Когда говорят, что в этом личный коммерческий интерес чиновников от культуры – верить не хочется. Даже если это так, то там копеечные крохи и вряд ли кто позарится даже из чиновничьего люда. Нет, дело здесь в другом: наши альманахи – чётко идеологически ориентированы. «Звонницу», судя по первым двум номерам, сделали выразителем так называемого либерального культурного поля. Зачистили пассионариев – вот и всё объяснение.
Нравственную безопасность общества обеспечивает культура и, в первую очередь, искусство и литература. Государство практически полностью избавилось от функции обеспечения нравственной безопасности, передав в частные руки ТВ, кино, театр. И появились целая отрасль коммерческой низкопробной литературы, пошлые спектакли, бездуховные фильмы. Ну это для отмывания денежек. Результат налицо: перед опасностью уничтожения государства миллионы сограждан рванули из страны, кляня её. Обласканные, облизанные и зализанные, они по-прежнему считаются властителями наших душ и власть сокрушается: ну как же так? Ведь им всё и вся, а они в ответ дерьмом. Да потому, что они никогда не были носителями нравственных ценностей и не могли ими быть, эта иллюзорность существовала только в воображении чиновников, которые и знать не хотят, что суть национальной идеи России – совесть, сострадание, справедливость. С ними заигрывали, их ласкали и осыпали благами, им прощали всё и вся, и они поверили в свою богоизбранность.
Почему писатели и поэты Союза писателей России с оружием в руках встали на защиту России? Да потому, что они последние, кто исповедовал эти ценности, что остался им верен, верен генетической памяти предков. Нам отступать некуда. За нами – Россия!
Листаю блокнот, листаю… Изрядно потёртый и потрёпанный, зарисовками, пометками наполненный… Мысли, встречами за «лентой» и разговорами навеянные да ночами записанные, читаю. Порой крамольные мысли, ещё не вызревшие в стройную систему, но уже имеющие право на существование.
Завтра тридцать лет расстрелу парламента. Тогда он назывался Верховным Советом РСФСР. По-человечески нельзя оправдать: русские стреляли в русских ради власти. Среди тех, кто расстреливал – новые русские, щипачи, шпана подзаборная, захватившая национальные богатства под видом ваучеризации. Результат их победы – две чеченские войны и война на Украине…
Офицеры 12-го танкового полка 4-й танковой дивизии (Кантемировская), что расстреливали не просто парламент, а Конституцию, высшую законодательную власть, получили премии – тридцать сребренников и медали. В своей дивизии они оказались изгоями и никто из офицеров иудам не подавал руки. В декабре 1993 их бросили на штурм Грозного – утилизация исполнителей. Так всегда бывает в криминальных структурах. Судьба их незавидна, но по сути своей библейская: кто-то погиб, кто-то попал в плен. Командовавших штурмом наградили орденами, некоторые стали Героями России…
Власть признала гибель в октябре девяносто третьего около двухсот человек, но фактически их около двух тысяч. А сколько так и остались пропавшими без вести…
ГОСПОДАМ ОФИЦЕРАМ
Как служится вам, господа
в кокардах с орлами двуглавыми?
Не снится ли ночью Звезда,
сверкавшая отчею славою?
А этот трёхцветный флажок,
нашитый на западном кителе,
вам душу ещё не прожёг,
октябрьских событий воители?
Ах, вы вне политики, ах,
вы не за буржуев и прочее…
Но кровь, господа, на штыках
на ваших осталась – рабочая.
И вас награждают не зря
крестами на грудь и на кладбище
кремлёвские ваши друзья,
нерусские ваши товарищи.
Но вам не дадут за труды,
какого б вы ни были звания,
ни ордена Красной Звезды,
ни ордена Красного Знамени.
Это стихи Виктора Верстакова, полковника, афганца об офицерах Кантемировской танковой дивизии, составивших расстрельные танковые экипажи. Да и вообще офицерах, изменивших присяге.
Под каждой строкой подписываюсь. Эта дивизия отметилась и на СВО. Негативно. Особенно в сентябре 2022 года при бегстве – не отступлении, именно бегстве.
Но были и такие, кто дрался до конца. Кто горел в танке, продолжая стрелять. Кто не сдавался…
Листаю блокнот, листаю…Изрядно потёртый и потрёпанный, зарисовками, пометками наполненный… Мысли, встречами за «лентой» и разговорами навеянные, да ночами записанные читаю. Порой крамольные мысли, ещё не вызревшие в стройную систему, но уже имеющие право на существование.
Вот ноябрьская запись. Это когда в штурмовой бригаде намеренно задержались, чтобы встретить сменяющийся батальон, точнее его остатки, и комбриг матом крыл нас от всей своей щедрой души, посылая на наши головы все кары небесные, а Старшина только ухмылялся: во даёт, дурилка картонная, даже я столько слов не знаю. Вумный, аж жуть, академиев закончил с полдюжины… Не сиделось тогда, свербило в одном месте, вот пошли на ротацию с батальоном.
Ночь. Черная и вязкая, как раз то, что надо. На дороге между иссечёнными клёнами да акациями вдоль дороги – ямища на ямище – наша разбитая в хлам колонна три дня назад. Нет бы ночи дождаться да тихонечко выйти на позиции, так нет же, белым днём попёрли.
Кто-то тихо материт командиров – не обеспечили РЭБ, вот и долбанули укры.
Начштаба в бешенстве: пи…сы, вам не РЭБы нужны, а штрафные роты и расстрелы перед строем за трусость. Всё генералы им виноваты, а сами как бараны в кучу сбились, вот им укры и врезали. Миллион раз твердил – держите дистанцию в отделениях, взводах, ротах, а они табуном попёрлись, да ещё сигаретами подсветились. Пи…сы…
Его мат густой и сочный, даже проникновенный, но только не в солдатские души, выгоревшие и выхолощенные безнадёгой.
– Всё равно погибель что сейчас, что через час, что завтра… – глухо ворчит едва различимый силуэт.
Это контрактник, ему далеко за полтинник, заприметил его хмурость давеча у санинструктора – тот перевязывал ему кисть руки, рассечённую осколком гранаты. Контрактник из штурмов. Жизни им отпущено в лучшем случае на пару атак, потому и позволено им говорить всё, что думается и что не думается.
– Какая хрен разница в танке замочат или вон в той посадке. Лампасников бы сюда, пусть с нами опорник возьмут, который никому не нужен.
Начштаба курит в рукав. Он так и не остыл, всё ещё кипит и по-прежнему твердит про штрафные роты, трибуналы и расстрелы перед строем.
– Ты думаешь, в Великую Отечественную все сознательные были? Да фронт от бегства и погибели только страх удерживал – свои же пристрелят.
Но в душе он согласен с контрактником: опорник не стоит брать в лоб, только людей положат. Обойти бы вон той ложбинкой да с фланга и насыпать украм перцу на хвост. Так нет же, в дивизии распорядились брать именно так, карты красными стрелами разрисовали, уже в корпус доложили…
А всё-таки сильна русская и российская армия духом. Сильна верой своей в несокрушимость России.
Листаю блокнот, листаю…Изрядно потёртый и потрёпанный, зарисовками, пометками наполненный… Мысли, встречами за «лентой» и разговорами навеянные да ночами записанные, читаю. Порой крамольные мысли, ещё не вызревшие в стройную систему, но уже имеющие право на существование.
Вот те на! Мартовская запись – ну как же я её пропустил!
Сегодня в семь утра минус двадцать один за городом. Год назад под Циркунами было ненамного меньше – минус восемнадцать. Неотапливаемое здание, бетонный пол, газеты, несколько листов картона, сверху карематы и пенка. И всё! Так это ещё шикарная постель, а у дэнээровцев в Весёлом и того не было…
Работал с разведчиками бригады спецназа за объездной. Днём зарывались в снег, ночью поиск, разведка, взятие «языков». Разведка войсковая, спецназ ГРУ или по-новому Главного Управления Генерального штаба. Зимняя форма максимум для крымской погоды. К ночи коченели до такой степени, что минут сорок уходило на то, чтобы разогреть суставы: встать не могли в один приём – не сгибались колени и стопы. У большинства обморожены пальцы и щёки. Мальчишки совсем, мне во внуки годились, но ни звука, ни стона, ни писка – стальные! Через двое суток от меня мягко и ненавязчиво избавились: отправили в тыл вместе с ценным «языком» – банально пожалели старика, чтобы совсем не околел на морозище.
Тогда им никто не платил больше оклада – около тридцати тысяч, офицер на десятку больше. Да они никогда вообще не говорили о деньгах – иная мотивация в спецназе. Иная психология. Они вообще другие.
К чему всё это? А потому, что сегодня зверски холодно и обмороженные руки сразу же занемели и заныли от боли, напоминая о марте прошлого года. И подумалось: а каково сейчас нашим бойцам в окопах? В стылых блиндажах? А надо ещё стрелять, идти на штурм, отбивать атаки. Работать, как говорил мой дорогой разведчик Гриша. А ещё он говорил, сверкая белизной голливудских зубов, в бушлате с распахнутым воротом и с видневшимся в разрезе тельником: «Это врагу холодно, а нас мороз бодрит и согревает!» А я пытался улыбнуться в ответ, но окоченевшие губы (!) не двигались. И всё же мысленно был признателен ему: не мороз бодрил, а Гришины шуточки-прибауточки. Русский воин с монгольской рожей – явно кочевники кровушки подмешали в Гришин род.
А ещё вчера вечером, перебирая и просматривая флешки прошлого года, наткнулся на записи одного спецназовца, которому обязан многим, которым горжусь и восхищаюсь. Совсем не бравурные, не патетические, откровенные до дрожи, жёсткие. Это не было дня меня открытием – он и тогда не скрывал своего отношения к происходившему, но сейчас вижу его правоту: нельзя линейно мыслить, надо отделять пропаганду от реальности. Может быть, уберу кое-что и буду публиковать. И тогда вновь раздастся вой, что оскорбляю нашу армию, наше командование, которое ночей не спит, но всё думает и планирует стратегию по разгрому супостата. Подумаю, посоветуюсь, а там как Господь положит.