не звонили, а из штаба группировки со злостью отвечали паникёрам, то есть нам, что Камышеваха давно взята нашей армией и никаких окружённых солдат там нет. При этом ни слова о названном нами батальоне и его командире. А ведь координаты точные легли на чей-то стол…
И не вина солдат и офицеров в том, что с позором оставили взятые села и города ценою жизни вот таких мальчишек – они только выполняли приказ. Нас убеждают, что он стратегически правильный, мы же убеждены: преступный. Они и сейчас недоумевают, почему их стреножили, но не ропщут. Никогда не слышал от них нытья, что их минами засыпают, «хаймерсами» да «Градами» кромсают, что в штурмах кладут. Дрались, стиснув зубы, твердя: «Никто, кроме нас».
Становлюсь перед ними на колени и склоняю голову.
И всё-таки это лучшее время в жизни. Там чище, там души открыты, там сразу видна совесть или подлость. Там нет интриг и гордыни, там ты весь как на ладони, такой, каков есть. Там ценят тебя не по твоим прошлым заслугам, даже если они есть не только в твоём воображении. Там не терпят хвастовства, тщеславия, гордыни. И если уважают, то значит, есть за что. Значит, ты – настоящий.
Как настоящие и Петрович, и Мишаня Вайнгольц, и Старшина, и Кама, и 37-й, и Саха, и комбриг Пономарёв, и его зам Сергей Марков, и капитан Петрашов, и Филин, и Саня Тайфун, и Маугли, и Игорь Придачин, и сотни других, с кем свела судьба на этой странной и страшной войне…
В этом полку мало осталось тех, кто начинал в феврале прошлого года – контрактники всё больше, немного осенних мобилизованных да «кашники», но эти исключительно в штурмовиках. У многих стаж за год перевалил, опыт выше макушки, рэксы, через «штурма» прошли – беспощадные, отчаянные, щедрые на смерть, через идиотизм начальственный, через ощущение ненужности «расходников». Научились близко к сердцу не принимать и молчать, стиснув зубы: дураки на виду, потому и кажется, что их много, да только не на них Россия держится.
Говорят, что жизнь у «штурма» коротка – две-три атаки и в лучшем случае «трёхсотый»… Паша на войне с первого дня. Брал Счастье, Северодонецк, Рубежное, Лисичанск, Попасную… Ранения, контузии, вырос от командира отделения до комроты, от рядового до старлея. В «мабуте» взводный и ротный живут столько же, сколько боец. Подготовишь его, сделаешь профи – сам жив останешься. Нет – и его погубишь, и сам рядышком ляжешь.
Паша своих бойцов натаскивал, как гончую на зайца, потому и «двухсотых» у него было на три порядка меньше всех в бригаде. После госпиталя уже полгода он командует рембатом, но каждую ночь во сне идёт на штурм – не отпускает пока совсем недавняя, но уже прошлая жизнь.
Паша исконно русский, ни с кем не спутаешь: высокий, широкоплечий, волос русый, лицо светлое и чистое, черты правильные, глаза серые, внимательные. Эдакий Добрыня Никитич, шлем бы ему, меч да щит.
Пилигрим, наш временный добровольно-принудительный водитель, ветеран – с сентября прошлого года по мобилизации. Сейчас в батальонной разведке, а к нам «прикомандировали». К своим тридцати годам успел дважды жениться, родить четверых детей – три дочки и сынишка. Айтишник – дети и профессия «отмазка» полная, чтобы уйти от мобилизации, но постыдился: а детям своим что скажет? По ВУС – противотанковая арта, «рапира», но тогда, осенью, не до военно-учётной специальности было, поэтому загнали в «мабуту». За месяц рота трижды меняла состав, порой с десяток оставался после трёх штурмов, а у него ни царапины. Что самое удивительное – не прятался за спины других, сам лез на рожон, а Господь беду отводил каждый раз.
Он земляк, курский, был в отпуске в деревеньке под Щиграми целых две недели. Почти все друзья кто воюет, кто уже отвоевал, кто на костылях, а кто и вовсе место себе на погосте приобрёл, а с «льготниками» встречаться что-то не хотелось… Весь отпуск провел с домашними: выкопал картошку, перекопал огород, дрова переколол, но вот с детишками не наигрался…
Шалопай, кручёный, безбашенный… Ночью едва не завёз к украм – болтал без умолку и промахнул поворот. Когда ближе к полуночи в тусклом свете подфарников мелькнул дорожный указатель «Бахмут», что на северо-западной окраине города, Пилигрим умолк, резко крутанул руль и нажал на газ. Огорчённые укры салютовали этому шумахеру уже вслед, а наш товарищ ещё сутки всё никак не мог дрожь в руках унять…
Кузя – брянский, зовут Саша, сейчас «работает» на зушке. Точнее, приводит её в чувство после атаки дрона-камикадзе – в расчёте и экипаже один погиб, остальные ранены, но остались в строю. Мастер спорта по футболу, играл за сборную области. Был «мобиком», теперь второй контракт. Нервы – канаты, на взрывы не реагировал и даже не оборачивался. Мечтает вернуться домой непременно через Львов. «Мавики», что мы забрали в ремонт – его работа. Говорит, что были слишком назойливы, вот он и прервал их полёт. Один из них – камикадзе: ювелирно снял, не успел тот взорваться. А вот второй в его зушку ударил…
Трое воинов. Обыкновенные мужики из центральной России. Стержневые, настоящие, сдержанные, немногословные. Из разных подразделений и разных направлений – штурмовая бригада, зенитно-ракетный дивизион, артдивизион. У двоих высшее образование, у одного техникум. Старшему – тридцать шесть, младшему – тридцать. У всех семьи, на троих девять детей – четверо, трое, двое и почему-то из них шесть девчонок. Приметы говорят, что это к миру. Дай-то Бог…
Связались ребята из штурмовой бригады: под Берховкой утром «волки» сожгли две укроповские бээмпэшки с экипажем и десантом, напрочь лишив остальных желания атаковать. Соседи сначала дрогнули, попятились и уступили с полкилометра территории. На выручку бросили «волков». Те заутюжили хохликов артой и забрали обратно уже почти семьсот метров. Все поля завалены телами погибших укров. Взяли пленных – с дюжину всего, но пусть Господу поклон кладут, что не кончили тут же в траншее. А всё потому, что отходить ребята от боя стали, остывать, вот и оставили хохлов в живых. Повезло.
Их привели к штабу, усадили на траву вдоль забора, дали сигарет. Сначала взгляды бросали исподлобья, по-птичьи сторожко, но потом расслабились – поняли, что убивать не будут. Из кухни принесли по миске каши и большому ломтю хлеба – уплетали за обе щеки. Худой, лет сорока, неожиданно попросил добавки – принесли. Управился мгновенно и ещё попросил – опять принесли. Наблюдавшие со стороны разведчики оживились, подошли, с любопытством рассматривая его как диковинку. Заметив внимание, он, расправившись с очередной порцией, больше не просил добавки, но не отказался, когда кто-то в шутку предложил ещё. Стоявший на крыльце повар нахмурился:
– Больше не дам и не просите. И так сожрал на неделю вперёд, бандера.
Разведчики рассмеялись, а пленный вздохнул и отставил миску:
– Дякую, шановни паны. Благодарствуйте. Знал бы, шо у вас такая каша гарная – давно бы сам сдался.
Филин благодарил за доставленные нами БПЛА: именно с их помощью обнаружили изготовившихся к атаке вэсэушников, запустили в «мешок» и накрыли «Градами». Так, бои местного значения.
Под Кременной потеряли нашу «буханку»: дрон-камикадзе пробил лобовое стекло, прошёл кабину и взорвался в пассажирском отсеке. Семеро раненых, но не тяжело. Прослужила «буханка» почти два месяца, а это уже срок. Ничего, купим ещё. Работайте, братья!
Вечером на Мишин телефон пришло сообщение и фото от Маугли. Вообще-то он Сергей Александров, Маугли – это позывной, наш боевой товарищ, награждён Орденом Мужества. Гордимся! Мы впервые встретились с ним под Харьковом в феврале прошлого года. Невысокий, неказистый, эдакое кривоногое чудо с автоматом и раскосыми глазами – типичный ордынец, потомок воинов Батыя, Русь воевавших. Теперь этот наследник воинственных степняков – гордость русского православного воинства.
А свёл нас Его Величество Случай: он с Ленском контролировал подходы к расположению нашего отряда и остановил весёлую компашку юных укров, фланирующих мимо с показным весельем. Утро, а они уже заметно навеселе и в руках полторашки с «Кока-колой» и шампанским. Накануне нашего занятия посёлка местные разграбили магазин, растащили всю ликёрку, а заодно газировку, так что на Маугли наткнулись одни из экспроприаторов. Тот довольно бесцеремонно обыскал их, сопровождая ритуальное действо отборнейшей латынью, что несколько покоробило мою нежную интеллигентную душу. Мы как раз отправлялись с Мишаней и Старшиной на очередное «задание» и не могли пройти мимо. Местных отпустили, а Маугли устроили выволочку за недипломатичность, несказанно огорчив его. Зато потом отношения резко потеплели, он зауважал нас и даже попросился в сопровождение, но командир уже закрепил за нами боевой резерв в лице Ленска: иркутянин, бывший опер, разумный, выдержанный, выносливый. Хороший мужик, надёжный, жаль только, что судьба развела нас: после тяжелейшей контузии его отправили домой и больше мы не встретились, а контактами не обменялись.
О Маугли впору романы писать и фильмы снимать – ни страха не ведал, ни усталости, к славе равнодушный, товарищ надежнейший. Когда от нашего отряда осталась горстка бойцов и он приказал долго жить, Маугли ушёл на Донбасс, сказав, что саблю в ножны вкладывать не время. Один из немногих ушёл, хотя уже тогда многие нахлебались войны по горло и разбрелись по домам, ругая отцов-командиров. Да и вообще они не договаривались воевать – обещали ведь лёгкую прогулку до харьковских кафешек.
Мы встретились с ним под Изюмом: чумазое недоразумение выбралось из подкатившего танка и с криком: «Саныч!!!» бросилось с объятиями. Сначала не узнал, пока Миша Вайнгольц не расплылся в улыбке: «Да это же Маугли!» Не узнал его, да и как узнать, когда он на харьковском направлении не снимал «балаклавы» – только узкая щёлочка, поди за ней разгляди лицо, а мы лиц не прятали, поэтому были легко узнаваемы.
На Донбассе Маугли сражался в пехоте, потом в разведке, а на изюмском направлении перешёл в танкисты. Машину подбивали, горел, был ранен и контужен, из госпиталей опять сбегал на фронт. Каждый хотел бы иметь в экипаже Маугли, да только остался он верен своей трофейной семьдесят второй. Ещё бы – сам в бою машину захватил или, как смеются ребята, заарканил.