Не знаю, что чувствовали в этот момент другие, так как подобные ситуации у меня повторялись практически каждый день. Особенно после штурма 3 июня, когда укропы с удвоенной силой пытались нас всех убить. Тогда срабатывала, наверное, защитная психологическая реакция, поэтому чувств как таковых не было. Я просто отдал телефон одному парню из его группы и сказал, чтобы он перезвонил жене, после того, как мы отвезём ополченца в морг.
Поднимать тело оказалось неудобно в узком окопе, да ещё и перегороженном мешками. Повозившись, мы положили его на носилки и стали выносить к дороге на Славянск, чтобы потом эвакуировать. По пути несколько раз вываливалась с носилок его рука, и мне приходилось постоянно её закидывать обратно. Дойдя до дороги, я остановился, сказал ребятам положить двухсотого на траву, а сам вызвал по рации Boxy. Он уже знал, что ему придётся вывозить в Славянск труп и ждал моего сигнала[144].
Пока мы ждали «Шувохера» на джихад-мобиле, жена позвонила во второй раз, но мы снова не решились взять трубку. Погрузив тело в джип, мы с Вохой повезли его в славянский морг.
О морге и его обитателях(продолжение боя 3 июня)
С тех пор как я подружился с заведующим этого часто посещаемого мною заведения, прошёл месяц. За это время весь персонал морга покинул рабочие места и разъехался кто куда. Уехал и судмедэксперт Иван. В принципе работа для них кончилась тогда, когда из-за бомбёжек город остался без света. Холодильники в морге перестали работать, компьютеры, в которые вбивались данные умерших — тоже, да и указаний из областного центра не поступало. В Славянске большинство предприятий встало, шла полноценная война.
После первого знакомства мы с Иваном частенько виделись. Я ему привозил в морг погибших мирных жителей или ополченцев, а он мне иногда звонил в Семёновку и приглашал к себе на чай. Я с ребятами ещё шутил, что мне звонят из морга и говорят: «Что-то ты давно у нас не был. Заходи как-нибудь». Звучало действительно страшновато. Я всё порывался понаблюдать за вскрытием. Он, как единственный судмедэксперт и патологоанатом в городе, каждое утро производил вскрытие тел. Мне было интересно с медицинской стороны, но за всё время так и не удалось посмотреть. Иван меня приглашал на вскрытие в основном по утрам, а я в это время не мог выехать в город.
Где-то ещё в конце мая позвонил Иван и сказал, что больше не может рисковать семьёй, поэтому уезжает в Россию к родственникам.
— Ключи от морга я спрятал под кирпичом рядом с дверью. Ты их бери, когда будешь привозить погибших. Хоть Лёля ко мне приезжала и требовала отдать ей под шефство морг вместе с персоналом, ключи я ей не отдал. Если захочешь, сам ей скажешь, где они спрятаны, — сказал мой друг-патологоанатом.
Я пожелал счастливой дороги, понимая, что в Славянске на одного нужного специалиста стало меньше. Но осуждать его не имел права, так как он единственный из всех сотрудников оставался в городе, постоянно рискуя своей жизнью и жизнью своей семьи, которая жила недалеко от передовой.
После нескольких лет безуспешных попыток я всё же нашёл Ивана в «Одноклассниках». Во время общения он многое вспомнил о Славянске 2014 года:
— Накануне нашего с тобой знакомства, ночью ополченцы приехали захватывать морг. У них откуда-то взялась информация, что мы прячем у себя тела правосеков. Кто-то оклеветал, наверное. Я уже спал, когда мне позвонил дежурный, который был на сутках в эту ночь, и говорит: «Тут ополченцы с автоматами, ломятся в дверь. Меня приехали убивать». Санитар так испугался, что закрылся изнутри и не пускал возмущённых людей с автоматами. Но они в итоге сами уити, может, информация о правосеках не подтвердилась…
На следующий день мне позвонил тот же санитар, только уже из дома. «У меня в подъезде сидят ополченцы», — опять выдаёт он мне. А в этот момент мы с тобой вместе сидели и общались. Это было в первый день нашего знакомства. После моего разговора ты спросил, что случилось. Я объяснил, что у пацана крыша поехала, ему мерещатся в собственном подъезде ополченцы, которые хотят его убить. Ты мне тогда сказал: «Да не может быть! Я всех ополченцев знаю. Поехали, узнаем, кто его там обижает».
Мы прыгаем в мою машину и едем к нему домой в район Артёма. С тобой было не страшно, ты с автоматом, с подствольником, уверенный такой. Когда мы зашли к нему в подъезд, то не встретили никаких ополченцев-убийц. Я говорю ему:
— Серёга, выходи — покурим, подышим воздухом. Не бойся, здесь никого нет.
Открыл, он не с первого раза, а когда мы вошли, то встретили его в одном халате, без трусов. Пришлось его потом долго успокаивать.
Так мы с тобой и познакомились…
Потом мы подружились, и ты ко мне иногда приезжал. Так как ты знал, что я живу в посёлке Восточный, который рядом с украинским блокпостом, ты постоянно мне звонил и предупреждал о бомбёжках. Ты говорил: «Мы сейчас будем «работать», залезайте в погреб». А потом перезванивал: «Ну как, все живы? Если тебе видно, пойди посмотри, мы БТР сожгли на краснолиманской развилке».
Однажды ты пришёл ко мне в кабинет и показывал свой пистолет. Говоришь:
— Вот, смотри, у меня пистолет Макарова.
Показывал, как им пользоваться, как его перезаряжать. Я человек не военный, мне было интересно. А с тобой можно общаться. Ты контактный. Из всех ополченцев ты самый простой и человечный.
— Ну, это, может, из тех, с кем ты был в контакте. Так-то людей у нас много хороших.
— Да, из тех, которые приходили ко мне. А что ко мне может привести? Горе — погибшие ваши боевые товарищи. Поэтому ко мне приходили ребята, мягко говоря, не настроенные общаться. А ты мне показался таким обезбашенным парнем, которому всё нипочём. Тебе тогда ещё шестнадцать только было.
— Расскажи о первых потерях ополчения в бою на Пасху.
Был у вас бой на Пасху. Где-то, кажется, со стороны Карачуна. Погибших было трое: Паша Поселка — десантник-афганец с ампутированной ногой и отец с сыном. Помню, что десантник от пуль погиб, сына застрелил снайпер — пуля прошла навылет через голову, а отца зарезала украинская диверсионная группа.
Узнав от меня причину смерти, что есть и огне-стрелы, и колото-резанные, Стрелкову доложили, что я занимаюсь саботажем и подвожу под поножовщину всё. Меня доставили в СБУ к Стрелкову, чтобы я с ним объяснился.
Я ему объяснил, что там проходила диверсионная группа. Стреляли сзади, явно в одного лежачего. Первого убитого — скорее всего, зарезали, потому что там было ножевое в голову.
Стрелков меня спросил:
— А ты часто колото-резанные в голову видел и огнестрелы?
— Вы понимаете, я практически не вскрывал огнестрелы с нарезного оружия. У нас не характерна такая травма, а колото-резанное в голову — это вообще нонсенс. У него, кроме попадания в голову, были резанные в живот и грудную клетку. Он был в одежде, так как ещё было холодно. Пойдёмте в морг, там вся одежда убитых осталась, вы всё осмотрите. Вы же поймёте, где огнестрел, а где нож.
Сначала он хотел рвать и метать, но когда я ему свою позицию изложил, он нормально выслушал и сказал, чтобы я подождал несколько часов в СБУ до всех выяснений.
Я перенервничал сильно и после его фразы: «Посидите до выяснений», выпалил: «Делайте, что хотите, но «на подвал» я не пойду». А он улыбается и говорит:
— Никто вас на подвал не приглашает, но побудьте до всех выяснений в кабинете. — А потом добавил: — Может, вы покушать хотите, вы голодны? Может, чай или кофе?
Я отказался:
— После разговора с вами вообще ничего не лезет. Дайте просто воды попить. Горло сушит, вообще не могу!
Мне дали бутылку минералки, и я в течение дня всю её выпил. Так я целый день просидел в СБУ. Там и Женю Поддубного [журналиста ВГТРК] даже
встретил. Потом вижу — идёт Стрелков по коридору. Я подхожу к нему:
— Игорь Иванович, так что же со мной? Я тут уже целый день сижу.
— Вы понимаете, нам с вами трудно будет людям объяснить…
И мне эта фраза запомнилась по сегодняшний день. Думаю, раз «нам с вами», значит я уже не против вас…
Он говорит:
— Ну пойдёмте, я вас отведу к Абверу (начальнику контрразведки).
Абвер мне дал какие-то указания по вскрытиям трупов, и я пошёл домой. Больше Стрелков меня не трогал.
А с погибшими в этом бою на Пасху прощались на главной площади. Тогда очень много людей собралось, проходила массовая панихида.
Второй раз я к Стрелкову сам лично пришёл, потому что мне позвонили из Донецка и сказали, что едут за трупами. А я думаю, как они ко мне приедут, морг же не охраняется. Я всё бросил и на всех парах прибежал к Стрелкову. Он меня сразу принял вне очереди.
— Что случилось? — спрашивает.
— Мне позвонили из Донецка, сейчас сюда заедут украинцы.
— Успокойся, иди работай, не переживай. Никто сюда не заедет.
— Ну как же? Морг не охраняется.
— Если они только в город сунутся, будет самая настоящая война. Иди, работай.
Я тогда не понимал, как он так спокойно говорит об этом. Я-то вас в городе не видел — только несколько баррикад из покрышек и всё.
Подъезжая к моргу, мы с Вохой учуяли запах. Холодильники не работали, поэтому трупы лежали в тепле, причём в летнюю жару. Воха остановил машину, я достал под кирпичом ключ и открыл большие железные ворота. Трупный запах ударил нам в лицо ещё сильнее. Воха в морг приехал впервые, и в тот момент сильно обалдел от увиденного. Трупы людей лежали на каталках, на полу, большинство из них не были прикрыты простынями. В левом дальнем углу лежало несколько обугленных тел. Наверное, целая семья, так как, помимо двух взрослых, мужчины и женщины, рядом лежало тело маленького роста. Все чёрные. Мы с Вохой переглянулись и вспомнили, что на днях рассказывали ополченцы, как укропы попали в частный дом зажигательным снарядом. Подробностей о том, кто спасся, а кто сгорел мы не знали, но увидев обгорелые тела, сразу подумали, что они жители того дома.