…Из высокорослых ребят, высоко и далеко выкидывавших лопатой грунт изо рва, мне крепко запомнился один косой на левый глаз первокурсник, который на три года был старше меня по возрасту. Он отличался большой физической силой. Несколько раз в середине июля его с группой почти таких же, как он, физически сильных ребят отправляли на грузовой машине в город Рославль, чтобы выгрузить из вагонов цемент для строительства ДОТов. Возвратившись вечерами из Рославля, Коля Смирнов и другие мои друзья, работавшие вместе с тем первокурсником, который вел себя очень замкнуто, рассказывали, как он один ловко брал руками тяжелейшие мешки с цементом и укладывал их аккуратно в кузов грузовика. А другие ребята брали каждый мешок вдвоем.
Я тогда не поинтересовался фамилией и именем этого студента. Знакомиться с ним тоже не посчитал нужным. Лишь возвратившись в 1946 году снова учиться в институт, я узнал, кто это был. Мало того – я оказался тогда вместе с ним в одной учебной группе Т-44-П-2, а меньше чем через год поселился с ним же вместе жить в одной кабине. Прожил я с ним потом, как с самым близким другом, два года – вплоть до окончания института. Этим студентом был Миша (Михаил Петрович) Попов родом из Тамбовской области, и с ним, ныне проживающим в Смоленске, я дружу до сих пор…
…Наш рабочий день длился с 8 до 19 часов. В течение работы периодически по громкой команде старшего (Анохина или Крохина) все делали отдых на 10–12 минут, который называли перекуром. При этом многие курили, в том числе и я. Был обеденный перерыв, занимавший время свыше часа, поскольку обедать приходилось идти в столовую в деревне и возвращаться из нее. Работу во многих случаях не приостанавливали даже при дожде, так как укрыться от него было практически негде.
Свободное время, особенно после ужина, у нас проходило всегда весело и без больших склок, но неизбежно бывали и мелкие стычки.
Поскольку у нас не было времени и возможности помыться в бане, мы в теплые вечера ходили купаться на реку Колозня. Она была небольшая, вода в ней текла быстро и была достаточно чистой. В один из воскресных дней среди многочисленных купавшихся все мужчины, включая меня, не могли оторвать глаза от двух рослых, молодых, красивых и вовсе не стеснявшихся никого купальщиц. Некоторые смелые ребята подныривали под них и хватали их руками снизу за место между ног и за груди. Я так им завидовал…
…Копка нашей командой противотанкового рва на участках между мостом через реку Десна и за деревней Зимницы длилась почти до 25 июля. К середине июля погода стала мрачной и дождливой. Поэтому работа усложнилась. В это время через Зимницы и соседние деревни ежедневно в большом количестве стали проходить на запад наши войсковые подразделения. Некоторые красноармейцы и их командиры вынуждены были даже ночевать с нами вместе в сарае, создав большую тесноту.
Стало известно, что 16 июля немцам сдан Смоленск и, возможно, они скоро дойдут до Екимовичей и вообще до правого берега Десны и расположатся непосредственно против нас, ковырявшихся на левом берегу. Вместе с двигавшимися на запад воинскими частями ушли в их составе от нас добровольно, надев военную форму и став красноармейцами-снайперами, несколько наших ребят: мой хороший друг – дзюдоист Толя Зайцев, великовозрастный и рослый косоглазый студент Борис Троицкий, жгучий брюнет – еврей Гриша Цирлин и пара других ребят. Уехали из-за болезни и по специальному вызову назад в Москву Володя Лебедев и еще кто-то.
Угроза быстрого подхода немцев к правому берегу Десны вынудила начальство заставить нас ускорить работы по подготовке противотанковых рвов и других оборонительных сооружений на всех участках. Нас начали привлекать еще и на строительство ДОТов и ДЗОТов. Я с тремя друзьями один день занимался строительством из досок опалубки и доставкой на носилках цементного раствора к рабочему месту двух красноармейцев – строителей ДОТа и одновременно его будущих защитников на нашем – левом берегу Десны. Пришлось несколько дней, несмотря на дожди, работать до самой поздней ночи и в промокшей насквозь одежде, с босыми ногами.
Видимо, из-за всего этого я сильно простудился. 16 и 17 июля работал, уже едва держась на ногах, а 18 июля – в день моего рождения (мне исполнилось 20 лет) ребята, совсем не знавшие об этой моей круглой дате, оставили меня, как сильно заболевшего, дома. И я в тот день под шум дождя, шедшего почти непрерывно, дрожа от холода и от головной боли, провалялся в сарае в «постели» из соломы и сена на твердом земляном полу, прикрытый лишь своим коротким темно-синим пиджачком, вместо не захваченного с собой одеяла.
Лишь к вечеру в сарай привели медсестру, которая, замерив мою температуру, дала мне несколько таблеток аспирина. Я принял их по одной сразу вечером и на следующий день. Поэтому, а также, наверное, благодаря своей природной выносливости к утру 19 июля почувствовал себя лучше, полностью и с аппетитом съел принесенный мне друзьями завтрак, а после обеда почти здоровым пошел вместе со всеми на работу.
С первых же дней после прибытия в Зимницы мы невольно обратили внимание на то, что над нами на небе пролетают на восток и обратно вражеские самолеты, которые по типу все были монопланами.
До первой половины июля они летали, как правило, на большой высоте и лично нас не трогали, ограничиваясь только сбрасыванием листовок. Но позже пикирующие бомбардировщики, штурмовики и истребители начали спускаться до очень низкой высоты, как бы пугая нас и иногда даже сбрасывая мелкие бомбы и производя пулеметные обстрелы. Все это они делали, конечно, пролетая с высокой скоростью и с пикированием под большим углом.
После испытания на себе первых бомбежек и обстрелов немецкими самолетами почти все из нас стали их бояться. И теперь дело доходило до того, что двое-трое трусоватых ребят нередко даже в тех случаях, когда самолеты летели на относительно большой высоте и пикировать вовсе не собирались, издавали панические крики «Пикирует, пикирует!» – и немедленно, бросив работу, принимали меры, чтобы спасти себя.
В первое время немецкие самолеты чаще всего бросали листовки, которые залетали и на наши рабочие места. Нам было запрещено их поднимать, а тем более – читать. Для их сбора и уничтожения выделяли специально подобранных людей. Нам все-таки удавалось читать эти листовки и удивляться их содержанию, которое для нас было каким-то необычным, а часто казалось глупым. Так, из листовок мы узнавали, что нашим государством управляют иудо-большевики и в основном жиды, во главе с тираном и кровожадным убийцей Сталиным, что в СССР для крестьян и рабочих установлено крепостное право и прочие неприятные факты. Содержание листовок зависело главным образом от того, на кого конкретно их бросали: для гражданского населения или для военных. Больше всего их бросали военным, предлагая им сохранить при себе листовку в качестве пропуска для перехода через линию фронта и вместе с нею добровольно сдаться немцам в плен. В листовках для военных особенно сильно ругали политических комиссаров. Рекомендовали беспощадно уничтожать их. В листовках были и много карикатур на Сталина и комиссаров.
К сожалению, мы тогда очень редко видели в небе наши самолеты. Но однажды пришлось быть свидетелем печальной гибели одного из них непосредственно на земле. Дело было так. В один из дней после падения Смоленска, от которого мы в это время находились юго-восточнее на расстоянии около 95 километров, пролетел над нами на восток, резко снижаясь, атакованный и поврежденный «Мессершмиттом» советский бомбардировщик Пе-2. Залетев за Зимницы, он исчез с наших глаз за лесом и упал, задымившись, с небольшой высоты у окраины деревни Новоселки. Некоторые из нас, включая меня, с разрешения старших побежали к месту падения самолета, который при этом, оказывается, взорвался, частично сгорел, продолжал гореть, и торчали у него целыми лишь стабилизатор и киль. Местные жители и какие-то другие люди вроде нас извлекли из-под обломков самолета полуобгоревшие тела двух молодых летчиков, отнесли их к краю леса на луг и начали там же рыть для них могилу. Третий член экипажа якобы остался жив, но сильно обжегся, и его еще до нашего прихода отвезли в госпиталь. Скоро подъехала легковая автомашина, и из нее вышли двое военных, которые забрали у одного пожилого гражданского, вероятно, местного человека вынутые им из одежды погибших документы и мелкие личные вещи. Мы не стали дожидаться похорон летчиков и возвратились в Зимницы.
Несколько раз мы были свидетелями происходивших на небе вокруг Екимовичей воздушных боев между немецкими и советскими истребителями. К сожалению, эти бои заканчивались не в пользу наших самолетов: оставляя за собой длинный хвост черного дыма, они врезались в землю и взрывались ярким пламенем. А однажды видели, как спускался на парашюте летчик сбитого самолета, но так и не узнали, добрался ли он живым до земли, так как по нему немецкий летчик продолжал стрелять из пулемета.
Действий наших зенитной артиллерии и зенитных пулеметов возле Екимовичей и в других близких к ним местах мы не слышали и не видели. Но не раз, помогая бойцам строить ДОТы и ДЗОТы на отдельных тактически выгодных для обороны высотах, были очевидцами, как эти точки немедленно занимали пулеметчики и зенитчики. Такие точки были построены по обеим сторонам моста через Десну на ее левом берегу недалеко от Зимниц и других населенных пунктов.
С конца июля активность действий немецкой авиации в нашем районе усилилась. Самолеты теперь начали бросать листовки, обращенные даже непосредственно к гражданским лицам, занимавшимся рытьем противотанковых рвов и строительством других оборонительных сооружений. Тогда среди этих лиц было очень много заключенных, которые работали большими командами отдельно и лишь иногда – совместно с такими «свободными» людьми, как мы.
Наличие большого количества заключенных на оборонительных работах под Екимовичами и в других местах немцы засекли еще в начале июля, вероятно, через свою разведку или агентуру. И они рассчитывали, что эти заключенные могут стать их союзниками. Сверху с самолетов немецким летчикам невозможно было отличить заключенных от обычных рабочих, так как одежда у всех была практически одинаковой. Поэтому они всех работавших на земле продолжали принимать в основном за заключенных.