— Крот, Крот, выходи, ты где? Какого хрена ты там прячешься?
Я думаю — ну, всё, хана мне. Потому что мы все знали Прапора, как очень доброго человека, но на допрос к нему попадать никто не хотел по понятным для всех нас причинам. Прапор — добренький человек, который может легко убить.
И я тогда запереживал: что я такого сделал, что меня Прапор ищет. Выбегаю пулей из блиндажа, поднимаюсь наверх, а вокруг летят осколки, пули. Подбегает ко мне Прапор, обнимает, говорит:
— Братишка, ты как?
В общем, мы с ним обнялись, поговорили. И всё это под обстрелом. Потом он мне дал связку из РПГ и сказал, что эти выстрелы можно использовать только в крайнем случае, если броня прорвётся. Всё это время мы стояли и общались с Прапором в полный рост под осколками. Мне хотелось ему сказать: «Прапор, давайте в окопы зайдём». Но было как-то стыдно перед ним. И так мы долго стояли, рискуя жизнями. Я уже приготовился умирать, но он сам говорит:
— А что мы стоим с тобой в открытую? Давай зайдём за здание.
И только тогда я спокойно выдохнул».
Броня всё ещё рассматривала вариант зайти в Семёновку и понемногу продвигалась. На передке отпор мало кто давал, так как почти у всех закончились боеприпасы к противотанковому вооружению. Мы сидели в окопе и наблюдали, как постепенно приближалась укровская техника. Вдруг заработала артиллерия и мины стали рваться прямо на мосту. БТРы сразу остановились, видимо, высматривая, откуда ведётся огонь. Одна мина попала прямо в бронированный хаммер, который стоял чуть сзади БТРов. Он загорелся и скатился с моста вниз, где мы его уже не видели. Оказалось, что Моторола подкатил из Славянска несколько наших миномётов, поставил их в 500 метрах от вражеской техники и буквально на глаз корректировал по ним огонь. Расстояние между блокпостом наших ребят и первыми БТРами в колонне не превышало 50 метров, поэтому миномётчики сначала выстрелили далеко за мостом, чтобы потом постепенно пристреляться по супостатам. А то могли ненароком попасть в свой же блокпост. Таким образом, наступление укров окончательно захлебнулось и через некоторое время они свою технику стали откатывать назад.
Гибель Цыгана и Севера(продолжение боя 3 июня)
Пока мы сидели в окопе на передке и с оживлением рассказывали расчёту СПГ о том, что чуть не погибли под дулом второго танка, я вспомнил про ПТРС Севера и Цыгана. За всё время боя я их ни разу не слышал в эфире, но номер Севера я взял ещё вчера в сауне.
Я достал свою маленькую «нокию», которую мне подарил кто-то из ополченцев, и позвонил: «Абонент знаходиться поза зоною досяжносп» («абонент находится вне зоны действия сети»), — ответил мне голос в трубке. Следующие несколько попыток позвонить также не увенчались успехом. Я хотел ему всего лишь сказать, чтобы он стрелял из ПТРСа по танку или хотя бы в БТРы. Тогда я списал недоступность его телефона на плохую связь или разряженную батарейку.
Но всё оказалось намного трагичней. Утром, когда первый танк выехал на мост, Цыган с Севером первые открыли по нему огонь. Они расположились от Крас-нолиманского укровского блокпоста на третьем оборонительном рубеже. Первый рубеж занимали Боцман, Кирпич, Наиль, Шах и другие бойцы, на втором рубеже стоял Крот со своим взводом, а третий рубеж сделали блокпостом, который защищал Семёновский гарнизон со стороны Артёмовска. Именно оттуда выставили ПТРС Цыган и Север. Но сделать успели не более трёх выстрелов.
Опытные военные знают, что в бою нужно всегда находиться в движении: бегать, кувыркаться, переползать с позиции на позицию. Вести огонь с одного места дольше нескольких секунд нельзя, так как противник быстро обнаруживает тебя и поражает. Цыган и Север, наверное, знали об этой тактике, но не воспользовались ею, возможно, просто пренебрегли, хотели поскорей уничтожить броню. Успели они сделать буквально несколько выстрелов. Т-64 быстро вычислил, откуда по нему идёт стрельба и ответил осколочно-фугасным 125-мм снарядом. Бетонные плиты ребят не спасли, а только добавили вторичных осколков. Снаряд разорвался в нескольких метрах, Цыган и Север погибли на месте. А когда ополченцы пришли, чтобы забрать хотя бы противотанковое ружье, оно оказалось выведено из строя. От взрывной волны ружье буквально согнулось.
Накануне боя Гена Дубовой (известный военный корреспондент) взял у них на камеру интервью. «Держим оборону на блокпосту с противотанковым ружьём 1944 года. Воюем за свою веру православную, за свой народ. Получается потихоньку. Дай Бог, чтобы и дальше получалось», — сказал Цыган. Тогда Корреспондент подошёл к Северу:
— Надо сказать что-то для вечности.
— Да что говорить, всё уже сказано… — ответил Север.
Ребята погибли настоящими героями. Они знали, что по ним может прилететь ответка, но огневой рубеж не покинули. Ведь каждая минута боя могла стоить кому-то жизни.
Царствие Небесное Владимиру Ефименко (Цыгану) и Ярославу Шестаку (Северу)[145].
Липкий «Живчик», польза от «Фагота» и парализованный Пилот(продолжение боя 3 июня)
«Танковый биатлон» вместе с «авиашоу» на некоторое время закончились. Я решил воспользоваться небольшим затишьем и вернулся короткими перебежками в пустую «Метелицу» с невостребованной ракетой «Фагот». Дико хотелось пить. Я вспомнил, что на кухне в ещё рабочем холодильнике оставался холодный «Живчик». Подбегаю к холодильнику, открываю его и достаю заветный холодный «Живчик», покрытый конденсатом от резкой смены температуры. Пока я пил газировку и не думал ни о чём плохом, рядом раздался взрыв. Из двух литров «Живчика» 0,5 я выпил, а остальное вылил на себя, по инерции сжав бутылку от испуга. Взрывной волной меня отбросило прямо на открытый холодильник, помню, как спиной задел какие-то тарелки. Шум, грохот, бетонная пыль повсюду. Когда пыль немного осела, перед моими глазами зияла огромная дыра в стене. Танковый снаряд насквозь пробил кирпичную стену «Метелицы», которая и так дышала на ладан. Я про себя обрадовался, что остался живой и вышел из кухни в более безопасную комнату. «Живчик» мерзко лип на шее и на кителе.
Как только я собрался нести «Фагот» обратно в автомойку, по рации выходят на связь с передка:
— Кедр, нам нужен ПТУР! В смысле снаряд.
Я, не дожидаясь, пока Кедр скажет, что у него нет лишних ракет, отвечаю:
— Передок — Вандалу, Передок — Вандалу! У вас станина от «Метиса» или «Фагота»?
Из рации:
— Ща точно скажем, — полминуты молчали, наверное, у командира спрашивали от чего у них станок — горе-ПТУРщики…
— Вандал, у нас «Фагот».
Ну, слава Богу! Хоть кому-то мой «Фагот» пригодится — подумал я. Правда, мне его тащить опять придётся. Но тут откуда-то появился Воха и предложил взять на передок из склада ещё одну ракету.
С прошлого вечера во рту не было ни куска, как и у большинства защитников Семёновки в тот момент, но есть вовсе не хотелось. Бодрящий «Живчик» мне придал сил, и я со звоном в ушах вместе с водителем Моторолы побежал с «Фаготом» на передок.
Так рисковать, как в предыдущий раз — выезжать на дорогу под прямую танковую наводку — нам не хотелось, поэтому мы решили пройти через посёлок. Ремень «Фагота», весившего более 10 кг, резал ладонь. Пока мы бежали по посёлку, укропы открыли стрельбу из РСЗО «Град», хотя до 3-го июня реактивную артиллерию они практически не использовали.
Мы бежали через огороды, а вокруг всё гремело и взрывалось. Артиллерия работала плотно по посёлку и била почему-то постоянно неподалёку от нас.
Минус «Града» в том, что время между свистом ракет в воздухе и их приземлением — ничтожно мало. Буквально доли секунд, не то что у миномётов — там, услышав свист, можно ещё докурить сигарету, и только потом осторожно подгибать ноги. Выражаюсь, конечно, образно, но время упасть ещё есть.
Поэтому, как только мы слышали многоголосый залп «Градов», не дожидаясь их свиста, сразу падали навзничь и накрывали голову руками. После залпа всегда есть несколько секунд на подумать.
Осколки от снарядов решетили жилые дома, выбивая вокруг стёкла и дырявя железные заборы. Кто когда-нибудь был под обстрелом, знает, что сначала слышен разрыв, а после — как осколки бьются об окружающие предметы. Особый звук издают металлические заборы или бочки, когда в них попадают свинцовые куски смерти.
В таком вот сопровождении, короткими перебежками мы добрались до передовых позиций наших бойцов. Отдав им «Фагот», я хотел посидеть у них — отдышаться, посмотреть вблизи на укровскую технику, но услышал по рации свой позывной:
— Вандал, на «Метелицу» нужен медик, срочно! У нас тяжёлый трёхсотый.
Я поправил на шее ремень примерно пятикилограммовой аптечки, и мы уже относительно налегке побежали обратно. Обстрел продолжался так же активно, но ложиться при каждом залпе не было времени, поэтому мы просто бежали и не задумывались.
На «Метелице» раненым оказался наш ополченец лет 55-ти с позывным Пилот. Из-за повреждения осколком нескольких шейных позвонков его парализовало. Он лежал на полу в «Метелице», всё понимал, находился в сознании, но даже рукой не мог пошевелить. Я прибежал, вколол ему кровоостанавливающее, так как крови он потерял прилично, а потом «антишок» вместе со своим стандартным набором. Но этого мало, так как ему срочно нужно восполнить кровопотерю. У меня был кровезаменитель «Реосорбилакт», но куда-то делись в тот момент все инфузионные системы (капельницы). Поэтому пришлось экстренно везти трёхсотого в госпиталь, чтобы там его спасли. Я вместе с ребятами положил Пилота на деревянный поддон и погрузил в машину к Вохе[146].
В то время в Семёновку Прапор привёз несколько РПГ, которые носил на позиции Кроту, и уже собирался уезжать обратно в Славянск, но не знал на чём. И так как в машине Вохи оставалось ещё одно место, мы взяли Прапора с собой.