Женщина со своей мамой тоже посмеялись истории про кражу лука и укропа. Естественно, никто в этом ничего крамольного не увидел, поэтому мне ещё подсыпали добавки, приговаривая: «Кушай, сынок, а то худой очень».
Когда хозяйка услышала мой вопрос про загорелую девушку, которая вчера поздно вернулась домой, на её лице промелькнула хитрая улыбка.
— Так это дочь моя — Настя (имя изменено по желанию девушки). Она мне вчера рассказывала, как кто-то лазил по нашему огороду, но я не придала этому значения. А сейчас она в город поехала.
Дожидаться её я не стал и собрался уже уходить, как вдруг прозвучала серия залпов.
— «Градом» зарядили, сукины дети! — тяжело вздохнув, сказала бабушка.
— Где у вас подвал? — спросил я.
— За домом, прямо там, где сад, — спокойно ответила хозяйка.
Они уже настолько привыкли к звукам бомбёжки, что даже не встали из-за стола, когда услышали выстрелы. Я настоял, чтобы они спустились в подвал, а сам, попрощавшись, побежал к себе в автомойку.
На следующий день я опять к ним пришёл, но уже не с пустыми руками, а с двумя бутылками «Живчика». Но и в этот раз я не встретил Настю дома. Посидел у них полчасика, поболтал. Они всё удивлялись, как я из Киева поехал в ополчение воевать за Донбасс. Попив чайку, я собрался уже уходить, но тут зашла Настя. Я покраснел от неловкости, хотя на моём смуглом лице это практически незаметно.
— Знакомься, Настенька, это ополченец Андрей, — представила меня её мама.
Позывной мой она не признавала. Страшный, говорит, очень. Настя улыбнулась и поздоровалась со мной. Так мы и познакомились.
Немного посидев с ними, я попрощался и ушёл. Потом ещё несколько раз приходил, но больше её не видел, а номер телефона взять тогда я не осмелился. Через несколько дней они всё же уехали из Семёновки, так как обстрелы терпеть стало невыносимо. А потом их дом сгорел от попадания нескольких фосфорных снарядов. Но об этом позже…
Необычное случилось спустя почти год.
Отвлекаясь от военных будней, опишу, как наши с Настей дороги в дальнейшем пересеклись. Когда я после войны приезжал на несколько месяцев в Москву, ко мне добавился в «Вконтакте» её брат, которого я тоже видел в Семёновке. Он нашёл меня в одной из патриотических групп и узнал по фотографии и позывному. Первым делом я попросил его скинуть страничку Насти. И каким было моё удивление, когда оказалось, что она тоже находится в Москве.
Мы договорились о встрече, на которой она впервые меня увидела в гражданке. Гуляя по Москве, мы вспоминали о Семёновке, она мне рассказывала о жизни там ещё до войны. Тогда я узнал, что после того как мы покинули город, его жители продолжали вести свою партизанскую войну с осевшей там 95-й аэродебильной бригадой, так как совместно с боевиками карательных батальонов ВСУшники чинили расправы над мирными. Новая власть гауляйтеров начала с массовых посадок сторонников защитников города, их родственников и даже родственников родственников. Солдаты устраивали пьяные дебоши и бессмысленное насилие, иногда заканчивающееся убийствами людей.
В такой оккупации многие продавцы магазинов продавали специально палёную водку солдатам ВСУ, некоторые смельчаки даже булавки якобы ненароком запекали в пирожках. А в самой Семёновке местные, которых «недобили» авианалётами, артиллерийскими обстрелами и июльской «деоккупацией», продолжали возвращать траурный венок на столб, под которым погиб в бою 5 мая легендарный пулемётчик-герой и мой командир Медведь. Настя рассказывала, что сначала венок повесила её семья. Потом, когда ополчение ушло, укропы его сорвали. Местные всё равно его опять повесили, но, когда украинские «защитники» предельно ясно объяснили им, что переломают руки и ноги за ещё одну такую попытку, перестали. Единственным, кто постоянно приносил под этот столб цветы, был какой-то дедушка из района Химик. Не знаю, откуда он знал Медведя, но каждую неделю он продолжал приезжать на велосипеде к перекрёстку и возлагать цветы. Укры сначала бесились и грозили расправой старику, но потом махнули рукой на его упёртость.
Так случилось, что у нас с Настей ненадолго завязались романтические отношения в Москве, но потом я уехал в другой город и они прекратились.
Первым чудом было то, что как только я приехал в Москву, на меня вышел её брат и свёл, можно сказать, с ней.
А вторым чудом, собственно, из-за которого я решился написать эту главу, было то, что в момент описания мной событий в Семёновке, я случайно встретился с Настей на ледовом катке в Москве (уже через несколько лет после нашей первой встречи в России). Совпадение, схожее с тем, какое я описывал в главе про Инну — журналистку из московского телеканала. Тогда, через несколько дней после того как я написал эту главу, совсем незнакомый мне человек упомянул её в контексте своего рассказа.
Но для меня в последнее время случайные встречи уже не редкость. Пока живу в Москве, я им практически не удивляюсь. Не знаю с чем это связано, но я регулярно встречаю либо знаменитостей, либо своих знакомых. В метро, на улице — там, где это практически немыслимо. У меня даже список уже есть. За те несколько лет, что я живу в Москве, мне случайно встречались на улице и мэр Москвы Сергей Собянин, и телеведущий Анатолий Вассерман, и актёры Дмитрий Дюжев, Марк Богатырёв, Эмануэль Виторган, Роман Курцын, Елена Летучая, и много-много других.
Случайная встреча с мэром Москвы Сергеем Собяниным
Небоевые «потери»
7 июня я провёл ночь в блиндаже Святогора (командира взвода ополченцев), недалеко от «Метелицы», так как бомбили нещадно. Проснулся от того, что кто-то истошно вопил прямо над блиндажом. Просто это было более необычным, чем регулярная артиллерийская долбиловка. Я вышел из блиндажа и увидел бегущую мне навстречу испуганную женщину. Прибежав, она долго не могла отдышаться, но когда пришла в себя, рассказала, что их автобус с гуманитаркой мирным жителям обстреляли. Слушать, в принципе, было уже не обязательно, так как недалеко от наших позиций горел большой автобус и возле него в кустах сидели около 15 человек. Как потом стало известно, «Икарус» ехал по дороге Харьков — Ростов, планируя повернуть на перекрёстке в сторону Славянска, но не успел. По Семёновке открыли артиллерийский огонь после небольшой передышки, и автобус под него попал. После того как снаряд разорвался в нескольких метрах от автобуса, водитель его остановил и выпустил пассажиров на улицу, чтобы спрятаться от обстрела. Люди свои жизни спасли, но в автобус через несколько секунд попал очередной снаряд, и он загорелся[153].
Женщина к нам прибежала только потому, что ей срочно нужно было ехать в Николаевку, и её подобрали по пути гуманитарщики. Её сын не отвечал на звонки уже второй день, и она заподозрила неладное. Хоть Николаевку тогда почти не обстреливали, но она очень была взволнована.
Другие пассажиры, немного успокоившись, ушли от горящего автобуса и спрятались в зелёнке. А женщину я посадил на первую попутку, которая ехала в направлении Николаевки.
Только женщина отъехала, укропы стали бомбить с новой силой. Оставшиеся пассажиры сгоревшего автобуса стали разбегаться. Я вспомнил, что неподалёку есть широкая бетонная труба, проложенная через асфальтированную дорогу, ведущую к АЗС в Семёновке. Труба спокойно могла вместить всех людей. Многие последовали моему совету и быстро туда залезли. Я лежал на траве рядом с этой трубой и кричал остальным, чтобы они туда вползали. Но у одного мужчины, видимо, сдали нервы, и он побежал в полный рост. Тут же от прилетевшей мины он получил осколок в правую ногу.
Что же, новый трёхсотый. Всё как обычно — жгут, давящая повязка, вколоть ничего не успел, так как сильно долбили. После оказания первой помощи я связался по рации с Вохой и попросил его подогнать машину к семёновской автозаправке. Но Воха сказал, что будет только через минут 40, так как находится в Славянске с Мотором. Тогда я решил тоже словить попутку, только в направлении Славянска. И хоть при таких обстрелах гражданские машины ездили очень редко, ждать нам пришлось недолго. Водитель, видимо, уже не раз проезжавший через обстреливаемый посёлок, гнал очень быстро. Я его всё же смог остановить. Довезти раненого он согласился, и мы поехали.
Как только мы пересекли самый опасный участок, я смог достать свой набор с ампулами, чтобы вколоть «антишок» потерпевшему. Пока набирал лекарство в шприц, мне захотелось почему-то высунуть в открытое окно руку. До сих пор не помню зачем. Как только я её высунул, почувствовал ужасную боль. Сразу сложилось такое впечатление, что мне в руку попал либо осколок, либо пуля. Поднёс её к себе — ничего нет. Ни раны, ни крови, а болит адски. Остаётся думать только одно — ушиб. Но откуда? Неужели на просторной дороге моя рука могла столкнуться с каким-то препятствием? Но думать времени тогда не было. Я вколол раненому «антишок» одной рукой и дальше ехал, скрипя зубами от боли. Меня тогда аж стошнило. Бывает такое, когда происходит резкий выброс адреналина. А при травмах, ранениях и т. д., он, как известно, повышается.
Раненого я довёз в госпиталь. Там меня уже все знали, так как я почти каждый день привозил им «работу». В госпитале работали местные медсёстры и один врач. Большинство медперсонала, боясь погибнуть, выехало из города. Но некоторые остались и лечили людей сутками, на износ. Представьте, каждый день к ним поступали пациенты — горожане с болезнями или ранениями, ополченцы. А так как город находился в частичной блокаде, то пациентов только прибавлялось. Многим нужны были операции в областных центрах или крупных городах, но возможности отправить их туда почти не было. Поэтому все лежали в славянском госпитале и обхаживались героическим персоналом.
После того как я оставил им раненого, я попросил, чтобы мне проверили руку. Возможно, у меня там перелом. Уставшие медсёстры пошутили, что теперь и я у них пациент, не всё же мне возить раненых. За полчаса они сделали рентген, отдали доктору на проверку и вынесли успокоительный диагноз, что у меня обычный ушиб, просто сильный.