Была бы только гуманитарка – ещё куда ни шло, так он ещё умудряется успевать вести экскурсии, выступать перед школьниками и на ТВ, кого-то устраивать в госпиталь, кому-то искать протезы, добывать тактические носилки, болеутоляющее, противошоковое и прочая, и прочая, и прочая…
Но он совсем не добренький – он по-настоящему добрый, щедрый, отзывчивый. Русская душа отзывчивая и большое доброе сердце. Господь создал его помогать людям всегда, везде и бескорыстно, одарив просто зашкаливающим чувством сострадания. И это в наше прагматичное время! Просто реликт какой-то! Но при этом лишив элементарной прозорливости в видении желания других воспользоваться его добротой. И когда говоришь ему об этом, он округляет глаза в недоумении: ну как же так? Ведь святое дело делаем, наши мальчишки, сражающиеся за Россию, святые, нельзя их обманывать, нельзя лукавить, тех, кто делает это – Божья кара ждёт. По-детски наивен, и люди, при всей своей лживости и жестокости, так и не смогли убить в нём веру в чистоту людских помыслов.
Его наивность чиста. Его вера всепоглощающа, пробуждающа, укрепляюща. Его доброта не имеет границ – последнее отдаст, не задумываясь, только бы помочь, отогреть чью-то душу, и даже если обманут – не жалеет о сделанном, только огорчается. А ещё его обожают собаки, а уж их не обманешь: чувствуют твою внутреннюю доброту сердечную, как никто другой.
Он первым бросился помогать детворе на блокпосту в Можниковке – пацаны из снарядных ящиков соорудили что-то вроде блиндажа и накрыли сетью. Опекал, привозил продукты, учебники; спешим– торопимся, а он давай уроки проверять. Я со стороны видел, что эти маленькие хохлята с природной хитринкой пользовались неиссякаемой добротой дяди Вити, но не стал говорить ему: разубеждать его было бессмысленно, а уж если набычился, то с пути не свернуть. Больше года понадобилось, чтобы он понял этих маленьких бестий – понял и… простил. Ну такой он, наш Старшина.
Порой он излишне мягок, даже сентиментален до комка в горле, стеснителен, тактичен, интеллигентен. Жизнь не баловала, цеплялся и шёл, спотыкался, падал и поднимался, и никакие шторма не смогли сбить с намеченного курса. Школа, училище, техникум, армия, институт, водитель троллейбуса с красным вузовским дипломом, слесарь, токарь, безработица, свой крохотный бизнес, удушающие щупальца криминала, щупальца алчных чиновников… Не сдался, не сломался, выстоял. У него же вэдэвэшная закалка: в армии был старшиной разведроты дивизии ВДВ, прошёл «учебку» ВДВ в Гайжюнай, а это запредельно для сил человеческих.
Старшина решителен, смел и отважен до сумасбродства, наблюдателен – отпечаток прежней профессии разведчика. Если он за рулём – значит выберемся. Даже если просто рядом – всё равно выйдем к своим. Не теряет самообладания никогда: взрывом «хаймарса» едва не поставило машину на бампер радиатора, а он даже улыбку с лица не стёр и руль не выпустил.
Как-то достал снайпер: что ни день – то «двухсотый», в лучшем случае тяжёлый «трёхсотый». Смурные мужики, насупленные, шарятся по траншее, согнувшись в три погибели – головы не высунуть. Где-то совсем рядом снайпер притаился, благо за рекою густой ивняк берег покрыл, батальон спрятать можно, а найти не могут.
Старшина целый день просидел на оборудованном им НП[40], обшаривая каждый сантиметр перископом, а вечером попросил у комбата одну противотанковую и две противопехотные мины.
Вместе с таким же не очень нормальным после полуночи переплыл реку – неширокую, всего-то два десятка метров чистой глади меж густо заросших тальником берегов, пробрался к нащупанной с помощью тээрки тропе, выкопал ямку и хитро замастырил мины: тээмку[41] вниз, две противопехотки – сверху. И моросящий осенний дождик смыл все следы…
Едва вошли в обжигающую холодом реку, как сзади рвануло: снайпер и группа сопровождения отправились в Страну Вечной Охоты. Реку одолели одним махом и бросились вверх по склону навстречу покатывающимся от хохота бойцам: два голых дрожащих от холода тела с автоматами на шее выглядели весьма потешно даже в эти минуты торжества маленькой победы над бесами.
Было это осенью на Северском Донце недалеко от Станицы Луганской…
Старшина осторожен и сумасброден одновременно. За каким чёртом лезть в траншеи за всякими стрелялками для какого-то там музея? Тем более в который никто не ходит, разве что участковый завернёт с протокольной рожей в поисках огнестрела для протокола. Хорошо, если после такой вылазки обратно в лучшем случае дотащат, а то просто засыпят в той же траншее. Но разум отказывается служить, и где перебежками, где ползком, но добирается Старшина до окопов, таща за собою тех, кто не может оставить его одного, отмахиваясь от несущихся вслед ругани, проклятий и мата.
Или вдруг обуревает идея фикс: открыть огонь из гаубицы по украм в память о погибших друзьях. Еле отговорили: солдат стреляет – это выполнение боевой задачи, а потерявшие разум «туристы» – это уже другое. Конечно, мы не совсем туристы и даже совсем не туристы, мы не просто так, но всё равно без нужды стрелять и убивать – это уже грех. Не надо, не замолишь потом. Не ослушался Старшина просьбы не делать этого, хотя поначалу не согласился, а спустя время сказал, что батюшка, духовник, тоже не велел без крайней нужды на спуск нажимать. Так что только и постояли рядышком. Даже снаряды не подавали, а вот укутали потом «стрелялку» чем под руку попало – сетей не досталось нашей пушчонке. Сначала всяким тряпьём и картоном от упаковок наготу прикрыли, изобразив мусорную свалку, потом ветками да лапником накрыли – и ничего, маскировка что надо оказалась, в шаге не рассмотришь.
С ним не соскучишься: то край «языков» ему приспичило лично притащить под светлые очи комбрига, то в «личке» у такого же шального, как он сам, генерала «поработать», то непременно батареи упаковок минералки в окопы солдатикам притащить, будто они в пустыне и умирают от жажды. Впрочем, тогда у них действительно с водою туго было – днём не принесёшь под непрерывным огнём, только ночью. А ведь всё-таки доставила эта упрямая бестия водичку!
Лето двадцать второго. Точнее, вторая половина лета. Тополиный пух, жара, июль… Впрочем, тополиного пуха в изюмских лесах уже не было – отлетел, отцвели тополя, если были и там. Вот сосны и ели – да, были: богатые хвойники, густые. Вперемежку с дубами, вязами, ясенем… Были, потому что сейчас в редкость: погорели-полегли под разрывами снарядов да мин. Жара изматывающая, броники не снять и каску тоже: шаловливые леса, ДРГ скрадывают добычу, так что приказ: «Не расслабляться» очень актуален. Но Старшина улыбается и два пальца уголком вверх: виктория, победа значит. Наша победа.
На следующий день наш «Урал» разорвёт пополам противотанковая мина на грунтовке в дюжине километров от Пески-Радьковские – на той самой дороге, где накануне взбивала пыль наша машина.
А улицу Школьная брали с боем, хоть со скоротечным, но всё-таки с боем. И никто не говорил, что вот эти лежащие тела врагов – их работа. Этим не хвастаются, да и только один Господь знает, чья была пуля… А через два месяца сдали село без боя… Записные «военные эксперты» объявили, что наши войска выравнивают линию фронта, занимая выгодные позиции.
Господи, когда же врать перестанем… Когда по совести жить начнём…
Дюжина спецов из 8-го отдельного полка специального назначения ВСУ решили совершить подвиг в наших тылах. В «пиксель» наш приоделись, берцы натовские сменили на наши, тактические перчатки сняли, а прокололись на мелочи.
Зашли в село, подошли к магазину, держались раскованно и уверенно. Один в магазине набрал целый рюкзак консервов, пачку сахара-рафинада, несколько упаковок воды, хлеба. Всё бы ничего, да оказался в магазине местный мужичок, муж продавщицы. Мужики сельские непростые, особые, с хитринкой и недоверием, внешне придурковатые и словоохотливые, а на самом деле мудрые глубинной мудростью, потому и сканируют тебя до исподнего.
Пристал он к солдатику с дурацкими вопросами: кто да что, да почему и зачем. Ну юродивый юродивым, дурачок деревенский. И ведь не просто так: не взял солдатик водочки, а по всем статьям должен был. Не успели эти гости из села выйти, как вызванные мужичком росгвардейцы подъехали, окружили, попросили документы показать. Тут один из «гостей» было дёрнулся, да росгвардеец автоматной очередью вмиг успокоил. Остальные подняли руки.
Оказалось, их продуктовую «закладку» сначала мыши, а потом и кабаны «разграбили», посадив диверсантов на голодный паёк. Вот и решили зайти в сельский магазинчик, да с водочкой промашка вышла: хоть и братья-славяне, да англосаксы готовили, славянской души не понимающие. Наши водку обязательно взяли бы, а эти…
А мужичонка занял своё обычное место около прилавка, за которым монолитным изваянием стояла его вторая половина. Несокрушимой стеной перед супостатом возвышалась и гордилась своим прозорливым мужем.
Третья декада
Путь наш лежал из Херсонской области в Луганск через Донецк. Дорога дальняя, располагающая к беседам и философствованию. О чём говорили? Да всё о том же: грустное об армейском бардаке, о бездарности высшего командования (с нашей обывательской точки зрения), о волонтёрстве, о том, что война стала другая, вспоминали друзей-товарищей. За Минобороны народ второй год решает проблемы обеспечения армии средствами разведки и поражения, снаряжением, продуктами. А ведь ручеёк иссякает, и что дальше? Что-то изменилось? Хотя нет, изменилось – пошла наполняемость снарядам, бронетехникой, изменилось сознание, подтянулась дисциплина, качество управления. Есть заметный прогресс во всём, а ворчание – это привычное национальное стенание. Из разряда «холодильник жратвой забит, а есть нечего».