Игорь Стрелков о потерях укроп в бронетехнике 3 июня:
«На Семёновке было два Т-64. Один повредили. Уничтожили один или два БМП и бронированный “хаммер” на мосту».
Бой 3-го июня
Рассказ Крота о том, как Кедр свой нож просрал в прямом и переносном смысле:
— А на группу БТРов, стоявших за танком на мосту, охотиться послали Кедра с его подразделением. Он незаметно ушёл с моих позиций, взял несколько бойцов у себя в блиндаже и пошёл с ПТУРом на передок. Это было уже после моего выстрела. Они собирались зайти к украм с правого фланга, чтобы палить им в борт и сжечь их наверняка. Но когда они подходили к передовой, у Кедра резко скрутило живот. Он не смог терпеть, и чтобы его бойцы не ждали, послал их с ПТУРом вперёд одних. А сам добежал до ближайших кустов и сел там по нужде. Пока он всё это сделал, оказалось, что его ребята успешно зашли во фланг одному из БТРов, поразили его, сожгли, за что потом он их представил к наградному фамильному ножу. А сам нож не получил, потому что не присутствовал при поражении бронетехники. И когда он рассказывал про этот случай, то говорил: «Как я просрал свой нож. В прямом и переносном смысле…»
В воспоминаниях Кедра:
— После выстрела Крота я решил, что надо со своим расчётом ПТУРа зайти с фланга к БТРам. Мой расчёт состоял из Поляны, Малого и Руса. Я их забрал из блиндажа и повёл через зелёнку к позициям, где бы можно было увидеть вражескую броню.
Так как на протяжении всего времени адреналин вытекал рекой, у меня сильно скрутило желудок, нужно срочно сходить по-большому. Ещё сильно хотелось пить. Тогда я решил послать Малого на разведку хорошей позиции для ПТУРа, пока Поляна с Русом будут ждать его в зелёнке. А сам пошёл в кусты, так как терпеть уже не мог. Думал, пока Малой на разведке — успею свои дела сделать.
В итоге, когда я с облегчением вышел из кустов, никого из расчёта уже не нашёл. Зато нашёл Вандала, который мне сказал, что они все вместе пошли на передок. Я попытался пойти за ними, но быстро потерял их след и вернулся к секрету, там был ещё Вандал и Крамар. Вандал решил ждать противника в блиндаже с Кротом, а я с Крамаром вернулся в «Метелицу».
Поляну с расчётом я нашёл в гостинице через два часа, они были довольные, так как сожгли БТР, правда, только с третьей ракеты. И когда их потом награждали (Поляне дали именной нож), я сам себя с сарказмом ругал: «Просрал ты, дурак, свою награду».
По приходе в «Метелицу» я встретил Моторолу, доложил ему о попадании в танк. Но Мотор был тоже на адреналине и пока в победу ещё не верил.
— Кедр, иди к иконам и пока не закончится бой, читай «Живый в помощи Вышняго», иначе нам всем здесь конец наступит. Твоя позиция сейчас возле икон! — сказал мне Моторола.
Следующие четыре часа я читал в «Метелице» акафисты, каноны, молитвы к святым, а тем временем в «Метелицу» Вандал заносил с бойцами раненых, перевязывал их. Один, по-моему, скончался от ранений. Убитых готовили к отправке. Пока я молился, вокруг разрывались снаряды, но уже реже.
На что способны две «сушки», а на что способны мы(продолжение боя 3 июня)
После танкового «турнира» налетели самолёты. Те же две «сушки», разбудившие меня утром, вновь кружили над Семёновкой. Наверное, после такого жёсткого отпора украинской пехоте и бронетехнике, командовавшие штурмом подумали, что без авиации им не обойтись.
Мы с Кротом находились в одном окопе и наблюдали за кружившими самолётами. Можно было выучить тактику лётчиков. Оба сначала двигались по кругу высоко в воздухе, потом один взлетал резко в небо, так что его практически невозможно разглядеть. Пока мы искали его в синеве, он пикировал вниз, заходил с солнечной стороны и давил на гашетку, отвечающую за пулемёт. Из-за внезапности многие не успевали укрыться. Тем более что солнце слепило глаза, металлический корпус самолёта сливался с лучами и становился почти невидимым.
Дневной дебют Су-25 пришёлся прямо по нашему окопу. Пока Крот целился из ПК по второму самолёту, я увидел первый. Он летел прямо на нас. Расстояние до него не превышало несколько сотен метров. Я крикнул: «Ложись!» Застрочил ГШ-6-23[143] — приближение фонтанчиков от 23-го калибра видны были всё ближе. Мы с Кротом упали в окоп, головами друг к другу. Внутри всё сжалось, напряглось и скукожилось. Земля посыпалась на нас, в этот момент особенно захотелось в неё зарыться поглубже, что мы и сделали. Только он отстрелялся, пролетел над нами, мы встали в полный рост в окопе и стали стрелять прямо в него. Крот из пулемёта, а я из автомата. Попасть в бронированный бомбардировщик, даже при его максимальном сближении в 400–500 метров, было практически невозможно, и мы ещё тогда это понимали. Но непреодолимое желание направить личное оружие и стрелять во врага пересиливало здравый смысл.
Когда «сушка» заходила на второй круг, чтобы опять отстреляться, мы с Кротом решили, что смысла от стрельбы из моего автомата почти не было. У Крота ещё с детства хромало зрение из-за светобоязни, а в подростковом возрасте усугубилось повреждением глаза пулькой из страйкбольного автомата, поэтому ему труднее выследить высоко в небе «Сухого». Сначала я решил просто указать ему пальцем, но потом вставил в автомат магазин с трассерами, и Крот точно видел, куда вести огонь. Хоть солнце и светило по-июньски, но трассеры всё равно можно было разглядеть в небе.
Мы выжидали, когда самолёт будет максимально близко пролетать над нами, чтобы хоть как-то его зацепить из ПК. Видимо, в этом и заключалось мастерство тактики лётчиков: 80 % времени нахождения боевой машины над позициями противника происходило на предельной высоте, там, где стрелковое оружие ей не угрожало. А в несколько секунд бреющего полёта они поражали наземные цели и в некоторых случаях могли использовать ракеты класса «воздух-земля». В такие моменты их практически не достать, так как всё живое зарывается в землю.
Но буквально одно мгновение «сушка» пролетала над нашим окопом и, так как он по отношению к ней был вырыт перпендикулярно, не могла никак задеть нас. Именно тогда мы вылезали и открывали по ней огонь. Всегда брали немного с запасом — на полтора-два силуэта вперёд, чтобы пули успевали долетать. Но сколько бы патронов мы не тратили, «сушке» наши выстрелы были, что мёртвому припарки. Возможно, мы и попадали по корпусу, но бронированное днище превосходно выдерживало и 5,45 и 7,62.
Рассказывает Крот:
— Через какое-то время после моего выстрела по танку начала работать авиация. Прилетели «сушки». Ты оставался у меня в окопе, и когда одна «сушка» очень активно стреляла именно по нашим позициям, мы с тобой пытались её поразить. Я из ПК, ты из автомата. Но ты быстрее её обнаруживал. Я хоть и брал поправку на несколько силуэтов от «сушки», но, наверное, ни одна пуля её не поразила.
Когда «сушки» перестали кружить, активизировались БТРы и оставшаяся пехота. Из всех стволов они поливали огнём наши позиции. Но и мы не молчали, Крот из своего окопа поднял пулемёт и настилом стрелял туда, где ориентировочно скопилась пехота, я с автоматом повторял за ним. Чуть позже я попросил у него ПК и тоже дал несколько очередей в сторону моста.
Тут над передними позициями Семёновского гарнизона появились два вертолёта — Ми-8 и Ми-24. Один из них высаживал десант, повиснув низко над землёй, а второй прикрывал его выстрелами из НУРСов (неуправляемых реактивных снарядов) или НАРов (неуправляемых авиационных ракет). Ополченцы всего Семёновского гарнизона открыли огонь по вертолётам из стрелкового оружия и лупили не только из НСВТ «Утёс» или ПК, но и с обычных автоматов.
Полетали они в итоге очень мало. От шквала как минимум сотни автоматов и пулемётов вертушки начали дымить и одна начала крениться набок. Не знаю, успели ли они высадить десант и эвакуировать десятки своих трёхсотых и двухсотых, видно было только то, что они разворачиваются в сторону безопасного Красного Лимана и ковыляют к себе на аэродром. Подбить не подбили, зато повредили.
Три боевых захода для лётчиков и выведенные из строя вертолёты показались достаточными для руководства укров, чтобы понять, что авиацией разбрасываться не стоит, так как у «сторонников федерализации» не только ментовские палки и травматы, а серьёзное «стратегическое» вооружение.
Жена не дозвонилась…(продолжение боя 3 июня)
Как только угроза с воздуха прекратилась, я вспомнил про рацию:
— У кого в подразделениях есть двухсотые или трёхсотые? — спросил я в эфире.
В рацию никто не ответил, но уже через минуту прибежал боец из соседнего блиндажа, который соединялся траншеями с позициями Крота, и запыхавшимся голосом доложил:
— У нас первый двухсотый.
Крот нашёл несколько своих подчинённых, и мы побежали к месту. На позициях Крота окопы вырывались буквой «Г», поэтому наш окоп по отношению к самолёту размещался перпендикулярно, а соседний — параллельно.
Мы завернули в соседнюю траншею и увидели сначала огромные дырки от пуль в мешках с песком. Несколько белых мешков сверху даже упали и лежали ещё не разорванными. За этим сомнительным укрытием во время налёта спрятался один боец, наверное, думал, что песок его спасёт. Но 23-й калибр легко пробил мешки.
Трети головы у него не было, а левый глаз вылетел из орбиты и держался на каких-то мышцах и нервах. С одной ноги слетел ботинок, оголив голеностоп, в который тоже попала пуля. Дыра на ноге казалась огромного размера, в ней виднелись мышцы и даже кость. Мизинец, безымянный и средний пальцы на одной руке отсутствовали. Их буквально разорвало от попадания пули выпущенной из авиационной пушки.
Я, Крот, Плаха и ещё несколько ополченцев сняли кто кепки, кто каски, перекрестились, я достал из аптечки специальные носилки, которые использует МЧС. Мне их когда-то подарила в Славянске Лёля. Вдруг у кого-то зазвонил телефон, все переглянулись и убедились, что не у нас. Рингтон звучал из кармана убитого ополченца. Я осторожно его приподнял и достал небольшую старенькую «нокию». На потрескавшемся дисплее черными буквами светилось слово «жена». Я показал остальным.