Позже к вечеру, дойдя до коттеджа, Кеннет обнаружил, что Лайонел не разделяет точку зрения архидиакона. В отношении семейства Рекстоу Грегори Персиммонс был безупречен. Он предоставил им коттедж, он послал прислугу и освободил Барбару от хозяйственных хлопот; он часами возился с Адрианом и настолько увлек его моторами и машинами, что Адриан все чаще подумывал, а не пойти ли папе с мамой погулять, пока он играет с новым приятелем. Словом, Лайонел не видел смысла присоединяться, пусть даже ради сочувствия, к крестовому походу против своего благодетеля, тем более что и сам Морнингтон разрывался между сочувствием и скепсисом.
— В любом случае, — сказал Лайонел, — не понимаю, что я должен делать. Да любой, кто возьмется освободить меня от Адриана на полдня, может лупить по голове хоть архиепископа, я и слова не скажу.
— Ничего ты не должен, — отвечал Кеннет, — Я просто хотел обсудить с тобой эту историю.
— Слушай, — предложил Лайонел, — мы завтра приглашены в Калли на чай… Хочешь, я поговорю с ним?
Кеннет появился в Калли после полудня. Утром он побывал на службе и выслушал проповедь архидиакона на тему «Не пожелай дома ближнего своего». Отождествив «ближнего» с Господом, архидиакон упомянул о «стадах Моих на тысячах холмов», и вывел отсюда, что желать можно только дома Господня, а верней — самого Господа Бога. «Не Его творения, не Его проявления, не Его свойств, но Его Самого, — закончил он. — Вот чего мы должны желать, к чему стремиться, ибо только тут дозволительна и хороша любая жадность и любая страсть. Вся вселенная — дом Его, и сам ты — слуга Его, и тела наши — волы Его и ослы Его, и душа ближнего твоего — невеста Его. Только Его желай всем сердцем, разумом и волей. Восславим же Господа Всемогущего, и воздадим хвалу Отцу и Сыну и Святому Духу!»
Паства рылась в карманах, искала мелочь.
Кеннет застал на террасе в Калли Грегори Персиммонса, сэра Джайлса и все семейство Рекстоу. Хозяин весьма любезно встретил одного из своих давних сотрудников. Кеннет, правда, не обратил на это особого внимания. Проходя вслед за служанкой через зал на террасу, он заметил древнюю чашу, очень похожую на ту, которую описывал архидиакон. Она открыто стояла на полке возле садовой двери. Кеннет растерялся. Не мог же Персиммонс выставлять на всеобщее обозрение свои воровские трофеи! Либо священник ошибался, либо Персиммонс того и добивается, чтобы все сочли это невозможным.
«Нет такой идеи, — размышлял Кеннет, — чтобы наше сознание тут же не подобрало ей альтернативы. Ладно. Надо действовать».
— Как поживаете, мистер Персиммонс? — спросил он. — Надеюсь, вы простите, что я зашел к вам?
Разговор неторопливо вился вокруг весенних планов и книжного дела вообще. Изредка в нем возникали тихие заводи, и Адриан тут же нырял в них.
Как-то само собой Лайонел и Кеннет заговорили о правке, и сэр Джайлс, хранивший до сей минуты упорное молчание, вдруг оживился.
— Объясните-ка мне, — поинтересовался он, — гранки показывают посторонним?
— Скорее нет, — без особого пыла ответил Лайонел, следя за Адрианом. — Зависит от издателя.
— От беса, я бы сказал! — проворчал сэр Джайлс. — А вы что скажете, Персиммонс?
— Соглашусь, — ответил тот. — Пока они не ушли в печать, показывать их не стоит…
— Вот я и спрашиваю, — язвительно сказал сэр Джайлс, — с какой стати гранки моей книги давали всем, кому не лень, когда она еще не вышла из печати? Если виноват один из присутствующих, я хотел бы знать, кто именно.
— Тамалти, дорогой мой, это неважно, — пытался успокоить его Грегори. — Я же просил вас не вспоминать больше об этом.
— Что хочу, то и вспоминаю, — желчно проскрипел сэр Джайлс. — В конце концов, я имею право знать, с какой стати ненормальному попу показывают те места, которые я, например, собрался сократить. Что ж это, Персиммонс? Ходят всякие… архидиаконы!..
Несомненно, присутствие Барбары мешало сэру Джайлсу выражать свои чувства. Но Кеннет этого не понял. Сообразив, о чем идет речь, он подался вперед и произнес:
— Боюсь, это моя вина, сэр Джайлс. Ваши гранки архидиакону показал я. Мне очень жаль, если это повлекло какие-нибудь неудобства для вас, но я не так уж уверен, что гранки — сугубо приватный документ. Их дают для рекламы, например; бывают и другие надобности. Никто не оговаривал особую конфиденциальность вашей книги.
— Это верно, не оговаривал, — злобно глядя на Кеннета, сказал сэр Джайлс. — Мне и в голову не могло прийти, что гранки будет изучать целый синклит еще до того, как я их выверю.
— Хватит, хватит, Тамалти, — сказал Грегори. — Ну, случилась неприятность… Я уверен, Морнингтон первый не рад этой оплошности. Он немного иначе смотрит…
— Смотрит иначе? — огрызнулся сэр Джайлс. — Я бы сказал, вести себя не умеет.
Теперь уже взвился Кеннет.
— Не вижу никакой оплошности, — холодно произнес он. — Я имел полное право так поступить. О какой это неприятности вы сожалели, мистер Персиммонс? — Он повернулся лицом к хозяину, спиной — к сэру Джайлсу.
— Я? Сожалел? — поспешно удивился Грегори. — Тут не о чем говорить. Нелепая случайность, вот и все. Просто благодаря вашему излишнему усердию, дорогой Морнингтон, архидиакон теперь обвиняет меня в том, что у него украли потир, о котором писал сэр Джайлс. Естественно, я предпочел бы, чтобы он никогда не видел этих гранок. Надеюсь, вы согласитесь, что гранки — рабочий документ, не предназначенный для всеобщего обозрения.
— Вы же не читаете личных писем со ступеней собора! — добавил сэр Джайлс. — А тех, кто читает, я бы сажал в помойную яму.
— Ну, ну, Тамалти, вы уж слишком! — проговорил Персиммонс, глядя, как Кеннет в ярости ходит кругами вокруг стола. Барбара и Лайонел начали торопливо собираться. — Конечно, профессиональная этика предполагает конфиденциальность, но мы тут слишком строги. Знаете, Тамалти, нынешнее поколение на многое смотрит иначе. Они уже не так зажаты, не так догматичны, можно сказать.
— Не так порядочны, вы имеете в виду, — уточнил сэр Джайлс. — Однако это ваше дело, не мое. Вы ведь издатель.
— Не будем об этом говорить, — приятным голосом сказал Грегори.
— Нет, будем! — воскликнул Кеннет. — Что же получается? Можно обозвать меня лжецом, вором и еще бог знает кем только за то, что я сделал совершенно законную вещь, а потом простить — и все? Извините, Барбара, но я этого так не оставлю.
— Вы ничего не можете сделать, — ухмыльнулся сэр Джайлс. — Мы же простили вас, любезный, и дело с концом.
Кеннет топнул ногой.
— Это вы должны попросить прощения, — сказал он. — Сэр Джайлс, какая такая тайна скрыта в этой чертовой книге?
Барбара подошла к Морнингтону и ласково взяла его за руку.
— Кеннет, милый, успокойтесь, — тихо сказала она и повернулась к Грегори:
— Мистер Персиммонс, я не совсем понимаю, о чем речь, но нельзя ли обойтись без взаимных прощений? — Теперь она, мило улыбалась сэру Джайлсу. — Мне кажется, сэру Джайлсу приходилось прощать многим людям в самых разных странах, и нас он, честное слово, может пощадить.
Лайонел пришел на помощь жене.
— Кажется, здесь больше моей вины, — сказал он, — Гранки-то были у меня, а про этот невыправленный экземпляр я совсем забыл. Браните меня, сэр Джайлс.
— Что там внутри конторы, это ваше дело, — не сдавался сэр Джайлс. — Но какой-то чужак, поп, да еще сумасшедший!..
— Этот сумасшедший поп… — начал Кеннет, но его тут же перебила Барбара.
— Да о чем вы толкуете? — воскликнула она. — Мистер Персиммонс, можете вы мне объяснить?
— Конечно, конечно, моя дорогая, — любезно проговорил Грегори. — Не только объяснить, но и показать. Адриан вот уже видел. Мы с ним играли сегодня утром. Речь идет об идентификации одного старого потира.
Он провел своих гостей в зал и остановился возле полки.
— Вот стоит потир. Он мой. Я приобрел его у одного грека, а ему он достался от предков, бежавших, когда турки пришли в Малую Азию. Чаша проделала путь из Эфеса в Смирну. Любопытный экземпляр, но не более того. Теперь о Граале. К несчастью, наш архидиакон прочел абзац, из-за которого мы тут повздорили, а потом случились сразу три события. Я поинтересовался, нет ли у него лишнего потира для одного моего приятеля; воры ограбили местную церковь; архидиакона стукнул по голове какой-то бродяга. Теперь он считает, что этот бродяга — я, а этот потир — как раз тот, что украли из его церкви. Это он говорит, что украли.
— Что значит «он говорит»? — спросил Лайонел.
— По правде сказать, никто из нас близко не знаком с архидиаконом, — сказал Грегори. — А ведь некоторые клирики не считают зазорным получить лишний пенни, продав какому-нибудь американскому миллионеру что-нибудь древнее. Власти почему-то этого не одобряют, и если вещица-другая исчезнет с помощью бродяги или злодея-соседа…
Все помолчали, потом Кеннет сказал:
— Если бы вы близко знали вашего соседа…
— Так ведь я и не спорю, дорогой мой, — подхватил Грегори. — Наверное, я несправедлив к нему. Но стоит ли ждать справедливости, если твой же приходской священник обвиняет тебя в грабеже на большой дороге? Не удивлюсь, если ко мне еще и полиция пожалует. Наверное, надо бы предложить ему этот потир взамен… потерянного, но, признаюсь, я все-таки не настолько христианин.
— А как же вы с ним играли нынче утром? — спросила Барбара и улыбнулась Адриану.
— А вот это наш секрет, правда, Адриан? — шутливо ответил Грегори. — Есть у нас такая секретная игра, так ведь, Адриан?
— Мы играем в скрытые картины, — серьезно сказал Адриан. — Только тебе, мамочка, про это не надо знать. Да? — спросил он Грегори.
— Конечно, — кивнул Персиммонс.
— Конечно, — повторил Адриан. — Это мои скрытные картины.
— Хорошо, хорошо, милый, — сказала Барбара. — Ну что же, мистер Персиммонс, нам пора. Спасибо вам за такой прелестный день. Это вашими заботами у нас так дивно складывается отпуск.
Сэр Джайлс уже успел удалиться, поэтому прощались без неловкой натянутости. Грегори задержал Морнингтона и сказал: