И вот действительно оказалось, что это была своего рода репетиция “звiрячого побиття” (зверского избиения) так называемых “онижедетей”. Там тоже было “недонасилие”, тоже разогнали, но позволили снова этой толпе собраться. Хотя начали изначально хорошо и правильно. Просто после разгона протестующих стоило, конечно, серию арестов провести. Точно так, как это сделано было в период мятежа под названием “Украина без Кучмы”[18]
Тогда арестовали зачинщиков — всего несколько десятков людей (главных организаторов и активистов), и весь этот бунт сразу зачах полностью. Дали им, кстати, небольшие сроки — по два-три года, но этого оказалось достаточно для того, чтобы остальные струсили бунтовать дальше. Так же надо было поступить и на этот раз.
Конечно, такие вещи, как разгон, надо проводить чётко, выверенно и после этого, безусловно, должны быть штрафные санкции нарушителям закона, организовавшим эти массовые беспорядки.
К сожалению, ничего этого не было сделано, произошло то, что произошло. Мы видели весь этот Майдан. Я со своими соратниками постоянно проходил мимо Майдана, хотя обычно издали и слегка маскируясь, — многие бандеровцы нас знали и ненавидели, могли напасть толпой. Но мы хорошо видели, что площадь перенасыщена фашистами, боевиками. Видели и религиозный фактор Майдана, игравший очень большую роль. Каждый день у них начинался с молитвы, и по сцене, обнявшись, плясали раввины, униатские парохи, ксёндзы, раскольничьи попы. Они все соединились на почве этого политического проекта — свержения законной власти».
В разгар революции, кроме разведывательных действий внутри самого Майдана, мы с Алексеем Селивановым однажды провернули микродиверсию. Украинствующие повесили на шею памятника Ярославу Мудрому, который стоит на Золотых Воротах, европейский флаг. Атаман, проезжая, увидел это и позвонил мне. Он знал, какое у меня рвение и энтузиазм, особенно к срыву флагов. До этого я ему просто рассказывал, как, гуляя с другом на знаменитой киевской Петровке (рынок), сорвал флаг США, висевший на одном из контейнеров-магазинов местной барахолки. Тогда продавцы из этого контейнера неизвестно зачем вывешивали его на время торговли. Меня он крайне бесил. И я, зайдя с тыльной стороны рынка, перелез через забор с колючей проволокой и сорвал мозоливший глаз флаг Штатов. А друг записал мой перформанс на видео и выложил в интернет. После этого, я думаю, даже если бы захотел поехать когда-нибудь в Америку, меня бы не пустили[19].
Зная мою безбашенность, атаман позвонил мне и предложил повторить. Я через часик подъехал, оценил масштаб работы и полез на памятник. На улице уже темнело, но людей вокруг оказалось немало. Не знаю, были ли среди них «евроинтеграторы», но, когда я, натянув бандану на лицо, взобрался на Ярослава Мудрого и демонстративно срезал складным ножиком европейскую тряпочку, никто не рыпнулся меня останавливать. Атаман весь процесс зафиксировал на видео и даже тот момент, где я, спрыгнув с памятника, подхожу к нему и говорю: «Украина не колония ЕС»[20].
Но другие казаки и кадеты тоже не сидели сложа руки. Они всячески пытались противодействовать смуте. Так, теперь уже подхорунжий, Сергей вообще побывал в роли шпиона на Майдане. Об этом он рассказал в интервью для книги:
«Казаки не могли самоорганизоваться из-за недостаточного количества сил в Киеве, распылившихся по регионам. Бандеровцы уже брали власть в городе, особенно в центральных районах. Нам делать нечего. А я всё звонил атаману и спрашивал: “Что будем делать? Нельзя сидеть сложа руки!” И он, видимо, решил, чтобы я от него отцепился, послать меня на Майдан. Сказал: “Вотритесь в доверие, там есть казаки украинские, вы тоже казак, придумайте себе легенду и вступите в их ряды, ну, и узнайте там всё изнутри”.
А для чего всё это было нужно? Наверное, не нужно. Атаману было просто интересно.
Пошёл я туда к местным казакам, рассказал свою историю, что я тоже казак кубанский, хоть родился и в России, но кубанские казаки — это же переселенцы с Запорожья. Они все меня поддержали: “Да-да, Кубань — наша, украинская”. Этим, кстати, я и объяснил, почему на русском языке разговариваю, так как мне было тяжело говорить на украинском. Я бы “спалился”, если бы пытался говорить на украинском.
Так я втёрся в доверие. Меня там поселили, поставили на продовольственное обеспечение, выдали бейджик, и я имел возможность проходить во все занятые ими здания: в здание Киевской областной администрации, в здание Профсоюзов, кроме там какого-то одного этажа, в который нужен был отдельный пропуск.
Но самое интересное было, когда объявили, что готовится какой-то очередной штурм Майдана «Беркутом» со стороны Софийской площади, то есть они должны были спускаться по трём улицам, которые гили параллельно друг другу. И по слухам “Беркут” должен штурмовать Майдан. Нас, казаков, отправили на баррикады, которые охраняют Майдан именно с той стороны.
И вот я стою на баррикадах и думаю, что мне делать, если сейчас пойдёт штурм? Я же за “Беркут”, я же против всех этих “майдаунов”, но должен защищаться, потому что легенда у меня такая, и я стою и теряюсь, как мне быть? Слава Богу, штурма не произошло.
Конечно, на “Беркут” у меня зуб был ещё давно. В 2011 году в Крыму, в Феодосии, казаки собирались установить православный поклонный крест в память о погибших в Великой Отечественной войне воинах. А татары были против. И почему-то “Беркут” вступился за татар, окружил место установки креста. А когда мы попытались установить всё же крест, они нас окружили и начали избивать ногами и дубинками. Тогда много казаков пострадало. Вот за это, в принципе, можно было бы на Майдане с “Беркутом” помахаться. Но мы не злопамятные… Поэтому и защищали их на протяжении всего Майдана.
Был весёлый случай незадолго до революции на Украине. Я шёл пешком к метро “Красный Хутор”, смотрю: стоит палатка партии “Свобода” с флагом и бандеровец стоит — газетки раздаёт. Я решил подойти и поприкалываться над ним. Начал ему на чистом украинском задавать наводящие вопросы: “Какая программа партии? Что вы проповедуете?” Он начал мне отвечать. Потом я его спрашиваю: “А как вы относитесь к России?” Он подумал, что я такой же украинский националист и выдал фразу: “Была бы моя воля, я на территории Украины за каждое русское слово отрубал бы по одному пальцу”. Тут меня уже накрыло. Я начал хватать его газеты, выбрасывать их в мусорку, поливать кофе. Стол и палатку выбросил с обрыва, который был между метро и лесом. А потом начал его бить. И если бы кто-то не вызвал милицию, то бандеровец бы “згинув за вільну Україну”[21] прямо на месте, где проводил агитацию».
Итак, состоялся государственный переворот. Янукович вместе со своим окружением сбежали в Россию. Оппозиция полностью взяла управление страной в свои руки, а марионеточная Верховная Рада приняла все необходимые законы для перехода Украины на нацистские рельсы.
В это время в моём окружении среди казаков и просто пророссийских неравнодушных ребят, поняли, что своими силами бороться в Киеве с вооружёнными боевиками «Правого сектора» и других радикальных объединений уже не получится. Украину мы проиграли…
Но в то же время стали появляться первые признаки народного сопротивления в Крыму и Донбассе. Это был не проплаченный регионалами Антимайдан в Киеве, а действительно здоровые народные силы.
В зимние месяцы 2013/14 годов я часто встречался со своим атаманом Алексеем Селивановым и узнавал от него новости о происходящем на Украине. Для меня была важна его оценка событий, которые творились на Майдане, в правительстве, в Крыму. Иногда после занятий в кадетском классе, находившемся в районе Борщаговки, атаман подвозил меня на машине к Индустриальному мосту, от которого мне было проще добираться домой. Мы ехали и говорили об истории, политике, о том, что я никогда не смог бы услышать от своего привычного окружения.
И однажды при встрече он сказал: «Нужно уезжать в Россию». В этот день к атаману я приехал не один, а с Сергеем. После такого предложения Алексея мы с Серёжей замолчали на некоторое время. Для себя слова о том, что нужно уезжать в Россию я воспринял крайне серьёзно и стал думать, как я оставлю семью в Киеве? Ведь если я уеду, а они останутся, то я им не смогу помочь ничем, в случае войны в самом Киеве. А к этому сначала всё и шло. Потому что Майдан ещё пылал, административные здания не были покинуты боевиками, на блокпостах при въезде в Киев стояли вооружённые правосеки, и высказывались предположения, что в самом Киеве всё одной сменой власти не закончится.
Останавливало меня и то, что я учился в колледже. В таком случае мой отъезд в Россию ставил крест на дальнейшем образовании в Киеве. Предложение атамана было авантюрой. Ведь мне исполнилось всего 16 лет, а в России у меня не было ни одного родственника или даже знакомого. Тогда я его спросил: «Это окончательное решение? Если мы уедем в Россию, то больше не вернёмся в Киев? Так как в случае отъезда я жертвую всем: учёбой, прежней жизнью, всеми перспективами». Атаман сказал, что если уезжаем, то уже окончательно и бесповоротно. Но после этого разговора мы ещё несколько недель пробыли на Украине.
Воспоминание Алексея Селиванова о том разговоре:
«Тогда стало понятно, что никакого порядка на Украине не будет и грядёт переворот, и мы думали о том, как действовать в этих условиях. В мирное время “Верное Казачество” было организацией, состоявшей из обычных семейных людей, которые ходили на работу, учёбу, жили в основном в Центральной Украине, а не на Донбассе или в Крыму. Но большинство из них были идейными и мириться с этой русофобской политикой не соглашались. Поэтому с теми, кто смог переступить комфорт и всю устоявшуюся жизнь, мы собрались и решали что делать. У нас был перед глазами пример Белой армии, когда люди после переворота в столицах бросили быт, семьи, дома и пошли на Дон для того, чтобы зажечь там светоч борьбы за единую и неделимую Россию. И мы поступили точно так же. Те, кто хотел, выдвинулись туда, где ещё было сопротивление — в Крым и на Донбасс.