Деморализующее действие — вот чем была капитуляция саксонцев и восстание в Венгрии, столь же неожиданное, сколь и болезненное. В Вене буквально стремились разорваться на части, пытаясь найти резервы как для противостояния прусской армии, так и для усмирения венгров. Про Итальянский фронт и говорить не приходилось!
Как бы то ни было, а Северная армия австрийцев под командованием генерала Людвига фон Бенедека двинулась из Ольмюца в направлении Кенигсгреца. С опозданием двинулась, поскольку долго не могли решить, какую часть от и так уже не самых больших сил следует оторвать, чтобы бросить в сторону Будапешта и других пылающих восстанием венгерских городов. Обстановка накалялась сверх любой меры и многие в австрийской армии и особенно при дворе Франца-Иосифа начинали осознавать — война если даже и не проиграна, то победить в ней уже практически невозможно. Лучший вариант — остаться при своих, да и то… Сумерки империи надвигались, быстро и неотвратимо.
— Заходите, «король ищеек», — таким вот не самым обычным образом поприветствовал генерал Хельмут фон Мольтке Вильгельма Штибера. — Если ваши люди преподнесли нам на блюде Саксонию и помогли без проблем дойти досюда, до Кенигсгреца… Может и армию Бенедека удастся поставить в заведомо невыгодное положение?
— Простите, генерал, нового «чуда Бранденбургского дома» у меня в рукаве нет. У нас и без этого оказались сразу несколько козырей, вынутых на зависть умелым шулерам Гамбурга.
— Понимаю, Вильгельм. Проходите и не стойте уже. Я вас вызвал для важного разговора, а не просто так.
Доктор Штибер это прекрасно понимал, равно как и то, что фон Мольтке, так скажем, недолюбливает главу тайной полиции. Только чувства не мешают генералу и главному стратегу Пруссии использовать столь ценного и полезного человека. Прошедшие годы, они явственно продемонстрировали монархам и тем, кто находится в их ближнем окружении, что тайная полиция есть одна из основных опор их не только власти, но и самой жизни. А ещё важнейший инструмент для того, чтобы вызнавать замыслы противника и сохранять в неприкосновенности собственные. Те же, кто этим пренебрегает или относится недостаточно серьёзно… Что далеко ходить, пример Австрии нагляден и умные люди не хотят такого для себя и своих интересов.
Вот потому он, Штибер, сейчас и при армии, в Кенигсгреце, выступает в не совсем свойственном ему амплуа советника не у канцлера, а у командующего армией. Именно Мольтке тот дирижёр, управляющий всем «военным оркестром» королевства. И успешно управляющий, судя по событиям последних дней. Присев, «король ищеек» привычным взглядом прошёлся по обстановке, бумагам на столе у Мольтке, да и самого генерала не преминул изучить. И что тут можно было сказать? Измотан, явно долгое время либо не спал совсем, либо делал это урывками. Зато воодушевлён, готов продолжать работу и к тому же в хорошем настроении. Следовательно…
— Как я знаю, скоро состоится генеральное сражение. Вы уверены, что мы победим, и я разделяю вашу уверенность, генерал. Командующий Северной армией фон Бенедек не самостоятелен, его одёргивают из Вены, требуя то, чего не стоило бы совершать. И ещё этот венгерский мятеж, который совсем скоро, может даже завтра, станет уже совсем иным.
— Русские тоже хотят поражения Австрии. Франц-Иосиф оскорбил их покойного императора тогда, в Восточной войне, предав того, кто его спас, — кивая в подтверждение собственных слов, произнёс Мольтке. — Император Александр помнит и не хочет забывать. Ни австрийскому императору. ни французскому. Только Бисмарк… Я его иногда не могу понять.
— Канцлер не хотел ослаблять Австрию слишком сильно. И пытался довести своё мнение до вас, военного министра и самого короля. Увы…
— Вы тоже считаете его идеи более вредными, чем то, что мы делаем сейчас?
— Я лишь верный слуга Пруссии и короны, генерал.
— Не пытайтесь казаться скромным, Штибер, — слегка рыкнул Хельмут фон Мольтке. — Я не люблю эти ваши полицейские игрища, но признаю их необходимость для Пруссии. И кому как не вам, знать, что думают русские. Я знаю всю вашу биографию.
«Король ищеек», связанный вот уже много лет тесными узами ещё и с русским Третьим отделением, лишь усмехнулся. Об этой части его биографии мало кто знал, но Мольтке к незнающим точно не относился. Вот уже несколько лет он по существу являлся не просто платным агентом Третьего отделения — подобное его интересовало лишь до момента, когда Бисмарк приблизил его к себе и дал возможность организовывать тайную полицию и разведку королевства по собственным представлениям — а кем-то гораздо большим. Полный контроль политических эмигрантов из России. Участие в обеспечении безопасности членов Дома Романовых во время зарубежных поездок последних. И всё это не по словесной договорённости, а с подписанием соответствующих документов.
В высшей степени необычное положение. Необычное, но вместе с тем приемлемое до тех пор, пока отношения Берлина и Санкт-Петербурга, короля Вильгельма и императора Александра, дяди и племянника, оставались на пристойном уровне. А вот что случится, если эти самые отношения испортятся… Тут доктору Штиберу оставалось лишь печально вздыхать и надеяться, что подобное не произойдёт. В противном случае… Может и удастся убедить хотя бы одну из сторон, что он нужный и полезный именно в живом виде. Иначе останется лишь бежать в какой-нибудь захолустный угол за пределами Европы и надеяться, что приложенных усилий хватит, а вот усилий русской жандармерии или же прусской разведки окажется недостаточно для его выслеживания.
Впрочем, всё это могло случиться, а могло и нет, к тому же в достаточно отдалённом будущем. Сейчас же ничего подобного даже не наклёвывалось, а посему… Его осведомленность одновременно о прусских и русских делах была большим преимуществом, а вовсе не недостатком.
— Уже ничего не изменить, Хельмут. Не сегодня так завтра русский посол в Вене передаст императору Францу-Иосифу или его родственнику, председателю совета министров Райнеру Фердинанду, ноту о недопустимости подавления венгерских повстанцев и предупреждение о готовности России ввести войска в их поддержку. Заодно и оторвать кусок Галиции или вообще всю её от Австрийской империи. Тогда у Франца-Иосифа почти не останется выбора.
— Почти? — усмехнулся Мольтке. — Выбор между топором палача и расстрельным взводом и выбором не назвать. Три фронта, один другого опаснее — против такого Австрии не выстоять даже в собственных мечтаниях. А отдать Венгрию, пусть сохранив Галицию… Чехи, словаки и другие тоже вспомнят о том, что у них могут быть собственные независимые государства. И тогда… Останется лишь искать тех, кто поможет их «лоскутной империи» не лишиться всех этих «лоскутов». И это будет…
— Канцлер правильно говорит, что брать на себя многовековые грехи Габсбургов мало кто захочет. Опасно это. Их империя больна, её нужно лечить. Только лекарство это очень горькое. Францу-Иосифу по вкусу не придётся.
— Федерализм.
Штибер лишь кивнул, соглашаясь с командующим. Действительно, федерализм. Лишь предоставив чехам, словакам и прочим народам империи часть самостоятельности, признав их аристократию равной немецкой, Вена смогла бы оздоровиться, перестать жить на пороховой бочке с вечными опасениями того, что чьи-то шаловливые ручки поднесут спичку и, цинично усмехнувшись, скажут: «Да будет взрыв!». Более того, «король ищеек» даже догадывался, кто может подобное сделать. Его заокеанский коллега, очень любящий чужими руками доставать каштаны из огня. Только понимая возможную причастность и сам факт интереса Виктора Станича, не мог разгадать причины, побуждающие того лезть именно в австрийские дела. Причины же обязаны были присутствовать, просто так подобные усилия не прикладывают. Но увы, увы. Даже Бисмарк, его покровитель, не мог найти решение этой загадки. Не мог, а потому оказался вынужденным до поры подстраиваться под чужие интересы, что не полностью отвечали желательному политическому курсу. Но уж если подстраиваться, то делать это правильно. С Австрией и её будущим в том числе.
Не выходит сохранить будущего союзника и сателлита сильным в желаемой мере? Тогда остаётся найти другой путь. Показать силу, разбив австрийскую армию? Это несомненно и буквально на днях. Что Штибер, что Мольтке, что большинство прусских генералов понимали свою силу и австрийскую слабость. Но затем… Ни в коем случае не добивать и тем более не пытаться унизить австрийцев! Именно поэтому Бисмарк, при полной поддержке Мольтке, Роона и особенно Штибера убедил короля остаться в Берлине, не появляться даже близко к линии фронта. Причина? Сейчас многое можно было списать на разного рода революционеров. В том числе и тех, которые могли до поры притаиться в рядах собственно прусской армии. Череда покушения на европейских монархов и членов их семей очень даже способствовала осторожности. А Штиберу в Берлине верили… в касающемся безопасности особенно. Он, что ни говори, но сумел предотвратить уже два покушения на Бисмарка и одно на короля Вильгельма. Настоящих покушений, неплохо подготовленных, а не каких-то там фанатиков-одиночек.
Вот и остался Вильгельм в Берлине. Убеждённый в том, что вероятное покушение может и увенчаться успехом, что, в свою очередь, вызовет падение духа войск, а значит и увеличит риск поражения в войне. Не нужен был король здесь, близко к фронту, совсем не нужен. А вот кронпринц — это другое дело. Неглупый, но осторожный: понимающий в политике, но охотно следующей в русле проводимой «железным канцлером» политики; желающий триумфальной победы над основным и по сути единственным конкурентом в германских делах, но готовый кое-чем поступиться, дабы не вызвать печальных последствий в будущем.
Триумф! Вот чего желали почти все генералы и офицеры прусской армии. В том числе и особенно победного марша на венских улицах. После того разумеется, как австрийская армия будет сокрушена. Однако… Бисмарк был категорически против. Из Петербурга русский министр иностранных дел Игнатьев недвусмысленно намекал о нежелательности чрезмерного унижения Авст