ь какое-нибудь удивительное откровение. В его состоянии произошла перемена. Сожаление и печаль, смятение и борьба исчезли, уступив место величественной гармонии. Так в другой, давней жизни, худшей или лучшей, он сказать не мог, он ждал Изабеллу, когда они были молоды и счастливы, подчинял себя власти Мильтона или Вордсворта, ожидая, что внутри него проявится величественная завершенность их поэзии. До сих пор он верил, что ощущение гармонии — это все, что они — Изабелла или «Потерянный рай» — могли предложить, но теперь он начинал понимать, что за этим порогом лежит длинная дорога. Сама гармония была лишь вступлением к расцвету всего его существа. Это надо было пережить каждой клеточкой тела, привыкнуть к мысли, что за порогом открываются новые горизонты. Он отдался мгновению свободно и полностью, он поверил, что жизнь его станет полнее благодаря смерти короля. Нет смысла расстраиваться или стыдиться, его задача — пережить этот момент как можно полнее. Нет ничего дурного в том, что другие будут жить благодаря смерти короля. Он наконец отпустил воображение на волю и отдался мгновению.
— Выпейте, ваше величество. — Консидайн подал чашу Инкамаси.
Король приподнялся, принял ее, поднес к губам и осушил. В тот же миг руки его разжались, лицо изменилось, и он тяжело рухнул на подушки.
Но еще прежде звона, с каким чаша коснулась пола, в комнате грохнул выстрел. Роджер видел, как Консидайн взмахнул руками и рухнул на кушетку. За мгновение до смерти короля тот, кто его уничтожил, пал ему на грудь, сам сраженный насмерть. Оборвались две жизни, а не одна. Консидайн никогда не заботился о своей безопасности, и вот случай, которого он так долго избегал, нашел его. Пуля пробила голову, кровь струилась на тело мертвого короля. А Моттре буквально за шиворот выволок Кейтнесса из комнаты, захлопнул дверь и запер ее снаружи. Он потащил священника в холл. Кейтнесс бежал и слушал торопливые приказы:
— Возле входной двери стоит машина. Садитесь… я скоро приду. Вы умеете водить?
— Да, — выдохнул Кейтнесс.
— Тогда садитесь за руль.
Они вбежали в холл. Моттре, безумно озираясь вокруг, подтолкнул его к входной двери, проследил за тем, как священник забрался в машину, захлопнул дверь, чтобы Кейтнесс случайно не увидел, какие дела задерживают его, и опять обвел холл безумным взором.
Его подвела маленькая случайность. Старый еврей, сжимая в руках драгоценности, некоторое время посидел в холле один, а потом отправился наверх. Он сидел у себя в комнате, погруженный в раздумья, когда туда ворвался Моттре. Полковник первым делом ухватился за чемоданчик. Но Розенберг не собирался отпускать доверенное ему Богом своих отцов. Моттре сбросил его со стула, но Иезекииль так и не отпустил священное сокровище. Моттре изрыгал проклятья, старый еврей молчал. Он только смотрел на похитителя с безграничным презрением, так, как смотрел его Господь на осквернителей святых мест. Он видел перед собой искаженное лицо алчного язычника, и успел, перед тем как пуля пробила его голову, плюнуть в него.
Но к этому времени револьверы соратников Бессмертного вдребезги разнесли дверь вместе с замком, и теперь их разъяренная толпа вывалилась в холл. Моттре услышал их и бросился к стеклянным дверям в сад. Они оказались заперты, и это опять его задержало. Когда он выбрался наружу, Верекер и египтянин уже ждали его возле машины. Моттре выстрелил не целясь и побежал вдоль стены дома. Возможно, этот выстрел спас жизнь Кейтнессу, потому что преследователи пока не разобрались, кто из беглецов стрелял в Консидайна. Верекер оказался без оружия, а египтянина отвлекло появление Моттре. Оба они оставили священника и рванулись в темноту, чтобы перехватить Моттре.
Из дома послышались проклятья. Люди нашли мертвого Иезекииля. Роджер, которого несло в общем водовороте, тоже оказался там. Он потом удивлялся, почему никто не пристрелил его на месте, и приписал свое спасение тому, что Консидайн относился к нему как к своему. Он старался упорядочить мысли, но мог лишь повторять: «Консидайн мертв… Но вот мертв ли?» Умер ли он? Или впервые в своем великом эксперименте он достиг результата, которого желал? Войдя в комнату, он увидел тело еврея и остановился возле двери. Снаружи, из темноты, опять раздались выстрелы. Роджер собрался с мыслями: лучше, наверное, поискать Кейтнесса. Если Консидайн мертв, оба они окажутся в весьма сомнительном положении. Он прислушался. За домом прогремел еще один выстрел. Он выбежал наружу, к машине с горящими фарами. Вот, подумал он, могучее человеческое воображение погасло, а свет этой железной колымаги горит как ни в чем ни бывало. Он выругался и увидел Кейтнесса, неуверенно выбиравшегося из машины. Роджер подошел к нему, и Кейтнесс встретил его вопросом:
— Ну и что нам теперь делать?
— Думаю, вам лучше бежать, — ответил Роджер. — Инкамаси мертв. Что вам еще здесь делать?
Кейтнесс беспокойно озирался по сторонам, но в темноте ничего не было видно.
— Что случилось с Моттре? — спросил он.
— Откуда мне знать? — пожал плечами Роджер. — Зачем вы сбежали с ним? — Его пронзила внезапная мысль, и он добавил: — Это вы… боже мой, это вы подговорили его выстрелить?
— Господи, конечно, нет, — воскликнул священник, — но я пообещал сделать для него что смогу, если… ну, если ему понадобится.
— Понимаю, — кивнул Роджер. Мысли клокотали у него в голове, он все никак не мог поверить. Великий мечтатель, повелитель озарения пал от руки… от рук предателя и священника. Он резко повернулся и спросил: — Надеюсь, вы заплатили ему лучше, чем Каиафа? Даже полукронами это выходит всего три фунта пятнадцать шиллингов.
Кейтнесс сокрушенно вздохнул.
— Не будьте несправедливы, Ингрэм… — начал он.
Роджер прервал его.
— А за Розенберга вы ему столько же пообещали?
— При чем здесь Розенберг? — озадаченно спросил Кейтнесс. — Неужели он убил Розенберга?
— Неужели? — горько повторил Роджер. — А как вы думаете, чего он хотел? Можете пойти взглянуть. Розенберг мертв, а камни исчезли.
Священник в ужасе уставился на него. Ему казалось, что Моттре искренен, но теперь… он припомнил лихорадочное возбуждение полковника, выстрел в доме уже после того, как он сел в машину… Розенберг убит (он сразу поверил Роджеру), драгоценности украдены…
Роджер заметил, как священник содрогнулся, и с ноткой жалости сказал:
— Вы не знали?
— Помоги мне Бог! — сказал Кейтнесс. — Не знал. — Конечно, он не знал. Если он и был отчасти виновен в смерти Консидайна, то это благородная вина, он ее выдержит. Господь обратил зло в добро… Он добавил: — Что теперь говорить…
Оба они все еще ждали чего-то. Где-то в темноте между ними и морем гонялись друг за другом вооруженные люди, забывшие о советах учителя обращать любую страсть в способ внутреннего совершенствования и дальнейшей победы. Их сила обратилась в жажду сокровищ или жажду мести, случай, сразивший Консидайна, высвободил их плохо укрощенную дикость.
Роджер с Кейтнессом медлили. Когда стало уже совершенно невтерпеж стоять в темноте и тишине, ночь взорвалась хаосом звуков. Беспорядочная стрельба завершилась пронзительным криком.
Любой человек сказал бы, что это был предсмертный крик. Он разорвал ночь, подведя черту сомнениям, спорам и учениям. Кричал один из этих дерзающих духов; крик был рожден природной страстью к жизни, понять которую не может никто из тех, кто пока жив. Крик пронзил всех, кто его слышал, ужасом смерти, окончательной и навсегда. Учитель и повелитель был мертв, среди адептов его учения воцарилась вражда, как и предрекал несколько дней назад мертвый теперь король. Крик словно ударной волной толкнул Роджера. Найджел Консидайн был мертв, предательство, которое он презирал, одолело его, а дальше ждало полное забвение. Если бы он вернулся… — но Роджер отверг такую мысль. Нервы у него не выдержали, он вернулся к машине и сказал Кейтнессу:
— Надо убираться отсюда.
Священник, тоже дрожа, повернулся к нему.
— Может, нам… — начал он, кладя руку на машину.
— Нет, ради бога, — воскликнул Роджер. — Бросим все, если уж собрались уходить. Пойдемте, куда-нибудь да выберемся.
Кейтнесс молча согласился.
— Но давайте хотя бы возьмем наши пальто! — сказал он. — Они висят у самого входа.
— Я туда больше не вернусь, — сказал Роджер, — если только Консидайн меня не позовет.
— Тогда это сделаю я, — сказал Кейтнесс. — Он бросился обратно в холл и через пару минут вернулся. — Они нам пригодятся, если нам придется идти всю ночь, — сказал он.
Пребывая между страхом, отчаянием и надеждой, они вышли за ворота и окунулись в темноту за ними.
Кейтнесс как-то неуверенно произнес:
— Миссис Ингрэм будет рада вашему возвращению.
— Да, — ответил Роджер. — Изабелла… — и больше ничего не сказал.
Глава четырнадцатаяРЕЗКАЯ ПЕРЕМЕНА
На следующее утро после долгих пеших блужданий они наконец нашли в каком-то незнакомом городке маленький гараж и там наняли машину до Винчестера, а оттуда добрались до Лондона поездом и снова прибыли в Кенсингтон, откуда их увезли меньше сорока восьми часов назад. Улицы все еще были полны беженцами, хотя опасность уже миновала, и власти сообщили, что вторжение подавлено. Однако к тому времени толпа впала в какое-то оцепенение, подобное сну. Люди зачарованно двигались, казалось, без всякой цели. Гражданские власти с помощью полиции и военных привлекли транспорт, наладили по мере сил снабжение едой и питьем, и в конце концов кое-как взяли положение под контроль. Автобусы развозили беженцев по домам, им в помощь выделили реквизированные такси, грузовики и все, что годилось для перевозки людей. Роджер и Кейтнесс добрались до Колиндейл-сквер подземкой, постепенно освобождающейся от тех, кто искал там спасение. Теперь Роджер и священник стояли перед парадными дверями, ежась в бледном свете дня — так замерзшие купальщики топчутся на каменистом берегу, поглядывая на стонущее перед ними безрадостное ненастное море. Сэр Бернард сам поспешил открыть им, оставив на время беженцев, набившихся в его кухню в ожидании отправки домой. Роджер смог только кивнуть, предоставив объяснения Кейтнессу. Через мгновение появилась Изабелла и увела его в свою комнату. Заперев дверь, она обеспокоено повернулась к мужу.