«1. Берегись общества дураков.
2. Слушайся сердца.
3. Ищи способ обойти неприятности — он есть всегда.
4. Брось читать это! Жизнь не ждет».
Усивака рассмеялся, сунул свиток в футляр и поспешил навстречу жизни.
Настоятель Мэйун
Прошло семь дней после пожара. Го-Сиракава ждал к себе в То-Сандзё инока Сайко — для беседы с глазу на глаз. Город изнывал от летнего зноя, и государю-иноку приходилось неистово махать веером, чтобы согнать с лица испарину. Однако каждый взмах вновь и вновь приносил запах гари. Это напомнило государю-иноку похороны сына, юного императора Рокудзё, который скончался в минувшем году, погубленный болезнью на тринадцатом году жизни. «Сначала Нидзё, потом Рокудзё. За какие грехи в прошлой жизни я должен смотреть, как мои сыновья поднимаются к славе и гаснут во цвете лет?»
Еще Го-Сиракаве вспомнился злой морок, который ему привиделся в Рокухаре. «А что, если пожар — дело рук Тайра? — ум-ствовач он. — Хотя какая им в том выгода? Способен ли Киёмори на такое лиходейство? Однако вижу я, Рокухара стоит невредима, как и его новый дом, Нисихатидзё. Одно это уже наводит на размышления».
Слуга у порога приемного покоя объявил:
— Ваш советник Сайко прибыл, владыка.
— Пусть войдет.
Высохший, сгорбленный монашек вошел и опустился на подушку чуть ближе, нежели полагалось по правилам. Поклонившись, он не коснулся лбом пола, как почтительный гость. Даже улыбка на лице Сайко выглядела двусмысленной — не то признак внутреннего покоя, не то вопиющего самодовольства. Го-Сиракава беспокойно заерзал.
— Благодарствую, владыка, за то, что уделили мне время. Уверен, вы останетесь довольны.
— Я часто хвалил тебя за проницательность. Итак, что теперь посоветуешь?
— Вы просили разузнать для вас, кто мог устроить этот смертоносный пожар, владыка.
— Да, и?..
Сайко придвинулся.
— Мои осведомители подозревают работу монахов Энрякудзи, которыми руководил преподобный Мэйун.
— Настоятель Мэйун? — опешил Го-Сиракава. — Да ведь это самый тихий и знающий старец! Именно он принима! мой обет послушания и обучал юного Такакуру Лотосовой сутре!
— Так-то оно так, только его монахам нанесли поражение, когда те вышли к воротам стыдить вашего сына. Многие были убиты. Что еще хуже, великое святотатство было сотворено со священными ковчегами: защитники ворот истыкали их стрелами. Мудрено ли, что Энрякудзи возжелал отмщения?
— Что ж. Если так посмотреть, твои слова не лишены смысла. А я было подумал, что в поджоге замешаны Тайра.
— Ну-у, — начал Сайко с напускной небрежностью, — Мэйун ведь руководил постригом Киёмори. А Тайра часто ищут у него духовного наставления.
— Что ж, — повторил Го-Сиракава. — Значит, связь между ними и впрямь существует?
Сайко дернул плечом и отвел глаза.
— Разумеется, это лишь пустые домыслы.
— Опасность слишком велика, — сказал Го-Сиракава. — Я знал, что монахи порой устраивают поджоги, но до сих пор они ограничивались монастырями-соперниками. Чтобы Тайра получили такую грозную мощь в свое распоряжение… нет, не бывать тому!
Го-Сиракава напряженно думал. За последние семь лет его влияние в правительстве еще более окрепло. Император Така-кура ни шагу не делал без одобрения государя-инока. Государственный совет, как и прежде, обращался к нему перед принятием важных решений. «И уж конечно, они не станут возражать, если я покараю тех, кто осмелился напасть на дворец». Пришло время сделать смелый ход — напомнить Тайра, что и на них в Хэйан-Кё найдется управа.
— Сайко, собери остальных советников. Я потребую от совета лишить настоятеля Мэйуна сана и отправить в домашнее заточение без права пользования водой, до тех пор пока не будет определено место ссылки. Сделаем так в назидание Тайра, чтобы знали, как смущать святые обители.
Сайко осклабился и снова согнулся в поклоне:
— Будет исполнено, владыка. Истинно ваша мудрость не знает границ. — Он встал и просеменил за дверь.
«Так ли уж я мудр? — задумался Го-Сиракава. — Что, если я опоздал и распад неминуем?» Он крикнул:
— Сайко!
В дверях показалась голова монаха.
— Звали, владыка?
— Как у Наритики дела с нашим… предприятием?
— Все идет хорошо.
— Будь добр, попроси его поторопиться. Может статься, скоро нам потребуется полная готовность.
— Непременно, владыка. — Голова Сайко исчезла, в коридоре послышался перестук удаляющихся шагов.
Сиси-но-тани
Две недели спустя, поздним вечером, господин Киёмори сидел в своем особняке Нисихатидзё, предаваясь раздумьям. К счастью, он и его семья вовремя обзавелись новой усадьбой, куда и переехали после великого пожара. Ками — покровитель Тайра уберег Рокухару от огня, однако жить в главном поместье стало невозможно — все там пропахло гарью и было усыпано пеплом. Зато пожар напомнил Киёмори об опасностях жизни в столице, и теперь он размышлял над набросками, сделанными его зодчими, — чертежами нового, еще более роскошного поместья за чертой Хэйан-Кё.
Когда строилась Рокухара, на западном берегу реки Камо дома стояли редко. Теперь их стало больше. А там, где много домов, выше опасность пожара, больше закутков для соглядатаев и наемных убийц, тогда как дружинам Тайра остается меньше места для маневров.
Кроме того, сам Хэйан-Кё стал менее привлекателен для жилья. В годы юности Киёмори столица была городом невообразимой красоты и изящества, посещая который, путник точно переносился на остров Цветочных фей. Окунуться в это средоточие жизни, где принимались все сколько-нибудь значимые решения и жили все видные люди, было сущим праздником.
А теперь в подворотнях шныряло отребье, от которого никому не было спасения, включая Тайра. Лавки закрывались рано даже летом, каждого незнакомца хозяева оглядывали с подозрением. На улицах стало не протолкнуться — вельможи путешествовали только в сопровождении отряда воинов, то и дело завязывались вооруженные стычки, когда один отказывался пропускать другого. Пиршества в палатах вельмож проходили под строжайшей охраной, и даже развлечения, утратив прежнюю прелесть невинных забав, уже не радовали душу.
Разумеется, во всем этом винили Тайра. Люди нашептывали друг другу, что в воровских шайках верховодят ратники из Рокухары. На Тайра сваливали даже великий пожар. Киёмори был готов прирезать всех, кто распускал злые сплетни, но молва оказалась во многом схожа со змеей — такая же скользкая, ядовитая и живучая.
«Они мне завидуют, вот и все, — твердил себе Киёмори. — Будь у власти клан Минамото, главными лиходеями клеймили бы их. Почему бы просто не признать, что боги и босану благоволят Тайра?»
Киёмори надеялся, что преподобный Мэйун освятит его новую вотчину. Как назло, Го-Сиракава, послушавшись своего инока Сайко, внезапно решил сослать настоятеля в изгнание, Отрекшийся император принародно обвинил Мэйуна в подстрекательстве монахов. Энрякудзи к бунту. Сколько Киёмори ни пытался заступиться за преподобного, Го-Сиракава на удивле-ние. упорно избегал встреч и не желал ничего слушать.
В саду завывал ветер, проносясь меж голыми ветвями — листву сгубил пожар. Звук был скорбный, словно ветер оплакивал останки лета, останки Хэйан-Кё. Киёмори вздохнул и тут же горько усмехнулся сам себе. Одно дело — вздыхать нал опавшим апельсиновым цветом, ибо, как он ни прекрасен, следующей весной все равно распустится заново. Но можно ли выразить вздохом всю боль, всю глубину тоски по увядающему Хэйан-Кё, подобного которому нет и едва ли будет?
«Похоже, я старею, — сказал себе Киёмори. — Не ровен час начну вести себя под стать этому облачению и готовиться к затворничеству… Нет, это вряд ли. Я все еще нужен семье, а вскоре у меня появится внук, будущий император. Кто сумел отказаться бы от мирского, когда столько забот впереди?»
Тут Киёмори встрепенулся, услышав за перегородкой осторожное нокашливанье.
— Да? В чем дело? — грозно спросил он.
— Господин, у ворот посетитель. Говорит, ему нужно вам кое-что передать.
— В такой час? Что передать? От кого?
— Он назвался тада-но-курандо[59] Юкицуной, и, по его словам, у него для вас важное послание.
По спине Киёмори пробежал холодок. Так звали одного из Сэтцу Минамото — приятеля Наритики, а тот, как известно, служил советником при Го-Сиракаве.
— Кажется, я о нем слышал, однако это не дает ему права являться сюда. Знать, недоброе то послание, раз его доставляют под покровом ночи. Сразу не отвечай. Пусть кто-нибудь из стражи узнает, с чем он пришел.
— Господин, он сказал, что должен передать это вам с глазу на глаз. Воирос-де сугубой важности, не терпит посредничества.
— Не нравится мне эта песня, — проворчал Киёмори. — Сюда не зови, лучше я сам выйду.
Он потуже запахнул полы одеяния и направился в открытую приподнятую галерею, что соединяла палаты Нисихатидзё. Юкицуну по его повелению доставили в сад. Глава Тайра свирепо воззрился через перила на съежившегося от страха вельможу:
— Ты припозднился. Мы не принимаем гостей в такой час. Что тебе надо?
— Оттого-то я и пришел затемно, повелитель, — произнес Юкицуна громким шепотом, — что днем слишком много любопытных. В последнее время во дворце государя-инока готовят оружие, собирают воинов-самураев… Что вы думаете об этом?
Киёмори махнул рукой:
— Слыхал я такие сказки. Будто бы отрекшийся император намерен послать их на приступ Хиэйдзана. Только глупец на такое решится.
Юкицуна, не вставая с колен, приблизился.
— Нет, не для этого там собирают войско! Я — тот, кому было поручено готовить оружие. Истинная мишень не монахи, а Тайра!
Киёмори похолодел и схватился за ограду.
— Если это еще одна сплетня…
— Нет, господин. Я принимал приказы от самого Наритики. Он все затеял. Последние пять лет мы встречались в его загородном особняке у Сиси-но-тани, в холмах близ храма Миидэ-ра. Вскоре там стали собираться недовольные, которым надо было пожаловаться на Тайра, отвести душу за выпивкой, шутками и непристойными плясками. Монах по имени Сайко отзывался о вас хуже всех. Слово за слово, люди смелели, а теперь и вовсе затеяли заговор. Я решил, вам лучше узнать заранее, прежде чем дело примет дурной оборот…