— Если это простой туман, — эхом отозвался Киёмори, нутром чувствуя, что все обстоит иначе. Много загадочных историй ходило о Внутреннем море и его обитателях, особенно о Царе-Драконе Рюдзине. Киёмори невольно задумался, не прогневал ли он или кто из его сородичей морских ками[7]. А может, туман был творением божеств, во владения которых путешественники, сами того не ведая, вторглись?
Киёмори взял несколько рисовых лепешек, прихваченных в дорогу, раскрошил и рассыпал комочки над свинцово-серой водой, взывая к духам морской пучины:
— Если я или кто из моего клана нанес вам обиду, простите. Если же нет и сие погодное диво — затея богов или злопыхателей-демонов, прошу, помогите нам!
Из глубины поднялись гигантские рыбы и принялись шумно заглатывать подношение, но Киёмори стоял в замешательстве, не зная, кто они и кем посланы. Лодка покачивалась от легкого волнения, поднятого рыбами, и только плеск воды о борта нарушал неестественную тишину.
Внезапно из моря выпрыгнул огромный белый судак и приземлился на палубные доски. Рыбина отчаянно забилась, так что одному из гребцов пришлось усмирить ее ударом весла. Когда судак затих, разевая рот на последнем издыхании, Киёмори и монах подошли ближе.
— В жизни такого не видывал! — воскликнул Киёмори.
— Несомненно, это знак благоволения богов, — сказал монах. — Вопреки Десяти заветам, я предлагаю съесть эту рыбу как можно скорее, чтобы удача, ниспосланная ками, сопровождала нас везде и во всем.
— Пожалуй, — ответил Киёмори. — Я как-то слышал о подобном знаке. Разве не сказано, что давным-давно в лодку чжо-уского князя У-вана прыгнула белая рыба?
— Господин, — окликнул его гребец. — Смотрите: парус! Киёмори вгляделся в туман. Действительно, невдалеке показалось нечто вроде алого паруса.
— Есть ли в здешних местах рыбак, — спросил Киёмори, — который ходит под красными парусами?
— Нет, господин, — отвечал гребец. — Да и торговому кораблю было бы глупо так заявлять о себе, когда кругом еще полно пиратов.
— А может, это и есть пират? — задумался вслух Киёмори.
— Тогда, господин, он либо храбрец, либо безумец. Какому еще пирату придет в голову так бахвалиться, зная, что могучие Тайра стерегут эту бухту?
Киёмори усмехнулся.
— Тогда правьте на парус, — велел он своим морякам. — Сейчас узнаем, кто этот безумец или смельчак.
— Но, господин, — вставил другой гребец, — в тумане мы можем столкнуться! Той лодки отсюда даже не видно. Как мы узнаем их скорость и курс?
— Значит, гребите помалу, нэ[8]? Приступайте. Я послежу за парусом и буду вас направлять.
Дружине ничего не оставалось, как снова приналечь на весла и продолжать путь по серым водам Внутреннего моря. Киёмори указывал им, куда править, когда грести, а когда сушить весла, полагаясь на волю волн. Красный парус становился все ближе и ближе, пока туман между лодками вдруг не исчез, словно но дуновению божества.
Тут Киёмори увидел такое, отчего у него перехватило дух. Парус принадлежал челноку в форме дракона с чешуей из перламутровых раковин. Поверх алого шелка красовался герб в виде белой свернувшейся змеи. В челне сидели три прекрасные дамы, одетые на манер знатных фрейлин в многослойные кимоно всех тонов моря — синего, серого и зеленого. Киёмори подивился, каким образом дамы очутились так далеко от берега, хотя в силу возраста успел усвоить, что женские капризы зачастую недоступны пониманию.
— Доброе утро, благороднейшие госпожи, — произнес он, кланяясь.
— Привет тебе, младший военачальник Тайра-но Киёмори, — сказала одна.
— Привет тебе, о будущий властитель земель, — подхватила другая.
— Привет тебе, о канцлер, еще не назначенный, — закончила третья.
Киёмори отшатнулся, с силой качнув ладью.
— Должно быть, дамы решили посмеяться надо ИНОЙ. Властитель земель — может быть, случись мне показать себя достойным такого поста. Но канцлер?! Так высоко воспаряют лишь знатные Фудзивара или князья императорской крови. Я же — из худородных Тайра. Мы воины, а не придворные сановники. Так зачем вы меня дразните?
Прелестнейшая из дам улыбнулась ему.
— Мы и не думали, господин.
— Быть может, он и впрямь не знает? — прошептала ее соседка.
— Не знаю чего? — встрепенулся Киёмори. — Что я должен знать?
— То, что ты императорской крови, — ответила красавица. Юноша нахмурился:
— Это лишь подлые сплетни. Мой отец — Тадамори, глава дома Тайра. Других я не знаю.
— Да, ибо он тебя вырастил. Но твоя мать…
— …была наложницей императора. Она не упускает случая напомнить об этом.
— И когда ее пожаловали твоему отцу за заслуги перед государем Сиракавой, она носила дитя. Им был ты.
— И сам император, — добавила дама по левую руку от первой, — нарек тебя этим именем в залог чистого процветания, которое оно означает.
У- Киёмори холодок пробежал по спине. Сам по себе слух был далеко не нов. В детстве легко воображать себя тайным наследником императора, но когда он впервые попал с отцом в Хэйан-Кё и увидел усмешки вельмож, заявляющих, что таким неотесанным воякам место рядом с прислугой, то понял, что сплетни — лишь очередная попытка очернить Тадамори.
— Думаете, я поверю? Красавица подмигнула ему.
— Чем же мне тебя убедить?
Она провела рукой по воде, и оттуда вдруг выпорхнула стайка крошечных крылатых фей, сидящих в морских раковинках. Они что-то пропели тонкими мелодичными голосками и тут же нырнули обратно.
Киёмори опешил.
— Так, значит, ты… неужели та самая Бэндзайтэн[9], покровительница музыки, богиня искусства, дочь Царя-Дракона?
Красавица засмеялась.
— Теперь-то ты меня узнал. Отрадно.
Юноша снова поклонился, на сей раз припав к самым доскам.
— Как могу я не знать той, которую моя семья так часто славит за удачу на море? Выходит, белая рыба — от тебя, госпожа?
— Это дар моего отца, Рюдзина. Съешь ее, и тебе будет сопутствовать удача. Стало быть, ты поверил нашим словам и тому, что однажды можешь стать канцлером?
— К-конечно, почтенная госпожа.
Киёмори пытался унять волнение — от знания того, кем он был и кем мог стать, у него мутился разум.
— Но чем я заслужил такую честь — знать наперед свою судьбу? Почему ты рассказываешь мне все это здесь, сейчас?
Бэндзайтэн кокетливо провела по воде кончиками пальцев, намочив длинные рукава. Те поплыли в волнах точно водоросли.
— О твоей отваге на море наслышаны многие, князь Киёмори, даже приближенные Царя-Дракона. Мы следили за тобой из глубин и… остались в восхищении.
Киёмори склонил голову:
— Очень польщен тем, что на меня обратил взор столь досточтимый правитель.
— Мы также заметили, что твой клан довольно властолюбив.
— Не более, чем любой другой, почтенная госпожа. Все мы стараемся выбиться как можно выше. Таков уж порядок вещей в наши дни. Однако же мощь Фудзивара крепче каменных стен, и многие лишь напрасно калечат себя, стремясь превзойти их по части чинов и влияния.
— Даже стены порой дают трещины, господин Киёмори, а стена Фудзивара стара и давно не знала починки. Они овладели мастерством церемоний и этикета, но самую суть их утратили. Восседают в своей превозносимой столице и считают ее средоточием мира, не думая о земле, которая их окружает. Похоже, забыли они об оказанных нами благодеяниях, эти почитатели лотосов, будд и босацу[10].
Ее пальцы заскользили по воде чуть более напряженно.
— Мой отец предвидит наступление темных времен. Однако, наблюдая людей, он проникся к ним добротой и желает помочь им миновать эту бедственную пору. Отец решил выбрать одного из смертных, кормчего, способного возглавить империю, провести ее сквозь грядущую бурю судьбы, и думает, что таким кормчим вполне можешь быть ты, князь Киёмори.
Осознав, что ему выпала редкая возможность прославиться, в том числе благодаря родству с императором, Киёмори в душе преисполнился гордости и честолюбия.
— Значит, твой отец рассудил мудро, великая Бэндзайтэн, — ответил он. — Скажи, что мне делать, как отыскать эти трещины и свершить предсказанное тобой.
— Мы поможем тебе, если пообещаешь, оказавшись у власти, возвести в мою честь святилище на острове Миядзима, превосходящее роскошью все, что были построены до сих пор. Тогда ты получишь наше благоволение — мое и моего отца, Царя-Дракона. Сделай так, угоди нам, и твой ум, сноровка и отвага принесут роду Тайра великую славу, а имя Киёмори не забудется во веки веков.
— Славу… — прошептал он жарко, словно звал возлюбленную. — Ты получишь свое святилище на Миядзиме, госпожа! Такое, какого империя прежде не знала. Клянусь!
— Превосходно. И еще: ты примешь этот цвет, — она указала на красный парус, — для своих боевых стягов, ибо грядут битвы — великие и ужасные. Но победа останется за тобой, если только ты последуешь нашим советам.
Киёмори с такой силой стиснул борт, что деревянная обшивка жалобно заскрипела.
— Я все сделаю, о великая. Только прикажи.
— Твое рвение похвально, Киёмори-сан. Очень скоро ты получишь от нас известие. Не могу дождаться дня, когда увижу свое новое святилище. А до той счастливой поры прощай!
Красный парус вздулся под напором невидимого ветра. Драконий челн с тремя дамами поплыл прочь и растворился в густом тумане.
Киёмори повернулся к дружине:
— Вы видели то же, что и я? Не почудилось ли мне? Гребцы, опешив, смотрели на него.
— Воистину, господин, нам явилась сама Бэндзайтэн! Она даже прекраснее, чем на картинах! Нашему роду несказанно повезло, господин! Добиться ее покровительства, не говоря уже о помощи Царя-Дракона, — великое счастье!
Волшебный туман растаял быстрее, чем свежий снег весной, и глазам снова предстало открытое море. На юго-востоке показался священный остров Миядзима. Паруса ладьи наполнил попутный ветерок.