местах.
Тем не менее непрерывные удары и преследования все же привели к тому, что в конце 1942 года С. В. Гришин был вынужден разделить свой полк и оставить в районе южнее Смоленска наиболее слабую половину. Вторая же, более сильная часть его соединения отошла назад в партизанскую зону возле населенного пункта Почеп и в начале 1943 года была окружена там войсками 221-й охранной, 11-й танковой и 1-й пехотной дивизий. Однако и здесь успеха добиться не удалось – были уничтожены только лагеря, брошенные партизанами.
В январе 1943 года это соединение вновь заявило о себе, перейдя через реку Ипуть и атаковав хорошо вооруженными сильными отрядами опорные пункты 221-й охранной дивизии вдоль железнодорожной линии Сураж – Климовичи. Немецкие опорные пункты держались до последнего, однако слабым звеном оказались подразделения незадолго до этого переброшенного из Дании 930-го гренадерского полка, в результате чего партизанам удалось прорваться на запад.
Они собрались в районе села Гордеевка западнее железнодорожной линии Сураж – станция Климовичи и начали пополнять свои ряды за счет обескураженного населения. По сообщениям местных жителей, в то время отряд характеризовался высоким уровнем дисциплины и состоял из шести батальонов, двух отрядов, штабной роты, разведывательного подразделения, отдела НКВД и других специальных служб. В соответствии с характером своего командира партизаны отличались упорством в бою, пленных они не брали, а неподчинение немедленно каралось смертью.
Еще в январе 1943 года командир 221-й охранной дивизии, штаб которой находился в Гомеле, решил провести операцию против соединения С. В. Гришина силами частей, специально оснащенных для ведения боя в условиях зимы. Ее задачей являлось вытеснение полка с территории, находившейся в тылу зоны ответственности группы армий.
После упорного преследования подвижный усиленный особый батальон охранной дивизии навязал бой соединению С. В. Гришина восточнее населенного пункта Ветка. И хотя немецкий передовой отряд попал в партизанскую ловушку, партизан все же удалось заставить отойти в южном направлении. Чтобы преградить им путь при взаимодействии с опорными пунктами вдоль железнодорожной линии, шедшей от Гомеля к Добрушу и Новозыбкову, и при помощи всех имевшихся в наличии солдат тыловых служб был создан специальный заслон. Тем не менее полк, прихватив всех раненых, смог пробиться на юг, и его обнаружили в заболоченном районе южнее деревни Слинки через доверенных лиц лишь через несколько недель.
Немедленно организованная антипартизанская операция с подключением к ней находившегося в Гомеле парашютно-десантного полка позволила вытеснить полк из этого убежища и в конечном итоге вообще с территории, находившейся в зоне ответственности группы армий «Центр». При этом партизаны были вынуждены даже бросить не только значительное количество своего снаряжения, но и оставить раненых и больных, после чего партизанский полк длительное время не давал о себе знать.
Его остатки вновь заявили о себе вместе с отрядом, находившимся в районе между реками Днепр и Сож, лишь в августе 1943 года. Причем проснувшаяся активность выразилась в осуществлении целой серии подрывов полотна железной дороги на участке Рогачев – Быков – Могилев, а также в возраставших нападениях на немецкие гарнизоны по всей области между Могилевом и Бобруйском.
Через доверенных лиц удалось установить, что база вновь окрепшего и хорошо оснащенного полка находилась в заболоченной районе северо-восточнее Бобруйска. После этого назначенный после смерти генерала фон Шенкендорфа командующим тыловым районом группы армий «Центр» генерал горнострелковых войск фон Кюблер приказал командирам 286-й охранной дивизии, располагавшейся в Орше, а также 203-й охранной дивизии в Бобруйске провести анти-партизанскую операцию с задачей окончательной ликвидации данного соединения.
В ходе организованной командующим полицейскими войсками операции, в которой приняли участие от 12 000 до 15 000 человек, партизанский полк удалось окружить, но уничтожить его не получилось. Дело заключалось в том, что командование полка оказалось хорошо осведомлено о намерениях немецкого руководства. К тому же положение осложнялось труднопроходимой местностью, не позволившей создать сплошное кольцо окружения. Крупные подразделения партизан прорвались и переправились на западный берег Днепра, а мелкие группы «растворились» на местности.
Севернее города Пропойск[161] в заболоченной местности у реки Проня С. В. Гришину удалось вновь собрать в единое целое остатки своего войска. А уже в сентябре туда прибыли партизаны, вырвавшиеся из окружения в ходе антипартизанской операции, проведенной немецкими охранными силами западнее Днепра, в результате чего полк был восстановлен.
Тогда, применяя различные обманные маневры, включая бомбардировки свободных от партизан районов западнее реки Проня, и при соблюдении строжайшей тайны, командованию 221-й охранной дивизии совместно с приданными ей двумя усиленными полками удалось взять партизанский полк в кольцо окружения. Серьезность сложившегося положения для его соединения С. В. Гришин осознал слишком поздно, однако он все же смог прорваться с частью своего полка именно в том месте, где была сосредоточена наибольшая немецкая огневая мощь. Ведь использовавшийся там легкий зенитный артиллерийский дивизион оказался к анти-партизанской борьбе полностью не готовым и позволил себя в предрассветных сумерках захватить врасплох. В результате любимцу московского Центрального штаба партизанского движения С. В. Гришину, переправившись через Днепр, удалось ускользнуть, но у большей части его штаба это сделать не получилось, и соединение было окончательно разбито.
Непосредственно оценить происходившее и особенности применявшейся тактики позволяют материалы судебного разбирательства военного трибунала – так называемого «дела Котово» – в связке с донесениями о проводившихся весной 1943 года антипартизанских операциях в районе города Лепель.
Обвиняемым был один обер-лейтенант за поджог деревни Котово и казнь трех крестьян в ходе проводившейся разведки 22 и 23 мая 1943 года. В качестве первого свидетеля трибунал заслушал одного обер-фельдфебеля, который не стал защищать своего обер-лейтенанта, но манеру, с которой тот командовал боем, полностью оправдал. По показаниям обер-фельдфебеля, 22 мая 1943 года усиленная разведгруппа в составе 150 человек под командованием обер-лейтенанта выступила из населенного пункта Мурово с задачей провести разведку обнаруженного вблизи деревни Котово партизанского лагеря, который, как предполагалось, располагался примерно в 30 километрах от исходной точки.
Обер-фельдфебель показал: «Когда мы заняли деревню, мне стало ясно, что без потерь нам не обойтись. При появлении нашей группы местные жители попрятались в соседних лесах, но ночью некоторые из них, будучи партизанскими лазутчиками, вернулись в свои деревянные избы. Ранним утром они привели колодезный журавль в движение, что, скорее всего, послужило сигналом, вызвавшим минометный обстрел».
Группа обнаружила, что окружена невесть откуда взявшимися партизанами силами до 1000 человек, вооруженных тяжелыми минометами и десятью пулеметами. Чтобы дать возможность наиболее теснимым взводам оторваться от противника, было принято решение уменьшить плотность огня своих минометов и поджечь деревню в северной ее части. Это позволяло солдатам, используя дымовую завесу, отойти. «Иначе нам было не вырваться», – заявил обер-фельдфебель.
На основании таких показаний трибунал снял с обер-лейтенанта обвинение в поджоге и потребовал, чтобы тот объяснил причину убийства крестьян. Офицер совершенно спокойно поведал, что в течение десяти дней после ухода из Котово его мучило беспокойство о судьбе оставленных у врага семерых убитых и шести тяжелораненых солдат, ведь высокий темп движения при отходе смогли бы выдержать только легкораненые. Поэтому для прояснения того, что сталось с оставшимися, требовалось провести новую разведку.
Поход состоялся через десять дней. Когда группа достигла Котово, то сопротивления она не встретила, поскольку партизаны, как обычно, сменили район своей активности. Крестьяне же, собравшись в южной части населенного пункта, занимались подготовкой к восстановлению его северного края. Деревня жила своей обычной жизнью, осуществляя заготовки воды на рассвете и подавая сигналы колодезными журавлями крестьянам, которые, взвалив на плечи свои орудия труда, отправились на работы в поля.
Подгоняя своих коней, разведгруппа на полном скаку въехала в деревню и выставила по часовому у каждой избы. Вход и выход из домов был запрещен. Крестьяне на полях бросились в леса, а женщины и девушки ударились в плач. Солдаты же вернулись для того, чтобы похоронить своих убитых, забрать раненых или узнать о месте их нахождения. Однако деревня хранила молчание.
– Раненые? Партизаны? – удивлялись местные жители. – Ничего не видели! Ничего не слышали! Убитые? Ах да, их похоронили крестьяне из другой деревни.
– Какие крестьяне? Откуда?
– Да оттуда…
– Откуда «оттуда»?
– Далеко, очень далеко отсюда!
– Кто хоронил? Когда? Где?
В ответ жители делали вид, что ничего не знают. И чем резче становились вопросы, тем уклончивее были ответы. Деревня замкнулась в испуганном молчании. Напрасно переводчик старался разговорить крестьян – они все забыли. Позабыли даже те пятьсот слов, составлявших их лексикон.
Дальнейшие события обер-лейтенант описал со всеми подробностями. Всех способных носить оружие мужчин согнали в одну хижину. Обер-лейтенант сидел за столом, а рядом с ним стоял переводчик. Крестьян подводили к ним по одному, и переводчик задавал один и тот же вопрос:
– Скажи, где похоронены солдаты?
– Я не знаю! – ответил первый крестьянин.
Тогда крестьянина вывели наружу, и один унтер-офицер застрелил его.
Судьи уточнили у обер-фельдфебеля, знали ли крестьяне, что от их ответов зависит их жизнь?