ли, наброшенной в двадцать втором году и только всё более и более затягивающейся. Телетусовка так называемых политических шоу разогревала общество надеждами на победоносное наступление и установление «санитарной» зоны вплоть до Киева. Кто-то из этих хлестаковых в своих фантазиях пошёл дальше: до Львова и даже до Ла-Манша двинули рубеж.
Мы здесь, в области, видели, с чем собирались наступать, и знали настрой армии. Мы надеялись и верили, что мгновенно проткнут прикордонные силы ВСУ и дальше так же стремительно окружат Харьков и нависнут с тыла над Славянском и Краматорском. И внутренне боялись, что повторится ползучее наступление февраля двадцать второго года.
Дежавю. В самом худшем исполнении. Цели операции на небольшом участке фонта от Волчанска до Липцев – всего-то по прямой четверть сотни километров – невнятно прожевали СМИ, а не Минобороны. Видимо, знали свои способности, потому во избежание упрёков промолчали. Что-то говорили о создании буферной зоны у нашей границы, об отвлечении сил ВСУ с других участков фронта и, прежде всего, из-под Купянска. А мы-то по наивности по-прежнему верили, что основной целью будет Харьков – ключ к Киеву и Победе.
Проведение Россией операции привело к ослаблению запрета США на использование американского оружия, поставленного и того, которое дополнительно будет поставлено Украине для нанесения ударов по территории России. Как сказал мой добрый старый знакомый генерал с горечью в голосе: «Вызываем огонь на себя».
В феврале двадцать второго года мы были в Волчанске уже к обеду. Могли бы и к Харькову дойти за это время, если бы не бестолковщина, ёрзание туда-сюда, дебилизм и идиотизм штабов. Двигались приставными шажками, толком не зная куда и зачем, потому что задача ставилась уже по ходу и зачастую в противоречии с предыдущей. Наверное, потому, что наши «паркетчики» не ожидали успеха и растерялись. Или испугались? Поговаривали, что тогда мы вышли за границы договорённостей, потому и придержали наши отряды, роты, батальоны и бригады «за хлястик».
В те дни я не был в Волчанске – мы тогда уже «работали» в предместье Харькова на другом направлении и встретились с друзьями волчанского направления дня три-четыре спустя. Дальше уже торили военную тропу вместе. Так вот, у нас была та же самая неразбериха на грани с растерянностью, воплями из штаба и требованиями остановиться, суетой и глупостью.
Мы не знаем, кто стоял за непродуманными (или продуманными?) решениями и, очевидно, никогда не узнаем, но то, что героическим полководцам, одержавшим не одну победу в «паркетном военном округе», тулупчик оказался не по размеру – это факт. Расплачивались за всё и исправляли ротные, комбаты и комбриги. Ни с военными, ни с чиновниками иного уровня тогда не встречался, поэтому многого не знаю. Наши знания ничтожно малы, чтобы масштабно оценить правильность тех или иных решений, кажущихся нам неверными или вообще предательскими. Нет, здесь действует закон больших чисел, непостижимый на обывательском уровне. Мы видим только результат и зачастую ощущаем его последствия на собственной шкуре. Особенно когда её спускают.
Сейчас по сути с первого дня погружен в наступление на Волчанск. Во-первых, это ключ к безопасности Шебекино. Во-вторых, там сражаются мои друзья, которым я верю. Безоговорочно. И кого-то уже нет: светлая им память!
Я не собирался рассказывать об этом случае. Во-первых, не время ещё писать о «рубилове» в Волчанске. Без привязки к месту и без деталей отрывочно получится и пресно, а подробности могут к беде привести. Во-вторых, реалии совсем иные, нежели нам дозированно и невнятно дают СМИ. Конечно, противник слаб и не обучен. У него заканчиваются боеприпасы и всё стреляющее и летающее. Они колоннами маршируют в плен. Они слабы духом. В этом нас убеждают СМИ, но разве можно перечить официалам? Вторить им и лабуду по сети разгонять нет желания, а написать, как есть, нельзя. И вовсе не потому, что мгновенно это будет расценено как оскорбление армии. Хотя при чём здесь армия, когда речь идёт лишь о тех, кто вносит сумятицу. Кто доводит её до состояния импотенции. Нельзя потому, что любая информация, особенно негативная, ценна для врага. В-третьих, берегу для будущей книги (размечтался!), как и многие другие зарисовки. В-четвёртых, вдруг кто-то решит повторить глупость, а это девяносто процентов бросок в один конец. Есть ещё и в-пятых, и в-шестых…
Но на днях один прыщик пустился с видом посвящённого в святая святых в рассуждения о причинах топтания под Волчанском. О том, что воевать не могут, потому и завязли в городских кварталах да развалинах. О том, что у армии всё есть и волонтёрскую лавочку давно надо прикрыть – это же позор армии! Ну и дальше с апломбом и натиском.
Он не обживал траншеи, не выживал под ливнем металла и даже не знает, что такое армия с нивелировкой сознания и стиранием личности. Его не глушило разрывами, и от контузии не заливало глаза сплошной красной пеленой: ярко-багровой, рассекаемой неоновыми сполохами, как от сварки, потому что отслоилась сетчатка. Его не гнули к земле броник, разгрузка с восемью магазинами и шестью гранатами, карабинами, эвакуационным тросом, аптечкой, ножом, фонариком и всем тем, чем забиваешь карманы. А ещё за плечами как минимум РД с патронами насыпью и пачками, бутылкой воды и пачкой галет. У него не истлевала в считаные дни футболка под броником, пропитанная потом и солью. Он не был штурмовиком. Он не лежал, засыпанный кирпичной крошкой, в развалинах агрегатного завода с распоротым животом или оторванной ногой, когда жизнь истекает из тебя вместе с пульсирующей кровью. Он не знает, что такое ожидание смерти, как этот изорванный осколками штурмовик, который изначально знает, что за ним никто и никогда не придёт, потому что днём на завод не пробраться, а ночью тем более. Он не знает, что такое осознанная готовность к смерти. Нет, не обречённость от безысходности, а именно осознанная готовность жертвенности. Он не знает, о чём думает боец, штурмуя город, которого уже нет – он остался только на штабных картах, и думает ли вообще. Он не знает, о чём думает отдавший приказ штурмам, зная, что никто из них не выйдет из боя. О чём он думает, ставя в храме свечу за души погибших.
Он никогда ничего не узнает, этот хлыщ, потому что он никогда не окажется среди сражающихся и умирающих.
Но он считает, что всё знает. Что имеет право судить.
Командир разведбата отмахнулся: не бери дурного в голову, таких стратегов и в армии хватает, а тем более среди этих экспертов и аналитиков.
Я посоветовал этому знатоку сходить в госпиталь и сказать эти слова раненым и искалеченным. На минуту оказаться на агрегатном заводе в Волчанске. Пройти почти восемь километров по лесу на плавящей мозги жаре в бронике, «ушастике»[64] и с грузом на спине. Ладно, не надо на фронт – хотя бы час побудь под обстрелом в Красном, Вознесеновке, Шебекино, Новой Таволжанке, Муроме, Грайвороне…
У меня достаточно много написанного о людях, которые кладут жизни свои в этой войне за Россию. На которых держится земля русская. Которые имеют право говорить.
Книга не закончена, потому как не закончена война. Все действия власти – иллюстрация нежелания войну заканчивать. Победа отложена в высоких кабинетах, где ищут варианты договорняков. Знакомый генерал, отвечая на вопрос о времени окончания войны, усмехнулся:
– Ты знаешь, сколько открылось карьерных возможностей? Сколько бронзулеток украсило генеральские мундиры? Я вот думаю ещё одну звезду получить и какую-нибудь хрень на грудь. Так что пусть, родимая, тянется. Кутузов вон Москву сдал и ничего, потом до Парижа дошли.
Цинизм, бездарность, холуйство, казнокрадство, стяжательство стали доминантой поведения части генералитета и офицерского состава армии. Впрочем, эти метастазы поразили все властно-управленческие структуры государства. Самое губительное для армии – корреляционные связи структур Министерства обороны, командования частей и подразделений с бизнесом, который далеко не белый и пушистый. Коммерциализация сознания армейского руководства стала нормой жизни.
Намеренно изъял из этой книги главы, уже написанные о проводимой операции в Харьковской области от Волчанска до Липцев. И не потому, что она не закончена, что неясны сроки её завершения и результаты. Но то, что она проиллюстрировала (в который раз!) неумение командования проводить операции даже бригадного уровня, неготовность к их проведению даже на стадии разработки, очевидно. Или это преднамеренное обречение на неудачу?
Шестого августа ВСУ начали оперативно-тактическую операцию в Курской области. По сути она стала образцово-показательной поркой ответственных «за прикрытие границы» и Генштаба, не пожелавшего прислушиваться к голосу разума. Или неспособных понимать даже то, что по одним и тем же лекалам проведены операции вторжения и на Грайворонском направлении в прошлом году, и на Суджанском в этом. Но даже шаблонные действия укров оказались недостижимы для понимания некоторых полководцев.
Из-за их «непонимания» тысячам людей изломаны судьбы. Кто за это ответит? Хотелось бы верить, что наступит время, когда найдут и привлекут к ответственности виновных в августовской трагедии. Может быть, выявят связи военных с компрадорским капиталом и даже (страшно представить!) с разведорганами Украины. Может быть…
Ну а пока мы вновь готовим машины для броска на фронт, собираем гуманитарку, делаем вылазки в Суджу и Рыльск, в Волчанск и Глубокую. Нас ждут друзья из ДШБр, артдивизиона, мотострелки на Донбассе, ждёт Генерал в Херсоне, ждут фронтовые госпитали. Нас ждут – и это главное.
Продолжение следует