[25], то ли амнистированные. Как они вообще попадают на фронт? Заключают ли с ними контракт? Если да, то на каких условиях? А если нет?
Комбриг вообще отмахнулся: не лезь ты ко мне с этими пустяками. Ну какая разница, как они попадают в бригаду. Прислали списки, по головам пересчитали – вроде совпадает, по батальонам распределили и до первого штурма. Хорошо, если половина через месяц останется, а то бывает вообще меньше четверти доживают.
С «вагнерами» относительно понятно, не скрывали, что с зоны вытаскивали прямо под ружьё и порой без всяких формальностей. Поговаривали, что уфсиновцы под шумок списывали особо доверенных за огромную мзду под видом служивых всякую мразь. По документам вроде бы воюет, а фактически на юге пузо греет. Вообще, такое ощущение, что это сугубо частная армия и присягают «вагнера» на верность не государству, а хозяину. И зэки тоже ему клянутся в верности. Ну да там похлеще всяких клятв шанс отправиться на тот свет за малейшее нарушение: отвели за угол и шлёпнули без всякого суда и следствия. А вот как в войсках оказываются? Присягают ли на верность Отечеству? Или достаточно контракт подписать? Ну и ещё дюжина «как?» и «почему?».
Комбриг отмахнулся:
– Да достал ты своими «почему» и «как». Они всё равно живут от атаки до атаки, так что некогда мне заморачиваться на бумажки всякие. Я даже их лиц не запоминаю, не то что имён и фамилий. Они у меня расходники. Сегодня в штурмах положу – завтра новых пришлют.
Ну почему у Филина они такие же бойцы, как остальные «волки», а здесь безымянные «кашники»? Люди ведь они, да и невиновные есть – просто кому-то нужно было либо расправиться, либо бизнес отобрать, вот и подставили… Время такое беспредельное, но лакированное лозунгами всякими.
Под Соледаром севернее Бахмута невесело. После известных событий и ухода «вагнеров» Пригожин предрекал, что армия не удержит город и его придётся брать снова. Что фланги не выдержат, прогнутся или вообще «схлопнутся» и укры выйдут к Лисичанску, отрежут Кременную и вообще будет «не ах». Его прогноз не подтвердился, да и то лишь потому, что перебросили сюда десантуру да вчерашних «вагнеров», влившихся в армейские части. Правда, отношение к ним было аховое: старались нерадивые командиры растратить по пустякам этот золотой фонд профессионалов из-за страха перед ними. Или по заданию сверху? Кто ж знает, по каким внутренним законам живёт армия. А может, и по понятиям…
О жёстких и упорных боях под Соледаром, Берховкой, Ягодным, Парасковиевкой говорят мало или вообще в рот воды набрали, хотя они действительно имеют стратегическое и политическое значение, как и, в общем-то, весь отрезок фронта. Оборону держат бригады армейских ЧВК всех мастей, десантура и мотострелки. «Кашники» растворены в ЧВК, но по стойкости, упорству, духу их вполне можно выделить в отдельный род войск. Не знаю, есть ли они у десантуры или в «мабуте», но у «беспринципных наёмников» (так наш друг величает себя и своих товарищей) их достаточно. Впрочем, ЧВК называю по привычке, на самом деле это мужики, пошедшие под ружьё по контракту с Минобороны.
Случай из прошлой поездки к Филину. Разведка выходила к ЛБС и выносила раненых, когда упёрлись в минное поле. Небольшое такое, метров двести глубиной, а вот сколько по фронту – никто не скажет, потому как схемы минирования нет в принципе, а разбрасывали все, кому не лень. Точнее, все предшественники. А вдалеке едва виднелись наши траншеи. Обходить – сил уже не осталось, да и на сколько оно тянется – никто не знал, идти к своим по минам – шансов ноль и сто процентов гарантии подорваться. Можно, конечно, помощь подождать, да только здесь рулетка: фифти-фифти, то ли наши подойдут, то ли укры. Связались по рации, доложили, Филин распорядился ждать эвакогруппы.
Залегли, заняли оборону и стали ждать. Может быть, и дождались бы помощи, да только стали укры насыпать минами – щупали только, пока вслепую, но того и гляди накроют. И тут из траншеи поднялась дюжина «кашников» и молча пошла на заминированное поле. На глазах ведь разворачивалась трагедия разведгруппы, понимали, что погибнут ребята, если укры первыми поспеют, но не могли допустить этого. Поднялись и пошли цепочкой след в след: первый, второй, третий… Без приказа вышли из траншеи. Без приказа на смерть пошли во имя жизни. Молча.
След в след идут, взглядом траву щупают, а ни щупов, ни миноискателя нет… Первый подрыв – «двухсотый». Идущего сзади спасла дистанция – на пятки не наступал, отпустил на десяток метров, вот и повезло. Только удача шутницей оказалась: второй, третий, четвёртый – «все трёхсотые»: кому ногу оторвало, кого осколками иссекло. Падали молча, лишь изредка глухой стон сквозь стиснутые зубы… Жгут наложат, перевяжут, рядом с протоптанной тропой положат бедолагу и дальше идут цепочкой: первый, второй, третий… Взрыв – опять «двухсотый». Не трогали, только переступили и дальше змейкой шаг влево, шаг вправо – в шахматном порядке обычно минируют, вот и шли зигзагом. Молча топают, зубы стиснули, взглядом рыскают, ножками своими разминируют.
А шмели гудят, цикады вторят смычками, птицы высь таранят, солнце плавит день – сельская пастораль. Ещё один, другой, третий взрывы – все «трёхсотые». Противошоковое, жгуты, бинты – лежите, мужики, ждите, а если можете – ползите обратно. А сами опять идут, тропу торят, путь к спасению топчут. Дошли четверо из дюжины, вывели по своим следам разведку, своих раненых и погибших подобрали – разведчики помогли донести.
Когда вышли к своим, то командир разведгруппы обнял каждого «кашника», заглянул в запавшие глаза на исхудавшем лице, с трудом от перехватывающего спазмами горла произнёс:
– Спасибо, брат, мы ведь с жизнью уж распрощались… Вовек не забуду…
Никто не заподозрит командира даже в крохах сентиментальности – не тот мужик, заскорузла душа жестокостью, а тут что-то прорвало…
«Кашники», изгои, прокажённые. Герои земли Русской, плоть и кровь её. Смогут ли сломить нас? Победить ли смогут? НИКТО и НИКОГДА!
Это были «волки» Филина. Под Берховкой. На наших глазах. Слева отбивался Бахмут, справа – утюжили Соледар, а здесь, под Берховкой, шли редкие бои местного значения, о которых молчали военкоры и официальные СМИ. А ещё здесь насмерть стояли «кашники» Филина. Зэки без имени с литерой «К» на жетоне.
Ещё накануне с командиром разведчиков шутили, подначивали друг друга, курили, говорили, слушали. Был он непривычно словоохотлив и весел и пошутил ещё:
– Ой, чует сердце, не к добру разболтался.
Вечером он уехал – вызвали в штаб, а оттуда подался к себе в разведроту проведать однополчан. На следующее утро он не вышел на связь, а через час пришла весть: укры проломили оборону и захватили наши траншеи. Внезапно ударили, ночью скрытно подтянув резервы. Остались редкие очаги сопротивления, всё чаще угасающие, как угольки в кострище. Командир тоже остался там, не вышел – совсем ещё мальчишка, смешливый, с детскими ямочками на щеках. Верим, что жив, что ещё встретимся на этой земле.
Комбриг приказал поднять «птичку» – нужно было осмотреться, заглянуть вглубь, в ближние тылы укров. Линия окопов, хода сообщений, блиндажи. Почти везде уже суетится противник. Хотя нет, везде – да не везде. У раздвоенной сосны держались «кашники» – огрызался пулемёт короткими экономными очередями, дважды поднимался над бруствером боец с РПГ[26]. В третий раз выстрелить не успел: так и осел на дно окопа с гранатомётом в руках. Видно было, как другой боец отбросил пулемёт и взял в руки автомат – наверное, закончились патроны.
Перебежками продвигались укры, трое спрыгнули в окоп, двое по брустверу стали пробираться к тому бойцу, что был у пулемёта. Ему бы уйти – ещё была возможность по траншее вправо и далее через голое поле в лесопосадку – всего-то и переждать с полсотни метров, а он пошёл им навстречу. Прилипли к экрану, впились взглядами, понимали, что это конец…
Он замер, где ход сообщения делал поворот, и метнул за угол гранату – классический проход траншеи. Выпрыгнул, падая на колени и прижимаясь к противоположной стенке, полоснул короткой очередью вдоль окопа, добивая оставшихся в живых после взрыва укров. Поднялся над траншеей и короткой очередью в три патрона срезал оставшихся двоих. Голливуд отдыхает: пятеро «бессмертных» отправились на встречу с обожаемым ими Бандерой. Боец подошёл к ним, держа автомат наизготовку, нагнулся над ними, снял с них «разгрузки» с магазинами и вернулся к пулемёту.
Он не уходил. Он продолжал бой. Один. Безымянный «кашник», имя которого вряд ли когда кто-нибудь узнает. Воин православный земли Русской. Или магометанин. Или буддист. А может, язычник. Неважно – русский воин. Это у пиндосов один в поле не воин, а у нас и один в поле воин. Хотя всё-таки на миру и смерть красна…
Беспилотник возвращался – закончился ресурс. Все молчали, понимая, что никто на помощь ему не придёт – просто некому.
Наш старлей Саша, командир разведроты, третьи сутки вне связи, но комбат уверяет, что он жив. Пусть не выходит на связь ни он, ни его группа, но какие сомнения – живы! Бывает, что замолчала рация – сели аккумуляторы. Одновременно у всех сели – бывает! Или чужие уши пасут и каждый звук может предательски выдать – тоже бывает. Конечно жив, а иначе и быть не может: из таких передряг парень выбирался и из этой выберется. Знаем одно: занявших наш опорник укров уже «обнулили», «волками» идёт зачистка траншей, вытаскивают «двухсотых» и «трёхсотых», взяли шестерых в плен. Много не берут – так, для обмена только…
Пока ждём старлея, несколько слов о пленных, взятых в наш прежний приезд. Пленные на войне – явление не частое, это либо результат наступления или рейдов в тыл врага, либо его величество случай. Это только в «телеящике» бодрым голосом очередная «говорящая голова» радостно сообщает, что укры валом в плен. Правда, на экран выводят пару-другую, но остальные за кадром, это мы знаем. В этом мы даже уверены!