Командующий Южным фронтом на усиление 9-й армии передал из своего резерва 5-й кавалерийский корпус, одну дивизию и одну танковую бригаду. Главнокомандующий Юго-Западным направлением подчинил Южному фронту 2-й кавалерийский корпус и потребовал организовать контрудар. В это же время часть сил 38-й армии перебрасывалась для создания обороны южнее Изюма. Осуществить же всю эту перегруппировку командующий Южным фронтом не мог: связь его со штабом 9-й армии и кавалерийскими соединениями была нарушена.
Вечером 17 мая Военный совет Юго-Западного направления донес в Ставку, что для удержания Барвенковского плацдарма необходимо основательно укрепить Южный фронт. Ставка выделила силы, но они могли прибыть к месту боевых действий не ранее 20–21 мая. Сложившаяся обстановка настоятельно требовала прекратить дальнейшее наступление Юго-Западного фронта и совместно с Южным фронтом ликвидировать прорыв немецко-фашистской группировки. Главком направления С. К. Тимошенко ограничился тем, что приказал для нанесения контрудара перебросить на полосы 6-й армии два танковых корпуса и одну дивизию. Этого оказалось недостаточно для ликвидации нараставшей опасности. Исполняющий обязанности начальника Генерального штаба А. М. Василевский, учитывая, что вблизи происходящих событий нет резервов Ставки, внес предложение о немедленном прекращении наступления. Верховный главнокомандующий после переговоров с Военным советом Юго-Западного направления, высказавшимся за продолжение успешно начатого наступления на Харьков с одновременным отражением удара краматорской группировки противника, отклонил предложение Генерального штаба.
Между тем 18 мая обстановка на Барвенковском выступе еще более обострилась: в тот день немцы, продвинувшись с юга (от района Краматорска и Славянска) на север на 40–50 километров, достигли Северского Донца возле поселка Петровское, находящегося в 26 километрах западнее Изюма. А. М. Василевский снова поставил перед Ставкой вопрос о прекращении наступления. Однако и на этот раз предложение было отклонено по настоянию командования Юго-Западного направления. Лишь во второй половине дня 19 мая, когда создалась явная угроза окружения 6-й, 57-й армий и армейской оперативной группы генерала Л. В. Бобкина, командование направления приняло решение приостановить наступление на фронте 6-й армии, закрепиться на достигнутых рубежах, вывести из боя основную группу войск, перебросить 23-й танковый корпус на помощь Южному фронту и концентрическим ударом 6-й, 57-й и 9-й армий разгромить прорвавшиеся в их тылы вражеские войска. Ставка утвердила это решение. Но остановить продвижение противника на север не удалось. 9-я армия, потерпев тяжелое поражение – потеряв большую часть своего личного состава пленными и убитыми, отошла на север за Северский Донец.
23 мая немецкие 6-я армия, наступавшая с севера, и ударная группировка Клейста, наносившая удар с юга, соединились в районе 10 километров южнее Балаклеи, полностью окружив 6-ю и 57-ю армии и группу генерала Л. В. Бобкина и не дав им этим возможность отхода за Северский Донец.
В дальнейшем окруженные войска объединились в ударную группу «Юг» во главе с генерал-лейтенантом Федором Яковлевичем Костенко, являвшимся заместителем командующего Юго-Западным фронтом. При этом, оказавшись полностью изолированными от войск фронта, окруженные части вели тяжелую борьбу с превосходящими силами врага, при полном его господстве на воздухе и испытывая острый недостаток боеприпасов, горючего и продовольствия. Борьба продолжалась с 23 по 29 мая. В этот период множество бойцов и командиров, в том числе генералы К. П. Подлас, Ф. Я. Костенко, А. М. Городнянский и Л. В. Бобкин, погибли, причем первые трое предпочли застрелиться, нежели попасть в плен к немцам. А у генерала Л. В. Бобкина погиб еще и его 15-летний сын, которого он накануне не эвакуировал в тыл.
Командование Юго-Западным фронтом предприняло попытку прорвать фронт окружения ударом извне силами 38-й армии. Однако она оказалась по существу неудачной. Но все же благодаря ей из района западнее села Лозовенька, где 27 мая сосредоточились наиболее боеспособные части, составившие ядро ударной группы, 22 тысячи человек в ночь на 28 мая пробились из окружения, к утру вышли в район деревень Волвенково и Волобуево и переправились на левый берег Северского Донца.
Таким образом, успешно начавшаяся Харьковская операция закончилась неудачно, фронты понесли большие потери в людях и боевой технике. Такой ее исход объяснялся просчетами командования Юго-Западного направления в планировании и проведении операции. Сказалось и то, что многие соединения оказались недостаточно сплоченными, в войсках было мало современной боевой техники, а командный состав не обладал еще необходимым боевым опытом.
В результате неудачи в районе Харькова обстановка на южном крыле советско-германского фронта резко изменилась в пользу противника. Срезав Барвенковский выступ, немецко-фашистские войска заняли выгодные исходные позиции для дальнейшего наступления. Советское командование приняло решение о переходе к обороне.
Дальше пишу лично от себя. В приведенном выше тексте не говорится о потерях наших войск. В изданиях, появившихся в последние годы, отмечается, что в ходе Харьковской наступательной операции 12–24 мая 1942 года потери Юго-Западного и Южного фронтов в живой силе составили 280 тысяч человек, из которых 171 тысяча безвозратные и 109 тысяч – раненые. Потеряны 652 танка, 1646 орудий и 3278 минометов. Согласно иностранным источникам, в плену оказалось 240 тысяч наших военных, захвачено немцами 1249 танков и 2026 орудий. Однако нигде нет данных о том, какие потери убитыми и ранеными были 25–28 мая, когда войска отступали, находились во вражеском котле и пытались из него вырваться.
Нет также сведений, сколько потеряно автомашин, боеприпасов, винтовок и прочего оружия. По моему мнению, войска лишились еще не менее 300 тысяч винтовок (с карабинами), противогазов, десятков тысяч касок, пистолетов, пулеметов и т. д. А о потерях топлива и продовольствия говорить-то не стоит. Так же обстояло дело с медикаментами для раненых и больных. Кроме того, никто в книгах не написал, сколько пало тогда лошадей, на которых безуспешно пытались воевать с врагом даже с его танками наши кавалеристы и которыми много везли на места боев и обратно различные грузы и людей. (Даже сейчас – более 60 лет спустя у меня ночами во время сна появляется иногда перед глазами картина, как тогда лежали возле дорог и на полях сильно вздувшиеся от жары и страшно вонявшие трупы несчастных лошадей. А о трупах людей уж умолчу…)
…И здесь я хочу дополнительно сказать существенное о селе Лозовенька. Это несчастное село испытало в течение 1941–1943 годов большие невзгоды из-за боев за него между нашими и немецкими войсками. Происходили они пять раз: осенью 1941 года, зимой 1942 года, в мае того же года, о чем я ниже поведу речь, зимой и весной 1943 года и еще летом этого же года при окончательном освобождении Харькова от оккупантов. Сколько же здесь погибло людей и как пострадало местное гражданское население!..
…А теперь в последующих главах я расскажу о Харьковском сражении 1942 года с самой-самой низкой точки зрения, то есть с точки зрения рядового участника и очевидца происшедших в это время событий, которому тогда очень далеко не все так было видно, понятно и представимо, как сверху командованию фронтами и армиями…
Глава 12
…В Лозовеньке 6 мая, после ужина, перед которым нам всем разлили из бидона по кружкам по 100 граммов водки, каждому из нас командир взвода указал конкретное место, где можно будет ночами спать. На вопрос, сколько суток мы будем пребывать в селе, он не смог ответить. Мне досталось место внутри хаты на самодельной, сделанной из досок широкой кровати хозяев, на которой, конечно, никакой постели не было.
Наступило время ночлега. Хозяин – старик около 70 лет – улегся на подостланном соломой земляном полу под образами в переднем углу хаты, а хозяйка ушла спать в сарай, где имелся погреб. В этом погребе супруги могли прятаться от осколков бомб и снарядов во время налета самолетов и артиллерийских обстрелов. А главное – хозяева держали там для себя определенный запас зерновых, муки и других продуктов, включая молоко и молочные изделия от своей коровы, пасшейся около двора. Оказалось, что у хозяев есть два взрослых сына, которые, как и мы, находятся в армии. А в конце села у них живет замужняя дочь с детьми, но уже оставшаяся без супруга, случайно погибшего во время прошедших в начале 1942 года зимних боев за село между нашими и немецкими войсками. (Кстати, во время этих боев в селе сгорело несколько дворов с хатами, от которых остались торчать лишь большие домашние печи с трубой.)
Я улегся на кровати, полностью не раздевшись, но сняв ботинки и размотав обмотки и портянки. Моим соседом на той же кровати стал упоминавшийся раньше пожилой шофер грузовика – уроженец Тверской губернии Михаил Дмитриевич Журавлев, который в последние дни очень со мной подружился. Мы подстелили под себя шинели, а под головы положили вместо подушек вещевые мешки и сумки с противогазами.
Перед сном меня разыскал комиссар батареи Воробьев, который сказал, что завтра мне следует к обеду выпустить очередной боевой листок, для чего принес с собой пару необходимых заметок и бумаги. Я принял к сведению приказ комиссара и обещал выполнить порученную работу в срок.
Примерно через пару часов после того, как я крепко уснул, мне пришлось внезапно проснуться из-за наступившего страшного холода – озноба. Поэтому, вытащив из вещевого мешка белый шерстяной свитер, подаренный мне к 1 мая, надел его дополнительно под гимнастеркой и, кроме того, вынул из-под себя шинель и укрылся ею. Но все это вовсе не помогло. Становилось еще более холодно, я стал дрожать, стучать зубами и невольно сильно прижиматься к теплому соседу, отчего тот сразу проснулся и задал вопрос, что со мною. Я ответил, что замерзаю, и после этого много повидавший на своем веку Михаил Дмитриевич, видимо поняв, в чем дело, быстро соскочил с кровати и отправился в соседнюю хату, откуда возвратился вместе с хорошо знакомым ему пожилым, как и он сам, санинструктором Федоровым.