Есть галичане с ущербной психологией обиженных и чуждой православию униатской верой, воспылавшие идеей избранности, пассионарные именно в своей озлобленности и ненависти, выпестованные Австро-Венгрией, наделившей их языком-новоделом.
Есть срединная Украина, покорная Речи Посполитой, которая по-прежнему смотрит свысока и спесиво на это быдло. Скотина по-польски – быдло, украинец – тоже быдло, так что же удивляться ясновельможному пану, который уравнял украинца с домашним скотом.
Есть Украина причерноморская, та, что зовётся Новороссией, созданная деяниями князя Потёмкина-Таврического, заселённая сначала белорусскими земледельцами да крестьянами Псковской, Курской, Брянской, Калужской областей и глубинной России, здорово разбавленная галичанами уже Советами и особенно Незалежной западенцами после 1991 года.
Есть русская земля, насильно втиснутая большевиками в этнотерриториальное недоразумение по имени Украина. Разный язык с диалектизмами, ментальностью, верой, культурой. Лоскуты, сшитые тотальной идеей сверхчеловека.
Исконно сельский суржик, величаемый украинским языком, вдруг заменили агрессивным новоделом. Вместе с языком изменилась ментальность и внутренняя культура. Возник новый субэтнос, ненавидящий свои корни, не имеющий своих исторических героев, холопски покорный, холуйски преданный. Необходимость проституирования как формы существования государственности прочно вошла в сознание украинцев через западенцев, спешащих отдаться кому угодно, лишь бы заплатили.
Внешне похожи украинцы, что лицом, что одеждой, с европейцами вообще и с русскими в частности, а вот стереотип поведения совсем иной. Наш сформирован советской средой в особую этнопсихологическую систему: убирать за собою посуду, снимать обувь в прихожей, стесняться, извиняться, сердобольными быть, жалостливыми, стыдливыми… С невытравленной большевиками бесшабашностью, леностью, вороватостью, завистливостью и целым комплексом мелких деталек, отличающих наше поведение во внешнем общении. Но генотип поведения русских остался прежним с поправкой на историческое время. Отвага, мужество, самопожертвование, вера, преданность, щедрость во всём, сопричастность, сочувствие и ещё сотни качеств, которые мы храним веками.
А вот генотип у украинцев сформировался уже иной. Позволили алчным западным соседям изменить себя и… потерять себя тоже.
Вот эти хуторянство, мелочность, жадноватость, хитрость, постоянные жалобные стоны, что их притесняют, что это они сначала кормили москалей, сожравших всё их сало, а теперь кормят Европу, хотя давно уже жрут польское сало, воспринимались нами если не с осуждением, то с внутренним неприятием и отторжением. С этими чертами беженцев (эвакуированных) столкнётся Россия и слегка оторопеет и даже ошалеет: к ним всей душой, а они считают, что им все обязаны и должны. И ещё какая-то озлобленность, помноженная на зависть.
К чему всё это написано? Пытался понять, осмыслить порой бессмысленную жестокость армии врага к русским вообще и к пленным, детям, старикам, женщинам в частности. Но ведь и власть ведёт себя аналогично по отношению к своему же населению. Так что это? Способ выживания? Закон украинской жизни?
СВО – это «ответка» за безразличие, за трусость, за глупость. Потребуются годы лечения – и терапия, и хирургия, но ничего, вылечим. При нынешних технологиях программирования сознания лет за пять-шесть обернёмся, только была бы воля власти и разумные исполнители. Были бы вычищены свои авгиевы конюшни и поставлены в стойла опошлившие понятие либерализма, превратив его в отождествление предательства национальных интересов.
СВО – это превентивное нападение с целью защиты. Незачем ждать, когда тебе воткнут в живот нож и провернут – надо бить первым. И мы ударили: сначала Крым, теперь СВО. Был ещё Донбасс, но там власть заигралась с местной шпаной, поставив её интересы выше национальных, постаралась предать забвению Русскую весну, народных лидеров, в чём-то наивных, но искренних и совестливых, ополченцев, добровольцев… Но двадцать четвёртого февраля две тысячи двадцать второго года мы реализовали наше право спасения нации, спасения государства, спасения веры предков. И обязанность.
Первые пленные на харьковском направлении говорили, что должны были начать обстрел российского приграничья в семь часов утра. Мы опередили их всего на час, но опоздали на целых восемь лет!
А ещё и потому, что мы чуть ли не единственные, сохранившие чувство достоинства, иные ценностные критерии – совесть, доброту, справедливость. Потому что мы другие, хотя общественное сознание и общественная нравственность уже дали трещину, которую сшивай – не сшивай, но рубец останется. Так и будем жить с этой раной, время от времени кровоточащей, не залечиваемой, но лишь бы не загнивающей и не разрастающейся метастазами.
Россия – самогенерирующая, способная возрождаться из пепла, и эта её способность исторически уже не раз доказана. Мы всё равно непобедимые и непокоряемые. Мы же русские! Мы же сильные! С нами Бог!
Июль 2023 года
Итак, вновь едем на воюющий Донбасс. Время работы – третья декада июля. Планировали недельки на полторы, но вынуждены были прервать «сафари» по непредвиденным обстоятельствам.
Макушка лета уже позади и ночи стали прохладнее, а про утренники и говорить уж не стоит – на зорьке зябко и росы обильные. Да и небо потускнело красками, полиняло, не такое сочное и яркое, уже выцвело. Дни летят, как поезда скоростные, однообразные в суете и отличаемые лишь встреченными лицами да характерами. По возвращении сутки на восстановление, и то, если позволят звонки, встречи, сбор гуманитарки, планы на следующую поездку. А между всеми этими событиями короткие зарисовки, отбор фото– и киноматериала, что-то смонтировали для будущего фильма, что-то отобрали для будущей выставки.
Вяжет по рукам непонимание некоторых коллег: то ли чёрствость, то ли привычное ханжество, то ли равнодушие, но большинство в сторонке, обособились, будто не касается их происходящее вокруг. А может, и вправду не касается? Как сказал один из них: да всё равно, чья возьмёт, лишь бы издавали и платили. Вот и живут серыми мышами, тихо и незаметно, шуршат, смотрят на жизнь из-за оконной занавески да выгорают от зависти и ненависти.
За две недели насобирали груза на две машины: уазик и «ларгус», но половина осталась на базе – не смогли разместить. Загрузили по самую крышу и на все пассажирские сиденья, а на пол под ноги сложили броники. В экипаже трое: Старшина[1], Анатолий Залетаев, военный штурман 1-го класса, майор запаса, шёл водителем УАЗа, и я. А вот Мишу Вайнгольца не взяли и лишь потому, что места действительно не было. Мишка сначала возмущался, потом убеждал, потом канючил, но тщетно – нет места и точка. С Мишей надёжно, он как талисман на удачу, да к тому же наш неизменный «папарацци» – спец по фото– и киносъёмке. А теперь приходится оставлять его. Но Миша ладно, простит, лишь бы удачу не оставить здесь, но простит ли история, если в это сафари не будут запечатлены наши физиономии и наши «подвиги». Остаётся только летописание, так что я прохожу в экипаже Нестором Летописцем.
УАЗ-315195, иначе «хантер», «подогнал» Сергей Иванович Котькало – договорился с Тюменью, вот они и приобрели. Вместе с машиной передали сети, дорогущий тепловизор, всякие прибамбасы, медицину и т. п. А теперь имена неравнодушных тюменцев: Братцев Андрей Павлович – купил тепловизор. Он же, да ещё Огаркова Вера Александровна и Юдин Артём вскладчину купили УАЗ «хантер»; Наталья («Тюмень православная Донбассу») и Храм Архангела Михаила отремонтировали купленный УАЗ; Гамлет и Владимир доставили его в Курск. Мы приняли «эстафету» и теперь наша задача перегнать его в Луганск и вручить бойцам.
«Хантер» оказался резвым, но шумным – за семь часов дороги голова от гула что пивной котёл: кипит, бурлит и разрывается, даром что не пенится. Наш боевой штурман ошалел и просто одурел от грохота. Через пару часов пути, когда солнце уже облизало макушки лесопосадки, Старшина решил внести некоторые конструктивные изменения в машину с помощью подобранного на обочине шкворня да какой-то японской матери. Провозились минут сорок, выкурили с полдюжины сигарет, посбивали пальцы в кровь, но зато дальше машина шла уже без одуряющего треска, скрипа и визга. Ну, а майор Толя Залетаев просто сиял, попыхивая сигаретой в открытый косячок форточки боковой дверцы.
Везли почти два десятка маскировочных сетей. Часть сплела Светлана Горбачёва, часть Елена Сафронова со своими «кружевницами» из Масловой Пристани. Они же сделали «кикиморы» и «лешего»; сети, балаклавы летние, медикаменты, которые накануне забрал в Орле у Сергея Репецкого[2]; продукты, жгуты, кровоостанавливающее, носки, футболки, мази, кремы противогрибковые и ранозаживляющие, повязки красные с тактическим знаком, иконочки и всякую крайне необходимую всячину от матушки Иустиньи из Курского женского монастыря. Бережно упаковали беспилотники, приборы и оборудование, ретранслятор и антенны, миноискатели и ещё кое-что – это уже от нас со Старшиной.
Как всё это уместилось в двух машинах – уму непостижимо, потому что потом с трудом «растолкали» по четырём легковушкам и ещё осталась половина груза в уазике, который на следующий день доставили в артдивизион. Всё привезённое распределили между артиллеристами, диверсионно-штурмовой бригадой «Волки», 488-м мотострелковым полком. Был ещё целевой груз в местный храм для передачи в подразделения, но за ним приехал батюшка, и что было в коробках, мы так и не узнали. К тому же любопытство в данном случае излишне, хотя…
Разнотравье, настоянное солнцем и полуденной жарой, источало медвяный запах, дурманящий и пьянящий до головокружения. Это я в салоне легковушки через приоткрытое окошко пил мелкими глотками тягучий воздух, а каково бойцам в окопах? Или там не до этого? Да и воздух у них наверняка совсем иной, густо замешанный на запахе разлагающейся человеческой плоти и сгоревшего тротила.