К этой женщине шли Секененра и Ахотеп. Она ожидала их визита, ибо уже знала о приезде посланника от царя пастухов. Тетишери помнила посланников, являвшихся к ее покойному мужу за золотом, зерном и камнем, которые они требовали в качестве дани, какую платит подданный своему господину. Муж отправлял им нагруженные до отказа судна, чтобы не оказаться полностью порабощенным этими дикими людьми и удвоить тайные усилия по созданию армии, которая станет самым драгоценным завещанием его сыну Секененре и потомкам. Царица думала об этом, ожидая царя, а когда тот прибыл вместе с женой, она протянула к ним свои худые руки. Оба поцеловали ей руки, царь сел справа, его супруга — слева от матери. Затем Тетишери нежно улыбнулась и спросила сына:
— Что угодно Апофису?
Сын ответил полным негодования голосом:
— Мама, ему угодны Фивы со всем, что в них имеется. Нет, более того, на этот раз он хочет лишить нас чести.
Встревоженная мать смотрела то на сына, то на его супругу, однако хранила спокойствие, несмотря на плохие вести.
— Его предки, невзирая на жадность, довольствовались гранитом и золотом, — заметила она.
Царица Ахотеп возразила:
— Мама, но Апофис требует, чтобы мы истребили священных гиппопотамов, чей рев не дает ему спать, и построили рядом с храмом Амона такой же его богу Сету. Он желает, чтобы наш повелитель снял белую корону.
Секененра подтвердил слова Ахотеп и рассказал матери все о визите посланника и его требованиях. На благородном лице матери появилось выражение отвращения, дрожащие тубы говорили о негодовании и раздражении. Она спросила царя:
— Что ты ему ответил, мой сын?
— Мне еще предстоит ответить ему.
— Ты уже принял решение?
— Да. Полностью отвергнуть все требования.
— Тот, кто выдвинул эти требования, не примет отказа!
— А тот, кто способен категорически отвергнуть их, не должен опасаться последствий своего решения.
— Что, если он объявит войну?
— Тогда я отвечу ему тем же.
Упоминание войны прозвучало странно, пробудив в ее памяти воспоминания о давних событиях. Тетишери вспомнила времена, похожие на эти, когда ее муж в отчаянии не знал, к кому обращаться, и жаловался ей о своих невзгодах и тревогах, жалел о том, что у него нет сильной армии, способной дать отпор алчному врагу. Теперь же ее сын говорил о войне смело, решительно и уверенно, ибо времена изменились, надежда воскресла. Тетишери украдкой посмотрела на жену сына и поняла, что та смятенна, надежды царицы и дурные предчувствия матери безжалостно раздирали ее. Тетишери тоже была царицей и матерью, но не находила в себе сил сказать что-либо, кроме того, что наставнице народа и его святой матери полагалось сказать. Она спросила сына:
— Эта армия сможет избавить Египет от оков?
— По крайней мере, она не допустит вторжения пастухов на Юг страны.
Затем он с презрением пожал плечами и сердито сказал:
— Мама, мы угождаем этим пастухам уже не первый год, но их жадности нет предела. Они уже хотят заполучить наше царство. Теперь вмешалась сама судьба, и я считаю, что лучше проявить храбрость, чем тянуть время и умиротворять врага. Я пойду на этот шаг и посмотрю, что будет дальше.
Тетишери улыбнулась и гордо произнесла:
— Да благословит Амон эту гордую душу!
— Что ты скажешь, мама?
— Я скажу, мой сын: «Следуй избранному пути и да хранит тебя Бог, а мои молитвы принесут тебе благословение!» Такова наша цель, именно так должен поступить юноша, избранный Амоном для осуществления бессмертных надежд Фив!
Секененра обрадовался, его лицо сияло. Он наклонился и поцеловал Тетишери в лоб. Она поцеловала левую щеку сына и правую щеку Ахотеп и благословила обоих. Они вернулись к себе счастливые и радостные.
5
Посланнику Хаяну сообщили, что Секененра примет его утром следующего дня. В назначенное время царь явился в зал приемов в сопровождении придворных старших рангов. Там он застал главного министра, верховного жреца, командиров армии и флота. Они ждали царя у его трона. Все встали и поклонились. Он занял свое место на троне и разрешил остальным сесть. Затем гофмейстер, стоявший у двери, громко объявил о приходе посланника Хаяна. Появился короткий тучный посланник с длинной бородой. Он приближался высокомерной походкой и думал про себя: «Что мне ждать от этих людей? Мир или войну?» Приблизившись к трону, он поклонился, приветствуя сидевшего на нем царя. Тот ответил послу таким же поклоном, дал ему знак сесть и спросил:
— Надеюсь, вы провели приятную ночь?
— Ночь была приятной благодаря вашему щедрому гостеприимству.
Хаян взглянул на голову царя и, увидев на ней белую корону, расстроился и пришел в неистовый гнев, считая недопустимым, что правитель Юга бросает ему подобный вызов. Царь же и не собирался проявлять к нему вежливость, ибо вполне отдавал себе отчет, что означает отказ от требований Апофиса. Желая выразить свое мнение смело, решительно и прямо, царь сказал:
— Посланник Хаян, я изучил требования, которые вы столь точно передали нам, и обсудил их с ответственными лицами моего царства. Мы все пришли к мнению, что их следует отвергнуть.
Хаян не ожидал столь резкого, недвусмысленного отказа. От удивления он лишился дара речи. Хаян с изумлением и неверием смотрел на Секененру, его лицо покраснело, словно коралл.
Царь продолжил:
— Я считаю, что эти требования противоречат нашим верованиям и чести.
Придя в себя от удивления, Хаян сказал спокойно и высокомерно, будто не расслышал слов царя:
— Если мой повелитель спросит: «Почему правитель Юга отказывается возвести храм Сету?», что я должен ему ответить?
— Скажите ему, что жители Юга поклоняются только Амону.
— А если он спросит: «Почему они не хотят истребить гиппопотамов, лишающих меня сна?»
— Скажите, что жители Юга считают их священными.
— Поразительно! Разве фараон не священнее гиппопотамов?
Секененра на мгновение опустил голову, будто обдумывая ответ. Затем он решительно ответил:
— Апофис священ для вас. Гиппопотамы священны для нас.
Услышав столь ясный ответ, придворные почувствовали облегчение. Хаяна же обуревал гнев, хотя он и не дал ему взять верх над собой. Он сдержался и спокойно сказал:
— Уважаемый правитель, ваш отец правил Югом и не носил эту корону. Вы считаете, что у вас больше прав, чем у вашего отца?
— Он оставил мне Юг в наследство, и эта корона давно принадлежит ему. Поэтому я имею право носить ее.
— Однако в Мемфисе есть другой человек, который носит двойную корону Египта и называет себя фараоном Египта. Что вы думаете о его правах?
— Я думаю, что он и его предки незаконно захватили власть над этим царством.
Терпение Хаяна иссякло, и он заговорил с гневом и презрением:
— Правитель, не думайте, что вы царь, раз надели эту корону. Царь — это, прежде всего, сила и власть. В ваших словах я не нахожу ничего, кроме пренебрежения к добрым отношениям, которые связывали ваших предков с нашим царем, а также вызов, последствия которого вам неподвластны.
Лица придворных вспыхнули от гнева, но царь хранил спокойствие и любезно ответил:
— Посол, мы намеренно не стремимся к злу. Но если кто-то посягнет на нашу честь, мы не пойдем на уступки и не свернем на безопасный путь. Одно из наших достоинств заключается в том, что мы не преувеличиваем свои силы, так что не ждите от меня хвастливых слов. Но знайте, что мои предки, насколько могли, хранили независимость этого царства, и я никогда не отдам то, что Бог и люди сочли нужным сберечь.
На губах Хаяна появилась насмешливая улыбка, за которой скрывалась жгучая ненависть. Он заключил вкрадчивым тоном:
— Как вам угодно, правитель. Я всего лишь выполнил долг посланника, но вам придется нести ответственность за последствия своих слов.
Царь наклонил голову и ничего не ответил. Затем он встал, давая понять, что аудиенция закончена. Все встали, оказывая ему почтение, и продолжали стоять до тех пор, пока он не скрылся за дверью.
6
Царь, осознавая опасность положения, выразил желание посетить храм Амона, помолиться ему и объявить в священном дворе храма о начале войны.
Он известил об этом главного министра и придворных, и министры, командиры, гофмейстеры, высокие должностные лица группами направились к храму Амона, чтобы встретить там царя. Жители Фив, не ведая ни о чем, заметили, что происходит за величественными стенами дворца, и шепотом говорили о том, что посол Севера прибыл с большой помпой, а уехал в гневе. Среди жителей Фив распространилось известие, что Секененра собирается побывать в храме Амона, чтобы просить у Бога совета и помощи. Большие толпы мужчин, женщин и детей шли к храму, где застали других людей, которые окружили храм и заполняли улицы, ведшие к нему.
Лица всех были серьезны, взволнованны, полны любопытства. Люди нетерпеливо задавали друг другу вопросы, и каждый по-своему толковал возникшее положение. Появился царский эскорт, впереди которого ехал эскадрон гвардейцев. Затем показалась колесница царя и другие колесницы, в которых прибыли царица, принцы и принцессы царского двора. Людей охватило волнение и радость, они махали своему повелителю, громко приветствовали его и ликовали. Секененра улыбнулся им и помахал скипетром.
Все обратили внимание на то, что царь одет в походное обмундирование и держит сверкающий щит. Люди с растущим нетерпением ждали новостей. Царь вошел во двор храма, мужчины и женщины его семейства следовали за ним. Жрецы храма, министры и командиры встретили их, распростершись ниц, а Нофер-Амон громко воскликнул:
— Да сохранит Бог навеки жизнь царя и Фиванское царство!
Люди радостно снова и снова повторяли его слова. Царь приветствовал их, приложив руку к голове и широко улыбаясь. Затем царь и его окружение вошли в алтарный зал, где солдаты тут же принесли Богу в жертву быка. Затем все обошли жертвенник и зал колонн, выстроились в два ряда, после чего царь передал скипетр наследному принцу, приблизился к священной лестнице, поднялся к святая святых, смиренно переступил через священный порог и затворил за собой дверь. Казалось, его окутали сумерки, он наклонил голову, снял корону из благоговения к непорочности этого места, направился с трепетной дрожью в коленях к нише, в которой покоился Господь Бог. Там он пал ниц у его ног, поцеловал их и молчал, пока его прерывистое от волнения дыхание не успокоилось. Затем он произнес низким голосом, будто начиная сердечную беседу: