. Этот документ в материалах Нюрнбергского процесса имеет отметку PS 294. Об отношении германского руководства к населению на оккупированных советских территориях косвенно подтверждает и высказывание доктора Геббельса, содержащееся в его дневниках за 1942–1943 годы, которое звучало следующим образом: «Лично я придерживаюсь мнения, что нам необходимо коренным образом изменить нашу политику в отношении народов на Востоке. Мы наверняка сможем значительно уменьшить опасность, исходящую от партизан, если нам удастся завоевать определенное доверие у этих народностей».
Не случайно в нарушение всех правил ведения войны еще в самом ее начале немецкая сторона во исполнение своих радикальных завоевательных намерений приняла соответствующие законодательные акты, среди которых выделяется пресловутый приказ в отношении комиссаров. Поэтому в ходе партизанской войны немецкая сторона все больше прибегала к таким средствам, которые для создания основы будущего господства на оккупированных восточных областях были направлены на искоренение всех политических противников при помощи военной силы.
Однако, независимо от подходов в рассмотрении партизанской войны, неопровержимым является тот факт, что по опыту Второй мировой войны она в значительной степени превратилась в доминирующее боевое средство в современных конфликтах и в будущем станет оказывать существенное влияние на ведение любой войны.
Глава 2Политические и экономические цели Германии в войне против Советского Союза
Нападение немецких армий на Советский Союз ранним утром 22 июня 1941 года стало решающим поворотным пунктом в истории Второй мировой войны. После быстротечных, уверенно и успешно проведенных военных походов германского вермахта в Польше и Франции на севере и юго-востоке Европы поворот оружия против Советской России привел к решающему противостоянию между сильнейшими в то время военными державами мира и злейшими идеологическими противниками.
Эта война, которую с самого начала отличала бескомпромиссная борьба двух непримиримых мировоззрений, могла вестись только с целью полного уничтожения государственного строя противника и путем тотального искоренения его идеологических корней в сознании соответствующего народа. Запланированной национал-социалистическим немецким государством войне на уничтожение и ведущемуся с применением всех средств насилия и невиданной жестокостью наступлению немецких войск советское правительство, исходя из своих мировоззренческих убеждений, должно было противопоставить тотальную оборонительную борьбу.
Политические причины и движущие мотивы, которые привели к началу войны между Германией и Советским Союзом, достаточно полно рассмотрены со всех сторон и изложены в соответствующих научных трудах. Поэтому в этой книге можно лишь отметить, что на фоне быстро меняющейся политической и военной ситуации в континентальной Европе германо-советские отношения в 1940–1941 годах характеризовались угрожающим нарастанием напряженности между сторонами известного договора[5].
Одновременно следует сказать, что в критическом осмыслении и переоценке соглашений 1939 года особенно срочно нуждалась советская сторона договора. Это объяснялось тем, что постоянному наращиванию в 1940 году политического и военного превосходства Германии в Европе Советский Союз стремился противопоставить быстрое оборудование новых оборонительных позиций на территориях, выдвинутых по условиям этого договора на запад. В этом, с одной стороны, проявилось стремление оказать решающее политическое влияние на обстановку в Юго-Восточной и Северо-Восточной Европе, а с другой стороны – желание встретить возможное немецкое нападение на стратегически выгодных рубежах. Советскую политику все отчетливее волновали следующие вопросы: какие ограничения вообще будет готов в дальнейшем признавать фашистский блок, все более укреплявшийся в уверенности в своей победе, и как долго могут продлиться договоренности между двумя идеологически непримиримыми противниками в условиях изменившегося соотношения сил.
У немецкой же стороны проводимые советским правительством мероприятия и выдвигаемые им территориальные претензии порождали никогда до конца не исчезавшее недоверие. Ведь германское руководство опасалось, что Советский Союз может превратиться в материковую шпагу Англии. И такое его мнение укрепляли воспоминания о переговорах союзников с Советским Союзом в 1939 году, а также более поздние тайные заверения известных советских политиков о готовности как можно быстрее присоединиться к военному альянсу против Германии. Естественно, что это поневоле наводило на мысли о том, что для немецкой власти со стороны Востока следует ожидать угрозу.
К чувству угрозы, возникающей для тылового прикрытия германской армии, боязни последствий новой войны на два фронта добавлялось неприятное осознание возможных экономических последствий перехода Советского Союза в ряды противников Германии. К тому же германское руководство было весьма обеспокоено вопросом, сможет ли блокированный континент развернуть достаточные народно-хозяйственные силы, чтобы обеспечить необходимое количество продовольствия и дальнейшее ведение войны. Однако точно установить, насколько чисто экономические соображения сподвигли Гитлера к нападению на Советский Союз, не представляется возможным. Известно только, что, исходя из опыта Первой мировой войны, он постоянно упрекал генералов в том, что они очень слабо разбираются в военно-экономических вопросах и не видят исходящей из них угрозы для осуществления его политики немецкой экспансии. А вот политическая подозрительность охватывала Гитлера слишком легко, и на основании своих политико-экономических представлений и опасений он все более укреплялся во мнении, что Германия чересчур сильно зависит от готовности к переговорам руководства Советского государства.
Только стесненность в средствах заставила Гитлера в 1939 году в интересах сиюминутной военной и экономической необходимости отказаться от широко пропагандировав-шейся на протяжении десятилетий борьбы с большевизмом. Однако он никогда не изменял своей убежденности в том, что Советский Союз является сплетением в единое целое его политических врагов – коммунизма и еврейства.
По мнению Гитлера, высказанному в его программной книге «Майн кампф», большевистское Советское государство являлось не чем иным, как шагом еврейства в его попытке установить в XX столетии мировое господство. О том, насколько верен он оставался своей политической доктрине даже во время провозглашенной в договоре с СССР дружбы, свидетельствует его неуверенность в отношении собственного народа, который приветствовал сделанный им дипломатический шаг с поразительным облегчением, прославляя его политические способности. Проявилось это и в неоднократно задаваемых Гитлером своему окружению пытливых вопросах относительно того, насколько отразился на позиции союзников Германии внезапный поворот в его политике. Только приняв решение о наступательной войне, он снова вернулся к своей основной установке, считая, что освободился наконец от упреков к самому себе, о чем и написал в письме Муссолини 21 июня 1941 года.
Гитлер, как авторитарный национальный вождь, не нуждался в одобрении своих политических мероприятий свободно избранными народными представителями и не боялся их осуждения, предпочитая идти на риск военного решения вопросов, нежели вступать в трудные и зачастую приносившие разочарование переговоры. Причем в правомерности такого подхода его убеждали успокаивающие быстрые успехи первых военных лет. Они были слишком убедительны и после первых переговоров с советским партнером, на которых проявились твердые позиции русских, побуждали Гитлера не идти дальше дипломатическим путем, а решить все проблемы силой. До сих пор остается открытым вопрос, насколько широко в таком поведении Гитлера проявилась очевидная одержимость, которая, как показывает история, была присуща ряду политических властителей, его убежденность в том, что он призван еще при жизни выполнить предназначенную ему «миссию», которую никто другой закончить не в состоянии.
Ощущение, что в скором времени он окажется на грани, за которой дальнейшие уступки Германии будут невозможны, сподвигло Гитлера найти решение проблем с помощью находящейся на вершине своей мощи и закаленной в боях армии. Ему наверняка казалась заманчивой перспектива наряду с устранением сиюминутных политических трудностей навсегда уничтожить еще и Советское государство. Ведь оно представлялось ему постоянной угрозой для его политики построения «великого германского рейха». К тому же военный успех на Востоке сделал бы Германию экономически независимой, гарантировал бы ее неуязвимость и облегчил бы создание «германского восточного пространства», которое Гитлер яростно пропагандировал во времена «своей борьбы» в качестве цели национал-социалистической партии.
Непоколебимая уверенность в боевой мощи германской армии и убежденность в том, что на европейском Востоке он призван исполнить «народную миссию», заставили Гитлера задуматься о военном походе еще во время первого кризиса доверия к советским партнерам по договору. Уже 29 июля 1940 года начальник оперативного отдела оперативного управления вооруженных сил, переименованного в августе 1940 года в штаб оперативного руководства Верховного командования вермахта, генерал Йодль[6] довел до своих сотрудников мысли Гитлера о взаимоотношениях Германии с Советским Союзом.
Он передал офицерам слова Гитлера о том, что военное нападение на потенциального противника предстояло осуществить для того, чтобы в ходе войны навсегда искоренить «постоянную большевистскую угрозу», заявив, что, по мнению фюрера, данная военная кампания неизбежна. Для осуществления же этого замысла требуется только благовидный предлог.
Основания для нападения дало советское правительство, осложнив быстрое и приемлемое решение возникших в ходе политических изменений спорных вопросов, заключив в апреле 1941 года договор о взаимной помощи с Югославией