И тут со всех сторон загрохотали малокалиберные пушки и пулеметы. Вражеские корабли тут же были освещены прожекторами и с «Донца» и с «Кубанца», чтоб облегчить прицеливание комендорам.
Наши эсминцы на всех парах рванули на перерез к фактически неуправляемым туркам, не прекращая расстреливать палубы, где метались матросы из пулеметов и малокалиберных пушек. С бака ближайшего эсминца короткими очередями загрохотала двуствольная зенитная ЗУ-шка, осыпая палубы кораблей противника, роем осколочно-фугасных снарядов.
Главное, что всем было сказано и это касалось комендоров в первую очередь, не попасть в минные аппараты, а то если рванет, то пострадают многие.
И когда наши эсминцы нагнали быстро теряющих ход турков, по палубам обоих русских канонерских лодок пошла команда «Дробь!». Стрельба прекратилась, но моряки остались на боевых постах, готовые снова открыть огонь.
Русские эсминцы высадили абордажные команды и тут же отошли, что в случае взрыва не пострадать. Несколько минут и на них уже пересаживаются команды вооруженных винтовками матросов с «Донца» и «Кубанца», чтобы отправиться второй волной на турецкие корабли.
В 3.36 пришел сигнал, что оба турецких эсминца остановлены и захвачены. Что очень хорошо отработали ПТУРы в самом начале боя, засадив термобарические заряды в командные мостики, полностью лишив корабли управления.
Это я тут же передал в штаб Эбергарда, уточнив, что наши эсминцы с штурмовыми командами вышли отлавливать третий турецкий корабль — эсминец «Самсун», который должен был нагадить, накидав мин на очень оживленном маршруте Севастополь-Одесса.
Через час пришел еще доклад, что с помощью радара, турка обнаружили и теперь аккуратненько так окружают.
Ну что ж, первый раунд за нами.
Глава 3
Раннее утро 29 октября (по новому стилю) 1914-го года в Севастополе началось с тревоги, поднятой на боевых кораблях и оборонительных батареях. Погода очень не радовала — мерзкий промозглый холодный ветер с моря поднял волну за молом, а низкие тучи существенно ухудшали видимость. Но, тем не менее, еще с вечера по всем подразделениям гарнизона и кораблям эскадры был зачитан приказ, о возможном нападении на город германского линкора «Гебен», который по агентурным данным с кораблями сопровождения вышел в море и его якобы видел какой-то купец, успевший отстучать по радио столь неприятное известие. Поэтому с вечера на кораблях эскадры был полностью запрещен сход на берег, в котлах поднято давление и принята трехчасовая готовность к выходу. Крепостные батареи переведены в повышенную боевую готовность и им была дана команда, при появлении неизвестных кораблей незамедлительно открывать огонь.
В четыре утра, с Одессы пришло официальное сообщение, которое поставило на уши все командование флотом. На порт было совершено нападение двумя турецкими эсминцами типа «Муавенет-и Миллие», которые в результате короткого боя были обездвижены и взяты на абордаж моряками наших эсминцев и находящимися там головорезами генерала Келлера, который сам принимал непосредственное участие в отражении атаки. По полученным от пленных данным, третий эсминец, не стал участвовать в нападении на порт Одессы, а отделился для минных постановок на самом активном маршруте движения гражданских судов Севастополь-Одесса. Русские эсминцы, в сопровождении канонерской лодки «Донец» вышли в море для проведения поисковой операции.
Полученная информация была немедленно отправлена в Петроград. Спустя полчаса известие о нападении турецких эсминцев на Одессу было доведено до экипажей кораблей эскадры и солдат и матросов гарнизона, а также передано во все важные города Черноморского побережья. Петроград на удивление быстро и оперативно отреагировал на новость и тут же прислал распоряжение, на основании которого командующий флотом вице-адмирал Эбергард довел до всех, что с четырех часов утра 29 октября Российская Империя находится в состоянии войны с Османской империей. Об объявлении войны и о возможности нападения турецких боевых кораблей на русские порты Черного моря срочно было доведено до соответствующих руководителей, уже опираясь на распоряжение Петрограда, а не как до этого, часом ранее, местная самодеятельность командующего Черноморским флотом.
Пока не рассвело, гарнизон погрузился в состояние томительного ожидания, и все ждали известий от распределенных по берегу постов наблюдения и выведенных в море миноносцев и эсминцев для патрулирования дальних подступов к морской базе. Но при такой видимости, подход «Гебена» к Севастополю еще около пяти утра смог зафиксировать только радар пришельцев, искусно расположенный на Радиогорке и для увеличения обзора поднятый на отдельной мачте, укрепленной четырьмя растяжками. Информация о появлении вражеского линкора на радаре сразу была доведена до командующего флотом, причем, судя по отметкам, состав был примерно тот же, что и в нашей истории — крупный линкор в сопровождении двух эсминцев в качестве загонных собак. В принципе нормальный состав для крейсерского рейда во вражеские воды, для уничтожения гражданских кораблей, при условии, что можно столкнуться с боевыми кораблями-защитниками, которые могут попытаться дать отпор, и тут как раз «Гебен» с его скоростью и пушками и вступит в игру.
Навигационный компьютер, анализирующий данные с радара, четко строил курс движения вражеского отряда. Тут же были отмечены места минных полей, которые поздно ночью тоже, кстати, по радару, были выставлены с минного заградителя «Прут» под непосредственным руководством Колчака.
Командующий, извещенный пришельцами о приближении противника, согласно нашей договоренности, продолжал играть свою роль ничего не знающего и дал вполне логичное в таких условиях распоряжения постам наблюдения на северной стороне Севастополя усилить наблюдение, что через полчаса дало результат. Как и в нашей истории, штурманы «Гебена» при прокладке курса сделали серьезную ошибку, и линкор вышел к Севастополю слишком близко, нежели предполагалось, и почти сразу попал в зону поражения береговых батарей.
Около шести утра на связь вышел Дегтярев, коротко доложился, что радар на эсминце обнаружил групповую цель, идущую со стороны Босфора на восток и по параметрам движения, идентифицировал как наших турецких гостей. Чуть позже пришел доклад, то что корабли разделились и один из гостей направляется к Феодосии. В общем, все идет по плану. Я Дегтяреву рассказал про ситуацию с линкором и с тем, как в Одессе Келлер с морячками штурмом взяли два вражеских эсминца и в сопровождении канонерской лодки «Донец», пошли отлавливать третий турецкий эсминец, который должен был провести минную постановку на одном из оживленных маршрутов где-то в районе острова Змеиный.
В 6.10 вражеские корабли уже были взяты в прицелы и в 6.20 береговые батареи наконец-то открыли огонь. «Гебен» тут же в ответ ударил главным калибром по Константиновскому форту и стал маневрировать, пытаясь уклониться от усиливающегося огня русской крепостной артиллерии.
Артемьев, который в последнее время ну уж очень ревностно относился к вопросам моей безопасности, чуть ли не телом закрывал выход, не давая мне даже выглянуть наружу. В принципе, я его понимал — погибнуть от шального снаряда, при решении второстепенной задачи, еще та глупость. Поэтому, по общему согласованию нам выделили каземат на Северной стороне, где я безвылазно и сидел и о морском бое мог судить только по нескольким навороченным роботизированным камерам с очень хорошей оптикой, установленным тут же на Радиогорке. Так же общую картину дополняли показания радара и изображение с дорогущего тепловизора, который в свое время МЧС ставило в горах и использовало для оперативного поиска возгораний в лесах Крыма.
Помещение, которое нам выделили для размещения пункта наблюдения, было спрятано достаточно глубоко в скале и нам пришлось потрудиться, прокладывая кабели к камерам, к радару, к антеннам радиопередатчиков. Так как тут с электричеством было все не так хорошо, особенно с параметрами и стабильностью, пришлось в кузове грузовика, припаркованного у самого входа в штольню, установить полноценный дизель-генератор, который исправно тарахтел, снабжая всю нашу систему электроэнергией.
Мы, как могли, разместились с максимальным комфортом, насколько это возможно сделать в заброшенном каземате. И это выглядело достаточно гротескно. Старые обшарпанные стены, кое-где покрытые плесенью, несколько старых столов, натасканных местными матросиками, и все залитое ярким светом от светодиодных светильников. Картину дополняли мягкие стулья, термосы с кофе и главное, несколько фантастически выглядевших на этих грубо обструганных столах несколько широкоформатных мониторов и блоков радиостанций, и большие толстые жгуты проводов, уходящие по коридору наружу.
Да и сами мы, не смотря на желание выглядеть не слишком уж вызывающими, все же облачились в бронежилеты поверх местной формы, которую мы изначально надели.
Ну и конечно привычная нам, обитателям бомбоубежищ и бункеров, подземная холодина, которая сначала почти не замечается, зато потом прибирает до костей. Поэтому и кофе в термосах было с коньяком — как большой начальник мог себе позволить, и парочка ИК обогревателей, которые обычно используются в уличных кафе, пытались хоть как-то улучшить условия пребывания в этом каземате.
Рассвет только-только забрезжил и на фоне низкого, тяжелого, пасмурного неба вспышки выстрелов береговых батарей и ответные вспышки артиллерии линкора далеко на уровне горизонта выглядели просто эпохально. Я хоть по образованию и военный моряк, но по натуре земноводный, морпех, и такой вот яростный морской бой с применением главных калибров слышал и видел впервые. Сила. Даже в глубоком защищенном толщей скалы каземате ощущалась вся мощь, высвобождаемая в стволах орудий. Роботизированная камера со стократным оптическим увеличением показывала, к сожалению, очень низкую точность и чаще всего недолеты.
Пока шли пристрелочные выстрелы и артиллерия, и наша, и противника нащупывали друг друга, да еще к выходу из бухты на огонек стали подтягиваться русские броненосцы, которые своим главным калибром должны были помочь отогнать германо-турецкого пакостника, у нас, на каналах связи с командующим происходили не менее драматические события.