Подобным образом, в аргументах, которые вскоре станут привычными, Фанон осуждал всю западную буржуазию как "фундаментально расистскую". Однако он также опасался силы идей, которые экспортирует Запад. Из-за импорта западных фильмов, литературы и многого другого он опасался, что "молодые африканцы находятся во власти различных нападок, совершаемых на них самой природой западной культуры". Фанон не знал, как с этим справиться, кроме как сказать людям, чтобы они не подражали Европе, а создавали "целостного человека", которого Европа "не смогла привести к триумфальному рождению". В своем захватывающем заключении он утверждает: "Два века назад одна из бывших европейских колоний решила догнать Европу. Это удалось настолько хорошо, что Соединенные Штаты Америки превратились в монстра, в котором пороки, болезни и бесчеловечность Европы достигли ужасающих размеров".
В этом есть несколько интересных моментов. Не в последнюю очередь то, что Фанон, как и многие другие постколониальные писатели, ставшие известными на Западе, на самом деле не заинтересован в восстановлении культур незападных стран, о которых он заявляет, что заботится. Он не заинтересован в возвращении африканских стран к эпохе племенных обычаев или любой другой традиции коренных народов доколониального периода. Его интересует анализ этих культур через призму марксизма, а затем их "спасение" путем применения к ним марксистской идеологии. Естественно, в этом есть что-то извращенное. Ведь Маркс был западным мыслителем, не имевшим практически никаких знаний - не говоря уже об опыте - о незападных культурах или обществах. Одна из ироний постколониалистских мыслителей заключается в том, что многие из них идут тем же путем, что и Фанон. Стремясь избавиться от наследия западного колониализма, они находят ответ для каждого незападного общества в западном марксизме.
Другие аргументы Фанона также стали привычными для Запада в последующие десятилетия. Например, аргумент о том, что Запад особенно хищный - и в этом отношении он совершенно не похож на все остальные культуры. Есть аргумент, что Запад полностью лишен добродетели, даже если он странно и даже опасно манит. И еще - настойчивое требование мести и того, что Запад должен заплатить за содеянное. Наконец, любопытен тот факт, что ярость против имперских держав XIX века не ограничивается ими, а распространяется на страну, у которой никогда не было империи: Америку. В этом можно усмотреть интересную истину. Можно найти много причин критиковать европейские державы за их империи. Но если это рассматривается как грех основания, а западные страны, у которых не было империй, объединяются с теми, у кого они были, тогда кажется, что в глазах таких критиков проблема не в империи, а в самом Западе.
Сила и стиль произведений Фанона заставляют его читать. Хотя его привлекательность, похоже, в основном заключается в жажде насилия, в частности мести Западу. Но после Фанона есть еще один мыслитель, чья центральная идея достигла еще больших масштабов, и чей интерес к Ближнему Востоку привел к тому, что он написал крайне враждебное переосмысление Запада. Этот писатель - Эдвард Саид, палестинец-христианин, родившийся в 1935 году, оказавший беспрецедентное влияние на то, как значительная часть Запада думает о себе.
Как и у других постколониальных писателей, центральное утверждение Саида - исключительно антизападное. Его не интересуют преступления, совершенные незападными державами. И эта незаинтересованность приводит его к убеждению, что любой аспект Запада - даже или особенно его интеллектуальное и культурное любопытство - должен быть не просто осужден, а осмеян. Его центральная работа, объясняющая эту тенденцию, - "Ориентализм", опубликованная в 1978 году, - стала одной из самых цитируемых книг в академических кругах по всем дисциплинам. Главная критика Саида - это попытка доказать, что когда западные люди сталкивались с другими обществами, они делали это через призму тех обществ, из которых они пришли. Несмотря на интеллект и стиль, которые Саид мог привнести в свои работы и публичные дискуссии, этот центральный тезис совершенно непримечателен. В конце концов, через какую еще призму западные путешественники и ученые должны были смотреть на Восток? Разве можно было ожидать, что они посмотрят на Ближний Восток глазами китайцев? Или ближневосточными глазами? И почему западные исследователи, лингвисты и другие должны соответствовать столь странным стандартам? Было бы любопытно ожидать, что арабы посмотрят на Европу европейскими глазами. Или чтобы китайцы смотрели на Ближний Восток глазами аборигенов. Каждый подходит к другой культуре через ориентиры, которые он почерпнул в той культуре, откуда он родом. В этом нет ничего зловещего. Это неизбежно.
Однако для Саида, пока люди, которые смотрят, являются западными, а культуры, на которые смотрят, - нет, это очень зловеще. Все, что связано с Западом, даже образованность его ученых, направляется против него. Например, Саид хочет обвинить западных людей в их якобы узком мировоззрении. Он игнорирует тот факт, что востоковеды, которых он поносит, были замечательными мужчинами и женщинами: людьми, которые изучали языки и диалекты далеких обществ и которые изучали эти культуры почти всегда потому, что были очарованы ими и восхищены ими.
Действительно, значительное напряжение в ориентализме всегда исходило от западных людей, которые восхищались незападной культурой больше, чем той, к которой они принадлежали. Часто это было бегством от собственной культуры. В Германии XIX века существовало значительное направление мысли, которое смотрело на Восток как на место, дающее бальзам на душу. Однако Саид отвергает все это, а вместо этого выдвигает зловещие обвинения против Запада за все его взаимодействия с Востоком. Он постоянно сетует на западную тенденцию "эссенциализировать" Восток - то есть не проводить достаточно точных границ между одной группой и другой. Тенденция объединять разрозненные группы людей под одним зонтиком.
Опять же, в этом нет ничего ужасного. Все описания по необходимости должны содержать обобщения. Не каждое предложение может быть длиной в диссертацию. Концепции, которые обобщают большие массивы народов - в том числе "Запад", - полезны, даже если они не могут обобщить все, что в них содержится. Но интересный аспект суждений Саида в этом вопросе заключается в том, что, хотя он не любит эссенциализацию в других, он сам часто ей потворствует. Например, в одном месте своей самой известной работы он говорит: "Поэтому правильно, что каждый европеец в том, что он мог сказать о Востоке, был, следовательно, расистом, империалистом и почти полностью этноцентриком". Каждый европеец? Каждый? Где доказательства, подтверждающие этот факт? Если бы вы заменили слово "европеец" в этом предложении на "африканец", "араб" или даже "палестинский христианин", как бы вас назвали? В другом месте Саид мимоходом, совершенно беззаботно, упоминает "среднего европейца XIX века". Что это такое, задаетесь вы вопросом? Это эссенциализация ужасно большого количества людей.
Но в Саиде всегда существовала тенденция выделять западного мужчину и женщину для уникальной формы нападок. Это включало в себя чрезвычайно враждебные и недоброжелательные нападки на двух великих женщин-писательниц XIX века: Джордж Элиот и Джейн Остин. Нападки Саида на Джейн Остин в одной из его поздних книг являются классикой антизападничества. В ней Саид пытается очернить Остин как сторонницу работорговли. Он делает это с помощью единственного упоминания о рабстве, которое появляется в "Мэнсфилд-парке" во время разговора между Эдмундом и Фанни. В обмене мнениями, занимающем не более нескольких строк текста, героиня Остин и ее будущий муж обсуждают тот факт, что накануне вечером, когда дядю Фанни (только что вернувшегося с плантации в Антигуа) спросили о недавно отмененной работорговле, в доме стояла "такая мертвая тишина".
Саид считает, что это единственное упоминание означает, что Остин восхваляет работорговлю. Он приводит свои аргументы двумя способами. Во-первых, он нападает на Остин, ссылаясь на более поздние романы других авторов, в том числе на "Сердце тьмы" Джозефа Конрада, утверждая, что если читать Остин в их свете, то эта единственная ссылка "приобретает несколько большую плотность, чем те разрозненные, немногословные появления, которые она делает на страницах "Мэнсфилд-парка"". Несомненно, это так. В том же свете мы могли бы попытаться применить литературу Холокоста к страницам "Гордости и предубеждения" и удивиться, что она тоже приобрела бы подобную "плотность". Но это все равно было бы странно. Еще более странно, что Саид решил использовать одно высказывание персонажа романа - высказывание, из которого, кстати, следует, что этот персонаж - аболиционист, - чтобы очернить не только этого персонажа, но и его создательницу Джейн Остин, как причастную к великому греху рабства.
Но благодаря подобным интеллектуальным хитростям Саид создал учебник для тех, кто хотел критиковать Запад. Среди его наиболее важных приемов - интерпретация всего на Западе, включая самые тонкие и совершенные произведения искусства, через призму не только вопросительного и враждебного, но и удивительно неблагородного подхода. При этом он предъявлял к Западу стандарты, которых не ожидает ни одно другое общество, а затем порицал Запад за то, что тот не соответствует этим стандартам. Он также помог создать интерпретацию мира, в которой незападные народы были людьми, с которыми что-то делали, а западные - людьми, которые что-то делали. И при этом ужасные вещи.
Выйдя из постколониального периода, Саид придал дополнительный импульс уже зародившемуся чувству. Ощущение того, что Западу пора восстановить справедливость или, скорее, отомстить.
EMPIRE
В апреле 2015 года в Кейптаунском университете в Южной Африке прошли акции протеста. На территории университета стояла статуя знаменитого империалиста XIX века Сесила Родса. Статуя была установлена потому, что Родс пожертвовал землю для строительства университета. Но в течение нескольких лет студенты и другие сотрудники университета утверждали, что статуя является символом колониальной агрессии и превосходства белой расы и поэтому должна быть демонтирована. В конце концов, студенты и другие участники создали движение "Родос должен пасть". В конце концов, Совет университета проголосовал за демонтаж статуи, и она упала.