ратно. Но меня поразили хладнокровие и храбрость журналистки.
Тем временем между Кротом и Инной пробежала искра взаимной симпатии. После гибели Медведя прошло несколько недель, жизнь ополчения Славянска и вместе с ними российских журналистов продолжалась. Сомневаюсь, что тонкая душа 25-летней журналистки смогла бы опять пустить какого-нибудь обросшего щетиной «боевика» в свою душу. Но Серёжа всегда отличался сдержанностью, добротой и вежливостью. Он не мог никак ранить или раздразнить сердце Инны, непривычной к смертям, тем более смертям людей, с которыми она была близка.
Уже в июне, когда Крот командовал подразделением на Семёновке, Инна постоянно приезжала к нему. Несмотря на обстрелы, Инна находилась больше времени в блиндажах Семёновки, чем в городской гостинице для журналистов.
Однажды во время сильного обстрела Инна не успела уехать в Славянск. Крот оставил её у себя в блиндаже, одел на неё свой шлем и бронежилет. Я в тот момент бегал в поисках раненых по гарнизону, как вдруг мне по рации Крот передал, что у него лёгкий трёхсотый. Я прибежал к нему и увидел полутораметровую Инну в голиафовских доспехах Крота, рост которого составлял почти два метра. Выглядело очень смешно, но зато наша смелая журналистка была в безопасности. Серёжа её оберегал и всячески помогал. Благодаря ему она узнавала первой о важных событиях в Семёновке. Он ей первой звонил и рассказывал. А так как на семёновском перекрёстке происходили все самые важные и масштабные боевые действия, у Инны всегда был топовый эксклюзив.
Но счастье Серёжи продолжалось недолго. Позже редакция всё равно отозвала своего корреспондента. Инна уехала в спешке, даже не попрощавшись с нами. На звонки Крота отвечала крайне редко, и со временем ему стало понятно, что она дистанцируется от прежних отношений. Видимо, в Москве она вернулась к реальности и стала забывать ту окопную романтику, в какую мы смогли её погрузить.
И вот, спустя три с половиной года, как раз после того как я закончил крайний абзац темы про журналистку одного из российских телеканалов, я узнал новые подробности из жизни Инны.
В 2017 году я сдавал первую сессию в университете, куда поступил на журналистский факультет. И вот на одной из лекций, которую вела действующая журналистка, зашла речь о Донбассе. Тема была политическая. Я во время дискуссии вспомнил про Славянск почему-то, как вдруг преподаватель стала рассказывать историю про одну девочку, которая окончив университет, пришла работать на радио. За микрофоном она просидела где-то два года. Относились к ней в студии, как к симпатичной блондинке с широко открытыми удивлёнными глазами — не серьёзно. Но в 2014 году пришёл главный редактор и предложил некоторым сотрудникам поехать военкором в Донбасс. Согласилась только хрупкая девушка с большими удивлёнными глазами. Тогда это всех очень удивило, особенно её маму.
И вот Инна поехала в Донбасс бегать под пулями и освещать события как на радио, так и на телеканале наравне с такими профессионалами военной журналистики, как Семён Пегов, Евгений Поддубный, Андрей Стенин и Дмитрий Стешин. По рассказам нашего преподавателя, когда она звонила Инне в Славянск, чтобы взять комментарий, часто связь с девушкой-корреспондентом прерывалась из-за разрывов поблизости снарядов и мин. Радиослушатели повергались в шок, когда тонкий женский голосок вежливо прощался под сторонние крики и звуки канонад.
Когда Инна вернулась в Москву, она несколько месяцев ни с кем не разговаривала, разве что только по делу. Война её изменила на всю жизнь. В свои 25 она видела больше, чем весь её рабочий коллектив вместе взятый. Отношение, кстати, к ней тоже изменилось. В редакции на неё смотрели с восхищением, вспоминая её стендапы в окопах под свистом пуль и мин.
Бывают же такие совпадения в жизни. Насколько материализуются мысли, если я буквально недавно писал главу про Инну, а через несколько дней о ней вспоминает практически чужой мне человек.
Но на этом совпадения не закончились. Буквально через месяц я случайно встретил Инну на одном из мероприятий, посвящённом выборам президента — 2018, где смог взять небольшое интервью:
— Расскажи о своём решении уехать на Донбасс.
— Я ехала не в Славянск, а сначала в Донецк. Я не ожидала в принципе, что между Украиной и Россией могло произойти то, что произошло. И когда я приехала в Донецк, мне казалось, что и в Донецке ничего не будет, то есть я не видела там такого сильного-сильного сопротивления. Люди чем-то не довольны, но они были относительно спокойные. Я не думала, что будет вооружённый конфликт.
Потом в один из апрельских дней, после того как прошло сообщение, что вооружённые люди захватили в Славянске отделение милиции, мы с коллегами приехали туда, и начали работать, и собственно оставались там полтора месяца. Там не было сначала никаких вооружённых действий, когда я туда ехала, там был ещё мирный город; да, были какие-то конфликты, митинги, но не война.
— А как же Майдан? Только ведь прогремела революция. Там же тоже убийства были.
— Майдан — это другое. Да, на Майдане убивали людей три дня снайперы, на Майдане была суматоха, но там не было танков, БМП, БМД, там не было вооружённых действий в контексте полноценной войны. Поэтому я думала сначала, что еду освещать митинги и протесты, а не военные действия какие-то.
Также Инна мне поведала одну занимательную историю про своего российского коллегу, который самовольно поехал освещать конфликт не со стороны ополченцев, а со стороны нацгвардии. Не то чтобы он был «свидомым», просто считал, что в этом поступке журналистская объективность. В итоге, когда он приехал на один из блокпостов у кроп близ Славянска, они, узнав, что он представляет российские СМИ, стали над ним издеваться. Сильно не били, но поставили на колени и оплевали всю спину. Еле он от них удрал потом. После этого освещает войну на Донбассе только с нашей стороны…
Освобождение Павла Губарева
7 мая главного идеолога «Новороссии» и первого народного губернатора Павла Губарева, которого 6 марта арестовали СБУшники и продержали за решёткой два месяца, обменяли на троих офицеров «Альфы». Обмен состоялся в Славянске на улице Свободы.
«Альфовцев» задержали в Горловке 27 апреля, куда они были заброшены для разведывательной операции и захвата Игоря Безлера.
Пленные «альфовцы» у Игоря Безлера
Павел Губарев в беседе со мной частично описывает события, используя информацию из своей автобиографической книги «Факел Новороссии»:
— Расскажите, как Вас после обмена привезли в Славянск.
— Это произошло 7 мая. Снова в таком же микроавтобусе спецназа СБУ.
Похоже, что меня везло то же самое отделение «Альфы», которое захватывало в Донецке в марте, я узнал несколько голосов. Мне показалось, что прошла целая вечность с этого дня.
Сейчас всё было спокойно, никто не кричал на меня и не бил по голове, общались на чистом русском языке без всякой мовы. Лица открыты, без масок. «Альфовцы» сказали, что прекрасно понимают, за что борется Донбасс, и что в самом СБУ (а на дворе стояло самое начало мая 2014-го) есть те, кто нам сочувствует. Уже весь мир содрогнулся и увидел ужасную расправу в Одессе, кадры «прокопчённых» мёртвых тел с пузырящейся кожей облетели все телеэкраны и мониторы…
— Так что мы тебя понимаем. Но и ты нас пойми… — сказали мне.
— А что вам мешает сложить оружие и уволиться? — спросил я в ответ.
— Этика подразделения. Что скажут пацаны, с которыми мы столько лет вместе прослужили? — прозвучал по-военному чёткий ответ.
Я видел перед собой профессиональных военных, кадровый спецназ, не сумасшедших националистов из какого-нибудь «Айдара», не упоротых бандеровцев. Когда мы приехали в лагерь Нацгвардии в Изюме и пересаживались в другой микроавтобус, чтобы ехать уже в Славянск, реакция альфовцев на националистов была однозначной. Мы шли по лагерю, а рядом маршировали с речёвками нацгвардейцы, оравшие своё бандеровское: «Слава Украине! Героям слава!»
— Какое, на хрен, «героям слава»? Валите отсюда, чмошники! — не сговариваясь ответили им эсбэушники.
Нацгвардейцы-вэвэшники, даже в военной форме выглядевшие зачуханными бомжами, опасливо поглядев на мощные фигуры бойцов СБУ и на их экипировку, даже открыть рты побоялись…
А ведь такие бойцы вполне могли принять Новороссию — сразу подумал я. Если бы Россия приняла решение в мае 2014 о признании до выборов на Украине, ДНР и ЛНР, если бы оказала всемерную поддержку, как Абхазии или Южной Осетии, ввела бы армейские подразделения на Донбассе — эти люди вполне могли бы составить кадровый костяк армии Новороссии и служили бы на благо России.[103]
Возникло бы государство, которому они могли бы законно служить.
Ведь было ясно, что бандеровские расправы над неугодными, скачки с портретами Бандеры вокруг разрушаемых нацистами памятников нравились далеко не всем.
Однако этот момент был упущен, Москва не признала Республики Донбасса. Началась рутинная раскрутка кровавого молоха войны, и многие из тех, кто могли стоять рядом с нами в этой гражданской войне оказались на той стороне фронта…
На базе Нацгвардии в Изюме меня пересадили уже в автобус с генералом Вовком и его ординарцем, за рулём которого сидел шофёр-ополченец. Показались первые блокпосты ополчения, маленькие вооружённые отряды лучших людей Русского мира, из тех кто первыми взял в руки оружие для защиты Родины. Из оружия — старые охотничьи ружья и гладкостволы, в лучшем случае «калоши».
Нас встретили две БМД и бронированный инкассаторский автомобиль с логотипом «Приват-банка» на борту, реквизированный ополчением для своих нужд, которые привезли меня прямо в ставку Стрелка.
Тюремную одежду я выбросил. Прямо там меня обмундировали полностью: носки, трусы, камуфляж, берцы, пистолет.