поднялась температура. Сначала Фонни не обращала внимание на эти симптомы, продолжала работать каждый день по четырнадцать-шестнадцать часов, надеялась, что это малярия, вводила себе внутривенно с помощью капельницы антималярийный препарат, но он не помогал. Анализы выявили наличие у нее в крови вируса Эбола. В тот же день у двух других медсестер, Фатимы Камара и Вероники Такер, также обнаружили этот вирус. Моигбои умер 19 июля, а Фонни через два дня после него.
Часть персонала больницы Кенема, боясь выходить на работу, сидела по домам. Доходило до того, что Хан в одиночку работал в палате с больными лихорадкой Эбола. Система здравоохранения Сьерра-Леоне, плохо снабжаемая и отсталая, разваливалась под натиском вируса, а ряды помощников из иностранных групп во время вспышки редели. Организация «Врачи без границ» справлялась с наплывом заболевших лихорадкой Эбола в лечебном центре Кайлахуна, города в восточной части Сьерра-Леоне в пятидесяти милях от Кенема. В Либерии врачи и сестры христианской организации «Самаритянский фонд», работавшие в больнице ELWA под Монровией, не справлялись с наплывом больных, не хватало врачей и расходных материалов.
— Помощь была на подходе, — говорила мне потом Сабети, — но не хватало людей и всего остального.
Сабети предупреждала Хана об опасности стресса и переутомления.
— Самое главное — ваше здоровье. Пожалуйста, берегите себя.
— Я должен делать все, что в моих силах, чтобы помочь людям, — отвечал Хан, надевал защитный костюм и возвращался в палату к больным. Он вел себя как генерал во время битвы, когда его войска бегут или уже уничтожены.
19 июля во время собрания персонала больницы сотрудники заметили, что Хан неважно выглядит. На следующий день он не вышел на работу — изолировал себя дома. Затем наутро потребовал, чтобы у него взяли анализ. Один из лаборантов отправился к нему на дом и сделал все необходимое. Анализ показал наличие вируса Эбола. Хан, предвидя, что, увидев его больным, медперсонал падет духом, не хотел, чтобы сотрудники Кенема видели развитие у него характерных симптомов, и потому отказался лечиться в больнице. На следующий день он кое-как забрался в машину «скорой помощи», которая доставила его по ухабистым проселочным дорогам в палату для больных лихорадкой Эбола в Кайлахуне.
Здесь в лечебном центре был работавший от генератора морозильник, а в нем хранились три пластиковых бутылочки с замерзшим водным раствором, содержавшим антитела, молекулы в форме буквы «Y», выработанные иммунной системой млекопитающих для защиты от вторгшихся в их организм микробов. Это экспериментальное средство для лечения лихорадки Эбола, называлось ZMapp и на людях к тому времени еще не испытывалось. Трех бутылочек должно было хватить на курс для одного человека. Препарат был разработан в предшествующее десятилетие работавшей почти без финансирования и фактически без поддержки сообщества экспертов по вирусу Эбола группой ученых, которая состояла из десятков людей, но главными исследователями в ней были Ларри Зейтлин, президент «Мэп Байофармасьютикал», биотехнологической компании из Сан-Диего; Джин Гаррард Олингер, подрядчик Национального института аллергии и Отделения инфекционных заболеваний Национальных институтов здравоохранения; Ксианггуо Киу и Гэри Кобингер — исследователи из Агентства здравоохранения канадского исследовательского института в Виннипеге. ZMapp — коктейль из трех антител, которые, как считали, особенно эффективно убивают вирус Эбола. «Мэп Байофармасьютикал» и производитель, предприятие «Байопроцессинг» из Кентукки, разработали методику выращивания этих антител в растениях табака.
В апреле 2014 года, за три месяца до того, как заболел Хан, группа Кобингера, работавшая в Канаде, впервые испытала ZMapp на обезьянах, каждая из которых получила по тысяче летальных доз вируса Эбола. К удивлению исследователей, лекарство всех их спасло и помогало выжить даже тем животным, которые находились на пороге гибели. Группа Кобингера установила, что больным надо давать по одной дозе ZMapp с интервалом в несколько дней. Кобингер сравнивал это с тремя ударами профессионального боксера: первые два удара посылают вирус Эбола в нокдаун, третий заканчивает бой нокаутом.
В конце июня, когда эпидемия Эбола охватила Западную Африку, Кобингер отправился из своей виннипегской лаборатории в Кайлахун, везя с собой оборудование для работавших там врачей, а также три пластиковых бутылочки ZMapp, которые и оставил в морозильнике. Он хотел выяснить, как препарат действует в тропическом климате, где жара и ненадежная система электроснабжения могут свести на нет его лечебные свойства. Кобингер не подозревал, что препарат может быть использован.
Правительство Сьерра-Леоне восприняло болезнь Хумар Хана как национальную трагедию. Как только о ней стало известно, правительственный чиновник разослал электронные сообщения специалистам всего мира по вирусу Эбола, прося сообщить о любой вакцине или лекарстве, которые могли бы помочь Хану. Последовала целая серия телефонных звонков чиновникам Всемирной организации здравоохранения, в Центры профилактики инфекционных заболеваний и эпидемиологического контроля США, в правительство Сьерра-Леоне, в канадское Агентство здравоохранения, военным эпидемиологам США и в организацию «Врачи без границ», под эгидой которой действовал центр в Кайлахуне. Обсуждались возможные варианты лечения Хана. Многие из тех, кому звонили из Сьерра-Леоне, знали его лично. Вопрос шел о его жизни и смерти.
Обсуждение вскоре сосредоточилось на ZMapp, на него надеялись больше, чем на прочие лекарства. Почему именно Хан, а не другие больные должны получить неопробованное средство? Что, если он умрет? ZMapp за несколько месяцев до тех пор проверяли на обезьянах, но насколько безопасен этот препарат для человека? Лекарство содержит мышиные и человеческие антитела, выращенные в растениях табака. Попав в кровяное русло, они могут вызвать тяжелые аллергические реакции. Если бы возникли серьезные побочные явления, рассчитывать в Кайлахуне на отделение интенсивной терапии не приходилось. Если западные государства этим своим экспериментальным лекарством убьют Хана, африканского ученого и национального героя, в Сьерра-Леоне начнутся беспорядки. Но если не дать Хану ZMapp и он умрет, то люди скажут, что Запад утаил от врача чудодейственный препарат.
— Я старался говорить спокойно, — вспоминал потом Кобингер. — Обсуждение и телефонные звонки продолжались три дня.
Между тем в больнице ELWA, в двухстах милях к югу, заболела лихорадкой пятидесятидевятилетняя работница здравоохранения Нэнси Райтбол. У нее в крови обнаружили возбудителя малярии и прописали ей постельный режим дома, на территории больницы, где она жила со своим мужем, Дэвидом Райтболом. Вскоре Кент Брэнтли, тридцатитрехлетний врач-американец, работавший в ELWA в составе группы «Самаритянского фонда», позвонил директору по медицинским вопросам этого фонда, Лансу Плайлеру.
— Ты не волнуйся, Ланс, но, кажется, я подцепил вирус, — сказал Брэнтли. Он изолировал себя в доме на территории больницы, и его товарищи по «Самаритянскому фонду» отправили взятую у него пробу крови в Национальную лабораторию Либерии. Плайлер, как он рассказывал мне, не желая распространения слухов о том, что один из его врачей заразился лихорадкой Эбола, пометил пробирку с пробой крови Брэнтли вымышленным именем Тамба Снел.
Национальная лаборатория Либерии представляет собой бывший центр по исследованию шимпанзе и находится в самом конце проселочной дороги в лесу возле международного аэропорта Монровии. Лаборатория хорошо оборудована и не испытывает недостатка в специалистах. Американский вирусолог Лиза Хензли работала там с либерийскими и американскими коллегами, анализируя клинические пробы различных жидкостей тела, полученных от людей, у которых подозревали лихорадку Эбола. Хензли сотрудничает с Национальным институтом аллергии и инфекционных заболеваний, более пятнадцати лет занималась исследовательской деятельностью в противоэпидемических лабораториях правительства США. Помогая либерийским врачам выявлять заболевших лихорадкой Эбола, она облачалась в защитный костюм, в котором поддерживается повышенное давление, и работала с прибором, действовавшим на основе ПЦР[9].
Лаборанты проанализировали кровь Тамба Снел и не обнаружили в пробе вируса Эбола. Хензли отправила результат электронной почтой одному из врачей «Самаритянского фонда». Между тем Кенту Брэнтли, у которого была взята проба крови, помеченная «Тамба Снел», становилось все хуже.
25 июля, наконец, было принято решение о том, что делать с Хумаром Ханом. ZMapp сочли препаратом слишком рискованным и решили ему его не давать. Хану об этом сообщили. Непонятно, принимал ли он сам участие в процессе принятия такого решения. С того же дня его брат Саид, находившийся в Филадельфии, в течение нескольких дней звонил Хумару на сотовый телефон, но не мог дозвониться. Потом ему удалось найти по телефону кого-то в Кайлахуне, и он сказал, что хочет говорить с братом.
— С Хумаром невозможно поговорить, — ответили ему.
— Тогда пришлите мне его фотографию, иначе не поверю, что он жив, — прокричал в трубку Саид. Вскоре после этого ему переслали фотографию брата. На ней Хумар с трудом сидит в пластиковом кресле, веки у него отекшие, вид изможденный, он погружен в себя, несмотря на слабую улыбку. Саид счел, что этой улыбкой Хан надеялся успокоить их мать.
В Монровии Лиза Хензли получила другую пробу крови, взятую у Тамба Снела. Вскоре в ее лабораторию пришло электронное сообщение от чиновника из Центра противоэпидемического контроля, в котором говорилось, что данная проба крови взята «у одного из наших». Хензли поняла, что у сотрудника этого учрежд