Одновременно с учетом того, что каждый гражданин был обязан принимать участие в национальной обороне, истребительным батальонам после выполнения их первоначальной задачи приказали переходить к партизанской борьбе, отказав им в роспуске под угрозой строжайшего наказания.
В противоположность этому тогда же вышла директива (без даты, см.: Приложение № 4) гражданских властей Белоруссии, а именно Совета народных комиссаров и Центрального комитета Коммунистической партии Белоруссии, потребовавшая проведение самой широкой децентрализации и «разделения» ответственности. В пику содержавшимся в приказе командующего Северо-Западным фронтом требований, отражавших чисто военный подход к организации партизанской борьбы, в оккупированных областях стали распространяться листовки с призывом к гражданским органам управления опираться на традиционные представления о народном вооруженном сопротивлении. В них, в частности, говорилось:
«На каждом предприятии, транспортной организации, в каждом совхозе и колхозе образуются партизанские отряды из мужчин, женщин и из числа молодежи, способной выполнять задачи по защите народа…
Создание баз для размещения партизан является ответственным делом колхозов, которые должны обеспечить их запасами продовольствия и одежды. В соответствии со своим предназначением партизанам следует вооружаться за счет народных средств, то есть ружьями, гранатами, пистолетами, ножами, топорами, косами, вилами и канистрами с бензином…»
Наряду с этой директивой, однозначно предусматривавшей создание бесчисленного количества небольших групп заговорщиков, вышло и требование по образованию крупных партизанских отрядов, которые должны были делиться на общинные, районные, городские и сельские организации во главе с избранными советами штабами и командирами из числа офицерского резерва Красной армии или из рядов имеющих армейскую подготовку товарищей.
При этом в обоих указаниях обращает на себя внимание на удивление большая открытость как самой организации, так и порядка подчинения создававшихся партизанских отрядов. Их части и отделения, похоже, были связаны между собой только личным решением и индивидуальной инициативой их непосредственных командиров. Поэтому остается непонятным, каким образом обеспечивалось центральное руководство из Москвы этими отрядами и проводимыми ими боевыми операциями. Ведь снабжение каждой партизанской группы средствами радиосвязи тогда не представлялось возможным. Оно и позже ограничивалось поставкой радиостанций лишь крупным соединениям. К тому же создание системы оповещения и надежных каналов связи требовало достаточно много времени.
Высказанное же в приказе командующего Северо-Западным фронтом требование не ждать указаний «сверху» тоже предоставляло отдельным отрядам большую самостоятельность. Поэтому можно предположить, что к тому времени советское руководство продолжало рассматривать партизанскую войну как своеобразный эксперимент, результаты которого еще только следовало ожидать. Оно явно намеревалось вмешаться в ее развитие только после того, как военная или политическая целесообразность такой борьбы проявится в достаточно твердых формах.
Текст партизанской листовки, распространявшейся на территории Украины осенью 1941 года:
«Товарищи!
Вы находитесь на территории, временно захваченной этим чудовищем – Гитлером. Цель его подлой политики заключается в том, чтобы убедить вас свезти ему часть вашего урожая с тем, чтобы затем отобрать все остальное. За этим он, собственно, и пришел. Вспомните 1918 год, когда немцы забрали у вас все зерно и вывезли его в Германию.
Не поставляйте им ваш урожай!
Оставайтесь с нами на связи!
Мы знаем, нацисты вас уверяют, будто бы они уже взяли Москву, Одессу и Ленинград. Не верьте этой лжи! Помните слова Сталина, что враг хитер и коварен. Помните, враг будет разбит, поскольку наше дело – правое!
Нацисты выгонят вас из ваших родных мест, а лучших и самых достойных жителей деревень убьют.
Не дожидайтесь этого! Вооружайтесь и приходите к партизанам!
Наносите смертельные удары по жизненно важным путям снабжения Гитлера!»
Глава 5Меры немецкого командования по охране территории и своих войск
Война против Советского Союза поставила немецких солдат на Востоке в такие условия, для которых были характерны особые психологические нагрузки, заметно отличавшиеся от тех, что имели место при применении обычных методов ведения боевых действий. Ожесточенность боев и невиданное до той поры упорство при оказываемом противником сопротивлении потребовали от войск поистине нечеловеческих усилий. К тому же на психике солдат негативно сказывались особенности страны с ее необъятными просторами.
К пониманию, что им приходится сражаться не на жизнь, а на смерть, с неимоверной силой, а именно с большевизмом, годами преподносившимся германской пропагандой как некая темная угроза, добавились собственные наблюдения проявлений не считавшегося ни с чем партийного господства, обрушившихся на страну и народ. Такие наблюдения, а также добавившиеся к ним впечатления от непостижимого самопожертвования советских солдат привели к появлению у немцев чувства нахождения в чуждой реальности, далекой от всех привычных условий.
Все это в скором времени воплотилось в одном названии – Восточный фронт, когда к осознанию собственной беспомощности и потерянности, сковывавших у солдат волю в бою, добавилось скрытое убеждение в том, что в этой стране с ее бесконечными просторами добиться выполнения поставленных целей и прийти к победоносному завершению войны невозможно. И сегодня, оглядываясь назад, при оценке поведения германских войск в Советском Союзе, эту психологическую составляющую не следует оставлять без внимания, ведь во многие решающие моменты она оказывала значительное влияние на действия того или иного солдата.
Уже в первые дни войны из различных немецких армейских частей стали поступать доклады о том, что позади их линий обороны стали находить изуродованных раненых, или о застреленных солдатах, отставших от колонн для ремонта грузовика. В частности, об этом говорилось в вечерней сводке начальника разведки 7-й танковой дивизии за 24 июня 1941 года (NOKW 2246), в обобщенной сводке офицера оперативного управления Генерального штаба в штабе 168-й пехотной дивизии за период с 22 июня по 30 июля 1941 года (NOKW 1911) и в донесении штаба 307-го полицейского батальона при 62-й пехотной дивизии от 30 июля 1941 года (LU 10, 16 d).
Тогда, без сомнения, речь шла об единичных случаях, которые вряд ли можно расценивать как проявление всеобщей народной воли к сопротивлению. Тем не менее, они сеяли в тыловых войсковых службах нервозность и чувство неуверенности в собственной безопасности. Соответственно ответные штрафные меры затронутых частей проводились под влиянием этих чувств – некоторые гражданские лица, отвечавшие за армейское имущество, были расстреляны. Однако такие единичные случаи и суровые наказания за них тогда еще не оказывали серьезного влияния на взаимоотношения между русским народом и немецкой армией.
С момента же, когда призыв советского руководства к организации и ведению партизанской войны стал общим достоянием, такие происшествия стали расцениваться иначе. И нужно признать, что тем самым первоначальные цели этого воззвания были достигнуты. Ведь немецкие войска и их службы безопасности, будучи убежденными в том, что широкие народные массы последуют за приказом Сталина, стали с напряжением и очень внимательно отслеживать любое возможное проявление воли к сопротивлению. Командные же инстанции приготовились немедленно сурово отвечать на любое противодействие.
К тому же армейское Верховное командование вначале явно запоздало с доведением до войск общепринятых норм поведения. Поэтому решение о принятии мер против проявлений гражданского неповиновения было отдано на откуп командующим и командирам армий, корпусов и дивизий. Соответственно карательные мероприятия сильно отличались друг от друга. Когда в середине июля 1941 года колонна автомашин 1-й немецкой пехотной дивизии в лесном районе возле белорусского населенного пункта Ляды подверглась нападению и была расстреляна гражданскими лицами, а несколько позже партизаны атаковали штаб еще одной пехотной дивизии, где во время боя погибли все служащие штаба во главе со своим командиром, многие дивизии предприняли самые жесткие меры по обеспечению своей безопасности.
В частности, как следует из донесения начальника разведки 6-й танковой дивизии вермахта от 26 июля 1941 года о принятии мер в отношении гражданского населения (NOKW 2123), во всех населенных пунктах, занятых частями этой дивизии, мужчины старше четырнадцати лет в период с 20.00 вечера до 6.00 утра были согнаны в определенные места и взяты под стражу. Если оказывалось, что кто-то из мужчин отсутствовал, а его местонахождение установить не удавалось, в качестве заложника арестовывался один из членов его семьи. Одновременно население предупредили, что в случае повторения нападений заложники будут расстреляны.
Взятие заложников из числа гражданского населения как предупредительная мера по обеспечению безопасности немецких гарнизонов было предписано штабами ряда армейских корпусов, в том числе и 51-го армейского корпуса. Причем заложников следовало отбирать из русских и евреев, а также коммунистов. Так, в приказе командира 51-го армейского корпуса № 8 от 8 июля 1941 года значилось: «Во всех гарнизонах старшими офицерами должно быть организовано взятие заложников: а) из числа русского и еврейского населения; б) из коммунистических кругов, со стороны которых ожидаются нападения» (NOKW 1629). Причем эти люди поступали в непосредственное подчинение начальников гарнизонов с предупреждением, что все они в случае любого враждебного проявления в отношении немецкой армии будут расстреляны.
Другая предупредительная мера касалась ограничения свободы передвижения населения, которому запрещалось без особого разрешения переходить из од