Имам Шамиль, вот кто являлся целью. Он сам, а также те, кто должны были вывести его из Калуги и попробовать проскользнуть через все исконно русские земли на мусульманские территории на Кавказе. Сложная для них всех задача? Вне всякого сомнения. Однако слишком оказались напуганными что сам Шамиль, что оставшиеся в живых и верными имаму наибы с мюридами. Повешенный в Нью-Йорке по приговору Международного трибунала правитель Коканда Алимкул Хасанбий-угли, выданный туда Россией без тени сомнений и с полным пониманием исхода данного суда. Обещание из Американской империи всяческим образом помогать и содействовать ловле, а затем преданию суду всех тех, кто совершал преступления против европейской цивилизации. И дошедшие — точнее сказать, специально доведённые — до приближённых Шамиля и его сына Мухаммад-Шали, некоторое время тому назад служившего в Конвое Его Императорского Величества. Служившего, потому как Александр II с не столь и давних пор, склоняясь к панславистской партии Игнатьева. Черняева и особенно своего сына Александра Александровича, показывал резкое уменьшение веры всем неевропейцам, а кавказцам так и особенно. Держать же сына давнего и неизменного врага России в собственном конвое — это уже попахивало если не безумием, то первыми признаками скудости ума. Так, по крайней мере, считал как сам Филипп Мак-Гортас, так и все члены его группы.
Как бы то ни было, а перепуганный Мухаммад-Шали попытался было сперва метнуться к императору, однако… Получить аудиенцию у Александра II было не так и просто. Прямого доступа ко двору и тем более придворного чина сын имама не имел, в Конвое уже не состоял, а завязанные было знакомства теперь мало чем могли помочь. Одни сторонники мягкого умиротворения уже покорённого Кавказа были удалены от императора заодно с партией Горчакова, другие опасались поддержкой явно впавшего в немилость повредить собственным интересам. Третьи… О, те и хотели бы что-то сделать, но были лишены подобной возможности. Вот и вынужден оказался Мухаммад-Шали, не добившийся встречи ни с самим императором, ни с кем-либо из его приближённых писать тревожные письма тем, на кого точно мог рассчитывать — мюридам отца. Сам же, сказавшись больным, несколько дней изображая ту самую болезнь, затем поспешил в Калугу.
Шамиль, понятное дело, обеспокоился. Дикарь то дикарь, но то самое звериное чутьё на опасность у него имелось. Сильно развитое, учитывая то, как долго он ухитрялся ускользать от русских войск, что раз за разом уничтожали его войска, приближённых, но до самого имама добрались лишь после долгих попыток. Обеспокоившись же, стал готовиться к бегству, но вместе с тем издал тревожный вопль, переложенный пером и чернилами на бумагу.
Вроде бы естественная попытка, разумная попытка, но вместе с тем обречённая на неудачу. Сложно передать послание императору, когда изначальный состав приставленных к Шамилю и его семейству офицеров сменился на иной, куда как менее расположенный к пониманию и сочувствию. Не просто так сменившихся, разумеется, а по приказу военного министра, который, в свою очередь, ну никак не мог отказать Александру Александровичу в такой невеликой просьбе. Да и не пустая она была, а вызванная опасениями насчёт того, что глава приставов, генерал Богуславский… слишком уж глубоко увлекся не просто арабским языком, но ещё и собственно исламом. Перевод на русский Корана, иных религиозных текстов. Постоянное общение с турками, допуск с Шамилю его наибов и мюридов. В общем, при желании можно было выставить всё это в дурном свете, тем самым показав прошлый состав приставов недостаточно надёжным, симпатизирующим охраняемому и нуждающимся в скорейшей замене.
Она и произошла. На месте генерала Богуславского оказался генерал-майор Ростислав Фадеев — личность довольно неоднозначная, но вместе с тем абсолютно верная идеям панславизма. И он уж точно не собирался создавать Шамилю удобных и комфортных условий для связи с единомышленниками. Что до письма императору… Фадееву хватило намёка от великого князя Александра, чтобы письмо сперва подвергнуть перлюстрации, а затем, обнаружив жалобы и опасения за собственную безопасность… утерять. Более десятка лет отвоевавший на Кавказе Фадеев не считал необходимым руководствоваться правилами по отношению к тем, кого искренне презирал и уж точно не считал себе равными. Именно такой человек и нужен был как глава приставов при бывшем имаме.
Смена приставов. Показательно недоброжелательное и презрительное отношение Фадеева и состоящих при нём остальных приставов, замена переводчика из местных татар на поручика Маевского, потерявшего на Кавказе брата, дважды раненого и успевшего побывать в земляной яме в плену. О, этот переводчик готов был лично пристрелить Шамиля и сдерживался лишь по причине того, что ему нравилось видеть, как бывший имам начинает чувствовать себя… неуютно. Суета, постепенно разгорающаяся паника — именно это и требовалось. Ну откуда было знать что сынку Шамиля, что самому имаму, что прочим о уже свершившейся договорённости Марии Станич и великого князя Александра касаемо того, что Шамилю действительно лучше всего будет умереть при попытке к бегству. А уж способы для провокации имелись в избытке. Первыми шагами, помимо собственно создания соответствующего фона в американской и европейской прессе было отсечение Шамиля и его родственников от самой возможности подобраться к императору. Придворные, понимающие, с какого направления и в чьи паруса начинал дуть свежий ветер, предпочитали понравиться великому князю Александру и панславистской партии, а вовсе не какому-то там сыну бывшего имама. Другое дело, что особо осторожные поспешили довести сведения о происходящем и до Москвы, где сейчас находился цесаревич Николай и почти постоянно пребывающий при нём в последнее время Горчаков. А уж после этого…
Мак-Гортас, вздохнув, ещё раз обвёл взглядом окружающий его мир. Увиденное не то что вызывало тревогу, скорее просто цепляло своей непривычностью. В чём именно она заключалась? Уж точно не в русской природе, не в расположившихся поблизости трёх «диких». Не в знании того, что чуть поодаль находятся ещё двое верных людей с лошадьми просто и заводными, готовыми, в случае чего, и расстрелять всё и всех из пулемёта, также приготовленного на всякий случай. Тем более не вызывало печали оружие — винтовки особого образца с оптическими прицелами, специально приготовленные для этой вот двуногой дичи, которая совсем скоро должна была появиться на неплохо просматриваемой в прицел дороге.
Главным поводом для плохого настроения служил только один человек. Одна… Мария Станич, исключительно по собственному желанию тут оказавшаяся. Решившая лично присутствовать во время уничтожения имама. Зачем? Почему? Офицер «диких» знал, что мог задать этот вопрос и даже получить ответ, однако не хотел этого делать и всё тут. Иногда во многих знаниях действительно крылись и многие печали. таких знаниях уж точно!
— Беспокоитесь, Филипп?
А вот и она сама о себе напомнила. Тихо приблизилась, показывая тем самым, что тоже проходила определённое обучение. И одежда… почти мужская — это понятно, поскольку юбки для таких дел крайне неудобны — и, как у них всех, помогающая оставаться малозаметной среди леса. Непривычная одежда для многих, но в то же время полезная. Мак-Гортас знал, что военным министерством уже рассматривается использование такой вот полевой формы, точнее нескольких её вариантов: лесной, зимней, пустынной. Разные цвета окраски, но общая цель одна — предельная незаметность. Здесь же был лес. А поэтому…
— Не беспокоюсь, мисс Станич. Просто я осторожен.
— Осторожность нужна, — улыбнулась в ответ та, которую среди Дикой Стаи чуть ли не с самого начала считали если не за одну из своих, то уж точно не чужой. Затем же, когда Стая стала ещё и важной частью тайной полиции, сестра создателя «диких» и вовсе оказалась одной из тех, кто отдавал приказы, пускай и не относящиеся напрямую к войне. Хотя война войне рознь. Есть явная, а есть и скрытая, не прекращающаяся даже во время официального мира. — Но сейчас всё должно пройти так, как запланировано. Слишком много усилий приложено. Слишком многие люди из верхушки империи… империй заинтересованы в том, чтобы один горец прекратил быть. Он полезен только мёртвым. Всегда был бы полезен именно таким, но… Гуманизм русского императора нужно исправить. Хотя бы так.
Вот в чём Мак-Гортас не мог упрекнуть Станич, так это в недостатке доводимой до него информации. Сестра министра тайной полиции, равно как и её брат, считала, что знающий суть исполнитель высокого ранга будет и лучше стараться, и не наделает ошибок. Честно сказать, правильно считала, тут у «дикого» не было и тени сомнений. Просто это был первый раз, когда он оказался в центре событий такого масштаба. Вот и становилось несколько не по себе.
Карканье вороны. Троекратное, а значит это не просто так, а знак, что цель приближается. Мак-Гортас постарался выбросить из головы всё лишнее. сосредоточившись на главном — на винтовке, а также на том, чтобы поймать в прицел нужную цель и ни в коем случае не промахнуться. И плевать на то, что есть ещё трое стрелков, что все они тоже долго, усердно и успешно учились поражать цель на различных дистанциях, в сложных погодных условиях. Был лишь он сам, оружие и ожидание цели.
Планировать важное событие, после чего узнавать о его результатах — это одно. Зато участвовать в операции и самой чувствовать всё происходящее — совсем иное. Однако здесь и сейчас присутствие Марии Станич среди матёрых головорезов, готовых совершить знаковое политическое убийство, было вызвано далеко не одним желанием пощекотать нервы и ощутить эту особую атмосферу. Совмещение приятного и полезного, вот что это было.
Про приятное и так понятно, а вот полезное… Сестра главного интригана Американской империи стремилась одним выстрелом убить даже не двух, а сразу нескольких зайцев. Каким образом? Не сказать что легко и просто, но и без чрезмерных сложностей. Первый заяц — сам Шамиль, об этом и упоминать не стоило.