Я целый день сидел и ждал, пока нацгады не открыли огонь по гражданским, не убили и не ранили несколько человек. После этого местные прибежали ко мне с вопросом: почему вы их не сожгли? А потому я и не сжёг, что, если бы мы открыли огонь первыми, то местное население обвинило бы во всём нас».
После падения Ямполя укропы обстреливали Семёновку фосфорными боеприпасами чаще, чем обычными. Уже совсем не стеснялись. Командование в Славянске смогло где-то раздобыть несколько сотен противогазов именно для бойцов нашего гарнизона. И всё оставшееся время мы носили противогазы во время сильных задымлений.
Я, как полевой медик, постоянно интересовался новыми лекарствами: всегда читал целиком инструкции незнакомых препаратов, консультировался с врачами в Славянске. Один врач в Ленинской больнице меня даже научил колоть уколы внутривенно, давая тренироваться на себе.
Также меня интересовал вред и средства защиты от фосфорного дыма. Но тогда уже интернета ни у кого в Семёновке не было, поэтому я решил узнать через сестру.
Не каждый день, но довольно часто я старался звонить в Киев маме, так как она очень переживала, зная где я. Но поговорить можно было не более пяти минут, потому что укропы сразу пеленговали, откуда звонок и начинали туда «насыпать».
Тогда я позвонил сестре и под грифом секретности от мамы рассказал про фосфорные снаряды. Она пообещала поискать в интернете информацию о средствах защиты. Она в свою очередь попросила помочь мамину подругу, о которой я писал раньше. И та, немного разбираясь в медицине, дала кое-какие советы: как правильно прятаться от фосфорных мин, чем тушить, в случае попадания. В итоге получается, из Киева информация поступала всему Семёновскому гарнизону, как оберегаться от фосфора.
На следующий день она мне перечислила методы, с помощью которых можно защищаться от ядовитого дыма: при отравлениях ни в коем случае не пить молоко, при попадании на кожу тушить желательно не водой, а мокрой землёй или тальком. А также рыть специальные окопы с дополнительными углублениями и правильной вентиляцией, чтобы туда не проходил дым.
Кроме меня никто этих инструкций не знал, поэтому я предложил Кэпу прийти на вечернее совещание в бомбоубежище и всем командирам провести инструктаж по противодействию фосфорным бомбам. Кэп одобрил, и я поздно вечером поехал на своём уазике в «бункер». К тому времени я уже, как говорится, хорошо «держался в седле», и мог самостоятельно водить УАЗ.
И вот я в противогазе мчусь по семёновским ухабам, не всегда объезжая торчащие неразорвавшиеся мины из асфальта, к «бункеру». На совещании я присутствовал впервые, так как там разрешено быть только командирам. Высидев примерно полчасика, я дождался, когда мне дадут слово, и всем довёл информацию, которую знал сам. Командиры подразделений внимательно меня выслушали, а некоторые даже записали по пунктам.
Бомбоубежище, в котором они собирались, было построено ещё в советские годы, но сохранилось до нашего времени. Нигде в окрестностях электричества не было, но, благодаря небольшому дизельгенератору и одному ополченцу с позывным Пух, который его постоянно заводил, в «бункере» можно и чайник включить, и рации зарядить.
В последние числа июня укропы вычислили, где собирается командование, поэтому в районе бомбоубежища всегда было опасно из-за регулярных бомбёжек.
Во время обстрела все прятались в безопасном «бункере» и только Пух иногда выходил, чтобы завести генератор, который часто глох из-за вибраций, создаваемых разрывами.
В этот раз он тоже вышел, потому что в «бункере» пропал свет. Я отчётливо помню, как ему Кэп сказал:
— Подожди, пока не закончится обстрел. Посидим пока без света.
Но очень добрый и отзывчивый человек Пух махнул рукой и сказал, что важнее зарядить рации.
Как только он вышел и наклонился над генератором, один снаряд упал прямо на него. Не рядом, не в генератор, а именно в Пуха, разорвав его в буквальном смысле на части. Когда я к нему подбежал, то не нашёл ни одной конечности. Возле заглохнувшего навсегда генератора лежало обезображенное туловище человека.
Вздыхать времени не было, обстрел мог возобновиться в любую минуту, поэтому я сказал парням, чтобы помогли мне завернуть его в простыню и погрузить в уазик.
Пока ребята грузили тело в кузов, я вызвал по рации Артиста и попросил, чтобы он по дороге в Славянск подсел ко мне, потому что в морге самому мне тело не вытащить.
Слева Рамзес, по центру Солнышко, справа Пух
Всю дорогу в город я думал о том, насколько коротка человеческая жизнь и как можно внезапно погибнуть от разрыва мины. Пух был добрейшей души человек. Его очень ценили в ополчении, так как он занимался заправкой транспорта бензином и дизелем и очень хорошо разбирался в технике. Перед гибелью он проявил смелость, на которую способен не каждый — вышел навстречу грохочущим снарядам, несмотря на то что командир его пытался отговорить.
Мои раздумья о жизни и смерти развеял необычный случай в морге. Не пугайтесь, странно звучит, я знаю. В общем, привезли мы тело с Артистом к моргу, а он закрыт, и ключа нет под кирпичиком, где я обычно оставлял. Тогда решили пройти по периметру здания и поискать другой вход — возможно, кто-то из сотрудников вернулся. На одной из дверей я увидел небольшую бумажку с номером телефона и какой-то надписью, по типу: если закрыто — звоните. Я достал телефон, позвонил и обомлел. На той стороне трубки послышалась западенская речь. Со мной говорил человек точно родившийся на Западной Украине.
— Ало. Це хто[168]?
Первые секунд 15 я не мог подобрать слов:
— А вы кто?
— Мене Мiша зовут. По якому вопросу звоните?[169]
— А ты откуда? — спросил я, закипая всё больше от злости.
— З Тернопіля. А яке це мае значення?[170]
— А я из Славянска. У нас тут война, — выпалил я.
— Я знаю, дивився по телевюору. Ваше мюто заходили сепаратиста[171].
Артист всё это слышал и, как мне показалось, уже побагровел от злости.
— С тобой говорит именно этот сепаратист, — ответил я.
На той линии воцарилось молчание, я подумал, что он уже бросил трубку. Но нет.
— А чого ви мені звоните?[172] — робко спросил он.
Мне хотелось ему нагрубить, сказать всё, что я думаю о его земляках, которые замутили Майдан и теперь воюют против нас, но я сдержался.
— А для того чтобы рассказать, чем тут занимается ВСУ, — немного остыв, говорю я.
Артисту понравилась эта затея с телефонным разговором, и он внимательно слушал нас.
— Они тут не с нами воюют, а с детьми, женщинами и стариками, понимаешь?
— Чого я повинен вам вірити?[173] — справедливый вопрос задаёт западенец.
— А потому что я здесь, всё своими глазами вижу, а ты только через экран телевизора. Зайди в интернет, найди видео обстрелов города, тогда всё поймёшь. Это стреляют твои друзья из Западной Украины в том числе, — срываясь на повышенный тон, доношу ему я.
— Добре, я подивлюсь. Але ви теж знищуюте людей. Ваші чеченці — насильники[174], — посмотрев, наверное, накануне «5 Канал», отвечает он мне.
Я не сразу понял, что ему надо сказать для убеждения в обратном. Но тут мне пришло на ум заговорить с ним самому на украинском.
Знаєш, ти жертва пропаганди, яку тобі вливають в вуха проплачені канали. А я тобі кажу те, що бачу[175].
Опять молчание в трубку.
— Ти мене «розводиш». Ромка, ти?[176] — вдруг спрашивает Миша.
Он, видимо, подумал, что над ним подшучивает друг.
Но я продолжал:
— Я сам з Києва приїхав сюди, в Слов'янськ, захищати мирне населення. У нас кожен день війна, гинуть прості люди. Всі солдати, які пішли в АТО, знаходять тут свою могилу. Тому, якщо тобі запропонують, не погоджуйся. Інакше тебе чекає участь тих, хто вже у морз[177].
— В якому морзі?[178] — нервно спрашивает Миша.
Тут я уже перешёл на русский:
— А тут, где мы нашли твой номер телефона. Прямо на дверях в морг, где трупы лежат.
Этих слов уже не выдержало сердечко вуйки и он бросил трубку. Мы с Артистом прыснули от смеха. Откуда вообще этот бандерлог взялся? Почему его телефон висит на славянском морге? Но пристально присмотревшись и сверив номер, я понял, что ошибся в одной цифре. А номер, по которому я позвонил, оказался какого-то тернопольского селюка. Чудно всё так… Но не беда. Эта история подняла нам настроение на весь оставшийся день.
А ключ, как оказалось, просто упал и лежал в траве рядом с замком. Оставив тело в морге и спрятав обратно под кирпичик ключ, мы вернулись в Семёновку.
Герои тыла на передовой
В колбасном цехе к концу июня оставалось только три человека: я, Ташкент и Артист. Гену забрал Моторола личным корреспондентом — снимать на видео его группу.
Из-за того, что людей стало меньше, дежурить нам приходилось дольше — по два часа. То есть, когда нас было четверо, мы разбивали ночь на четыре части: с полуночи до шести утра по полтора часа на каждого.
В одно такое утро я крепко спал, так как дежурил в середине ночи. Артист уехал чинить какой-то КамАЗ, а Ташкент копошился в своём любимом месте — холодильной камере, где хранилось мясо.
Меня разбудил настырный сигнал автомобиля. Кто-то бибикал прямо перед дверью, и шум заполнял коридор, где мы спали. Я неохотно встал, взял автомат и побрёл к выходу. Через окно я увидел какую-то женщину лет 40-45-ти и нескольких мужчин в гражданском. Вышел на улицу и не успел открыть рот, как на меня накинулась с упрёками женщина: