уже накрывали его простыней.
— Братан, а уши его закидывать? — спрашивает меня один.
— Я думаю, не надо уже. Оторвало голову, да? — переспросил я.
— А ты снимаешь? — спрашивает меня ополченец.
— Снимаю, на то у меня и камера, чтобы снимать, что эти пи***сы делают.
Мы подняли двухсотого на простыне и понесли к машине. Вдалеке раздался взрыв, и я себе под нос сказал:
— Зачем ему уже эти уши… В морге.
— Открывай багажник, — крикнул я Артисту, подходя к машине.
Труп без головы
Я передал Артисту камеру, пока мы грузили тело в багажник. В этот момент он случайно закрыл объектив рукой.
Тело погибшего бойца лежало в багажнике, и верхняя часть туловища из-за нехватки места немного высовывалась из выбитого заднего окна.
— А голова где? — спрашиваю я.
— Голову не нашли. Её просто разорвало.
— Ну, выкиньте остатки, чтобы не было следов. Закопайте, — сказал я на прощание ребятам и сел в машину.
В славянский морг пришлось везти труп в открытом багажнике через весь город. Но нас это уже не смущало…
Труп без головы
Часть 5Выход из Славянска(Наш выход 5 июля, так же, как и вход 12 апреля, спас положение на Донбассе)
Эвакуация госпиталя
Мы отвезли двухсотого в морг и решили сначала заехать в госпиталь, чтобы захватить несколько недостающих противогазов и некоторые медикаменты мне в аптечку. Но, приехав туда, мы не застали ни Лёлю, ни других медиков. Больница была практически пуста.
К нам подошёл Малыш, который остался за старшего, и объяснил, что госпиталь на 90 % эвакуировался в Донецк.
Малыш — двухметровый ополченец с очень добродушным характером и светлыми глазами. Он в середине апреля попал штрафником на горисполком за то, что прогуливался в комендантский час с бутылкой пива. Так как он имел телосложение богатыря, его сразу поставили на возведение баррикад из мешков с песком в горисполкоме. На следующий день его наказание закончилось, но из горисполкома он не ушел, а вступил в ополчение и стал эти мешки уже тягать по воле и доброте душевной. Потом ему выдали оружие, и он вместе с другими дежурил по ночам на крыльце горисполкома. Когда начались бои, воевал в одном из подразделений.
— Как эвакуировался? А куда я раненых буду возить? Где лекарства и противогазы брать?
— А ты заходи и бери, что видишь, — приглашая меня в пустой госпиталь, развёл руками Малыш.
Когда я зашёл в больничку, то не увидел следов экстренной эвакуации. В коридоре и палатах было чисто и убрано, видимо, Малыш успел навести порядок. Лёля, хоть и спешила, но почти все свои запасы вывезла, оставив только самые необходимые медикаменты для перевязки и обезболивания. В каморке также лежало около 20 противогазов. Я решил взять только 10.
Выйдя из госпиталя, я встретил машину Носа и его ближайшего помощника Лёлика, который с нами вместе переходил границу 12 апреля. Лица у них были, как мне показалось, немного встревоженные, но серьёзные и собранные.
— Почему эвакуировали госпиталь, — спросил я, — раненые же никуда не денутся?
— Укропы сильно на нём зациклились. Стало слишком опасно тут держать раненых и медперсонал, ценность которого в наше время на вес золота, — объяснил мне Нос.
— Ты же сам видишь, что укропы долбить не перестают, нужно эвакуировать медицину и гражданских. Неправильно подвергать их такой опасности, — добавил Лёлик.
В их глазах прослеживалось что-то, чего они не могли до конца сказать. Знали, но не говорили. Я это увидел по их загадочным лицам и больше вопросов не задавал.
Но в душе у меня образовался какой-то ком, который до полуночи не давал мне покоя. Я понял, что случилось что-то очень серьёзное: либо нас будет штурмовать украинская армия в полном составе, либо будет авианалёт с применением сверхтяжёлых авиационных бомб. Других объяснений такой нездоровой движухи среди военных в городе у меня не было.
«А какие потомки, если у меня нет детей…
Я сам ещё ребёнок»
Вернувшись в Семёновку, мы не успели даже заехать домой на мясокомбинат, чтобы пообедать, как нас вызвал по рации Малой и попросил отвезти на другие позиции для усиления кое-какое вооружение.
Всё это время мы колесили на «Ниве» Крота, так как наш УАЗ заглох на подъезде к его позициям, когда мы ехали забирать двухсотого.
Когда мы доехали до Малого, уже сильно стемнело. Его бойцы нагрузили нашу несчастную «Ниву» СПГ и выстрелами для него, АГСом, РПГ, противотанковыми минами и несколькими цинками патронов 5,45. Наша задача была в кромешной темноте сначала отвезти СПГ и противотанковые мины на позиции Малого, которые находились в нескольких километрах от него на так называемых «Дачах», а остальное доставить на передок в Семёновку, Мотороле. Его накануне вновь приставили оборонять Семёновку, так как Ямполь и Николаевка были захвачены «укропитеками».
«Дачи», где в зелёнке бдели наши бойцы, находились чуть выше психбольницы и восточнее позиций Крота, который стоял на трассе Харьков-Ростов, прикрывая Семёновку со стороны Артёмовска.
Сначала мы долго не могли найти их позиций, так как ехали с выключенными фарами. Замаскировались хорошо, значит. Но потом вылез один из бойцов на дорогу и наставил на нас автомат:
— Пароль.
Я ему сказал и услышал в ответ отзыв. Всё нормально. Мы вышли и поздоровались.
— Как вы проехали к нам? Там везде мины противотанковые стоят. Вам очень повезло, что вы не подорвались, — удивился встречающий.
— Как мины? Это же просёлочная дорога, тут кто-то другой же мог ехать, — спрашиваю я.
— Просёлочная дорога левее, а эта заброшенная, я вообще не знаю, как вы на неё забрели в темноте, — объяснил ополченец.
Опасность подорваться действительно была, так как у противотанковой мины чувствительность нажатия от 200 до 500 кг. А обычная легковушка, сами знаете, сколько весит.
Подошло ещё несколько бойцов, чтобы разгрузить вооружение. От них мы узнали, что высоту, на которой они находились, можно считать практически передовой, так как в 200 метрах каждый день наблюдается передвижение вражеской бронетехники, а также КамАЗов с пехотой. Видимо, укры присматривали, в том числе, юго-восточный участок для нападения. Ну, или собирались применить дополнительные силы для замыкания кольца вокруг Славянского гарнизона. Поэтому мы и привезли нашим бойцам дополнительное вооружение для усиления позиций.
Пообщавшись и выгрузив им СПГ с боеприпасами, мы поехали усиливать позиции Моторолы в посёлок. На въезде в Семёновку нас встретила машина с Шарниром, чтобы показать дорогу до нового расположения.
Я включил почти разряженную «гоупрошку» и записал шестиминутный ролик[197]:
— 4 июля 2014 года. Мы — Артист с Вандалом — перевозим тяжёлое вооружение на позиции. Возможно, будет наступление противника. Если, не дай Бог, где-то рядом по нам начнут стрелять, то мы взлетим на воздух сразу, и от нас не останется ничего. Потому что у нас очень много вооружения. Сдетонируют РПГ или ВОГи-17 от АГСа.
— Бой принять готовы, чтобы остановить противника. Держимся, — комментирует Артист.
— Нам ещё потом к Кроту ехать, забирать машину (имеется в виду наш сломанный уазик), потому что там разгрузка моя, — говорю я.
Разгрузку я почему-то с собой не взял, и нам с Артистом пришлось колесить по всем окрестностям Семёновского гарнизона с полупустыми автоматными магазинами. Но зато я был в бронежилете.
— На случай, если я когда-нибудь эту хронику посмотрю… Или мои потомки. А какие потомки, если у меня нет детей… Я сам ещё ребёнок, — делаю несложные умозаключения вслух я.
— В общем, госпиталь весь эвакуировался, раненых некому лечить, кроме нескольких гражданских врачей, которые в этой же больнице. Много тыловиков эвакуировалось, много, кто сбежал (имею в виду подразделение Минёра). Сегодня мы вывезли труп без головы и по возможности мы за них отомстим.
— Место, где мы едем, называется «передок».
— Непосредственный контакт с противником, — вклинивается в мой монолог Артист.
— Никакого контакта нет, кроме того что стреляют по нам, — поправляю я его. — Если они пойдут оттуда — тогда будет контакт.
— И у нас нечем их жечь, кроме тяжёлого вооружения, которое мы сейчас везём.
Пока мы ехали, дозорная машина немного заблудилась на улочках Семёновки. Оттуда вышел Шарнир, и мы с ним обсудили дальнейшее передвижение.
Проезжая дальше, мы вспомнили про аистов, которые свили гнездо на столбе:
— Здесь живут аисты. Их обстреливают постоянно, но они не улетают. Это хороший знак. Значит, мы победим. Как это будет, мы не знаем точно, но победа будет за нами в любом случае.
Дальше мы ехали какое-то время молча. Фары включать на передовой было категорически запрещено, поэтому я пристально всматривался в дорогу и корректировал, куда ехать Артисту.
— Ташкент на связи? — вдруг спросил Артист.
— Зачем он тебе?
— Чтобы приготовил кушать.
— Что он приготовит кушать, скажи мне?
— Яйца.
— Какие яйца. Будет он их сейчас готовить…
Тогда мы ещё не знали, что через несколько часов нам нужно будет стремительно покинуть наше прежнее местоположение. И мы не успеем поесть ни яйца, ни что-то другое.
Доехав до Моторолы и выгрузив ему оставшееся вооружение, мы направились с пустыми желудками домой к Ташкенту.
Но сделать это опять не смогли. По дороге на колбасный цех мы встретили «голосующую» Деда Мороза. Уже было около 21:30, темно и вокруг ни души. Она стояла с огромными сумками на трассе и ждала хотя бы одну попутку, которая бы довезла её в Славянск. За полчаса её ожиданий проезжали мимо только мы.
Когда мы остановились, она спросила, не едем ли мы в Славянск. А когда услышала ответ, что мы возвращаемся голодные домой, то немного застеснялась и сказала, что дождётся следующей машины. Но мы с Артистом не могли оставить эту смелую и добрую женщину одну ночью на дороге. Быстро погрузив её вещи в багажник, Артист в который раз помчался в Славянск.