А вот эта мысль, как ни странно, имела для меня смысл.
— Пока существует Иной мир, мы можем видеть наш собственный мир таким, какой он есть, — с огромным трудом выродил я мысль.
— И даже больше, чем есть на самом деле, — добавил Неттлс, застегивая ремень. — Это очень важно. Ибо главным образом благодаря существованию Потустороннего мира мы осознаем высшую ценность мира нашего — ценность, которая выходит далеко за рамки составляющих его элементов.
— Так же как ценность леса выходит за рамки стоимости бревен, которые в нем добывают? — С надеждой предложил я.
— Именно, Льюис. — Неттлс явно был доволен. — Вы делаете успехи.
— Но разве мы не можем сделать это сами? Не можем осознать ценность леса или чего-то еще без всякого Потустороннего мира? Я имею в виду, разве мы не можем просто представить себе все это?
— Возможно, Бог и смог бы. Но люди не настолько одарены, чтобы создавать что-то ex nihilo {из ничего (лат.)}. — Я с удивлением смотрел, как профессор расстегивает рубашку. — Нет, человеческие творения должны быть основаны на чем-то реальном, каким бы неуловимым и тонким это что-то не было. — Он предостерегающе поднял палец. — Будьте уверены, мы не сами пришли к этому знанию, этому сознанию высших ценностей, мистер Гиллис. Нас надо учить. И Другой мир — главный инструмент нашего обучения. — Он снял рубашку, достал из шкафа другую и начал ее надевать. Телосложение профессор имел на удивление подтянутое.
— Ладно, — сказал я, — но какое отношение это имеет к той космической катастрофе, о которой вы говорили?
— Мне казалось, это очевидно. — Он заправил рубашку в брюки.
— Может быть, только не для меня.
— Милый юноша, все, что угрожает Потустороннему миру, угрожает и нашему миру. Это так просто. — Он поднял рюкзак и положил его возле двери. Потом переложил ботинки на кресло напротив меня. — Когда Форма Форм искажается, наш мир и все, что в нем, искажается решительным образом.
Господи, как же его тяжело понимать! Я глубоко вздохнул, опустил голову и сказал:
— Я с уважением отношусь к вашему мнению, мистер Неттлс, но, к сожалению, не понимаю. Как… чем нам может угрожать Потусторонний мир? Я помню, вы сказали, что сплетение становится нестабильным или распадается. Что это значит? К чему это все?
— Я скажу совсем просто, — ответил Неттлс, надевая ботинки, — Потусторонний мир просачивается в наш.
— Ну и что? А наш мир просачивается в Потусторонний. Что тут плохого?
— Это катастрофа. — Неттлс поджал губы, зашнуровывая правый ботинок. — Между мирами открылась брешь, и теперь может случиться все, что угодно.
— Например? Зубр появится? Или Зеленый Человек… — И тут до меня дошло. Я почувствовал, как живот свело судорогой. Стало быть, все это правда?
— Зубры, Зеленый Человек, — мягко проговорил Неттлс, — волк на Терл-стрит и кто знает, что еще?
— А Саймон? Он провалился?
— Вполне вероятно.
Я еще раз лихорадочно обдумал все, что он сказал, отчаянно пытаясь осознать последствия. Но их было так много… Осталось только склонить голову перед прозорливостью Неттлса.
— Ну, ладно, и что теперь будет?
— Я думаю, первым делом нам нужно взглянуть на вашу пирамиду, мистер Гиллис.
Так. Очередная поездка в Шотландию. Замечательно. Впрочем, прогулка на ферму Карнвуд всяко интереснее, чем утихомиривать разгневанного Джеффри Ронсона дурацкой историей о доисторических быках и волшебных курганах.
— О’кей, — согласился я. — Когда выезжаем?
— А чего ждать? Я собрался. — Он указал на рюкзак возле двери.
— Но мне же надо вернуться домой, собрать кое-какие вещи, — сказал я.
— Незачем, — отрубил профессор. — У вас есть все необходимое. — Он достал из своего бездонного шкафа вторую зубную щетку и сунул в рюкзак. — Вот, — заявил он, — теперь мы готовы.
Глава 10. У СЕРБСКОГО
Из Оксфорда в Эдинбург поезд отправился с получасовым опозданием. Он был битком набит болельщиками «Оксфорд Юнайтед». Я ничего не имею против британских железных дорог, даже учитывая то, что они позволяют ездить в своих поездах не тем людям. Вряд ли они в этом виноваты, но путешествие по железной дороге в таких условиях вынести трудно. Уже через пару часов стирается разница между вагоном второго класса и вагоном для перевозки скота. А если приходится ехать шесть часов в компании футбольного хулиганья, которому без ограничений продают спиртное, это уже немалое испытание.
К тому времени, как мы добрались до Бирмингема, меня уже мутило от пустых банок из-под пива Sköl и футбольных кричалок. С их помощью можно отвлечься ненадолго, а потом тексты очень быстро надоедают.
— Хотя бы разочек, — бормотал я задумчиво, — проехаться бы в первом классе. Я к этому давно готов.
Однако в Бирмингеме фанаты сошли, и вагон остался в нашем распоряжении. Я хотел было почитать оставленную кем-то газету, но буквы не складывались в слова, и я не мог понять смысла прочитанного. Пришлось отложить газету и таращиться в окно на унылую сельскую местность, проносящуюся снаружи. Видно было плохо. Такое ощущение, будто ручка фокусировки сломалась, а может, изображение было изначально испорчено — цвета выцвели, все тряслось. Мир, выходящий из-под контроля.
Вот как все начинается, подумал я и вспомнил страстную речь Саймона в машине накануне исчезновения. Возможно, он был чувствительнее, чем я полагал. Он чувствовал это, чувствовал надвигающуюся катастрофу. А я не чувствовал, во всяком случае тогда. Не то что теперь. Я боялся. А что можно сделать? Пришлось закрыть глаза и задремать.
В Эдинбург мы все-таки прибыли. Забрали багаж и ступили на платформу. Было холодно. В воздухе пахло дизтопливом и гамбургерами.
Мы поднялись по лестнице в торговый зал над платформой вокзала Уэверли и проталкивались сквозь толпу унылых покупателей. Поблескивали рождественские украшения, и я вспомнил, что придется разослать несколько открыток до того, как наступит праздничная суета. Доставка поздравлений в Штаты может занять все три недели.
В прошлое Рождество Саймон пригласил меня к себе домой, но в последнюю минуту отменил приглашение, потому что тетя Тути заболела лихорадкой, а его сестра с женихом уехали на Ибицу, мать собиралась ставить деревенскую пантомиму, так что семейное веселье не состоялось. В итоге я провел дождливое Рождество один в своей комнате. Это воспоминание меня огорчило.
Неттлс вызвал такси. Эдинбургский замок, холодный и неприступный на своей скале, нависал над нами, жутко светясь на фоне темного ночного неба. В такси профессор назвал водителю адрес знакомой ему гостиницы.
— Недорого, но чисто. И еда хорошая. Вам понравится, — пообещал он.
Даже если бы это место оказалось грязным и стоило целое состояние, а еду подавали тараканы шестифутового роста, вряд ли меня бы это смутило. Я устал и был подавлен неприятными мыслями, вложенными Неттлсом мне в голову. Мне хотелось поскорее залезть в теплую постель и забыть обо всем.
Такси остановилось возле узкого дома, составлявшего часть широкой дуги Карлтон-Террас. Надпись над дверью извещала, что мы прибыли в «Дом Каледон». Вывеска в окне предупреждала, что это частный отель — термин, который я всегда считал несколько сомнительным.
Мы вышли из машины и постояли возле входа.
— О да. По-моему, именно так. Идемте, — сказал он. — Нас ждет хозяйка миссус Дэлримпл.
— Профессор, а что будет дальше? — спросил я.
— Надеюсь, ужин. Я голоден, — ответил он. — Могу зубра съесть.
Хорошо, что хотя бы один из нас сохранил чувство юмора.
— Я не об ужине, — несколько раздраженно сказал я.
— Посмотрим, — сказал профессор, нетерпеливо потирая руки. — Сейчас поедем к Сербскому.
— Это ресторан такой? — поинтересовался я.
Так и случилось, что мы оказались возле пустого кирпичного здания в складском районе. На улицу не выходило ни одного окна, нигде не было вывески, или хотя бы наклейки VISA, как на приличном заведении общественного питания. Одинокая лампочка под ржавым железным колпаком освещала деревянную дверь. Медная дверная ручка почернела от времени. На косяке от руки белой краской было выведено число семьдесят семь, одна семерка над другой.
— Вы уверены, что это правильный адрес? — спросил я, глядя на темную улицу и уплывающие задние фонари нашего такси.
— То самое место, — ответил Неттлс, но, как мне показалось, не совсем уверенно. Он постучал в дверь костяшками пальцев, и мы стали ждать.
— По-моему, там вообще никого нет, профессор, — заметил я. — Может, пойдем куда-нибудь в другое место?
— Имейте терпение, Льюис. Вам понравится. Это именно то, что вам нужно.
Он снова постучал в дверь, на этот раз ладонью. Где-то вякнула кошка, поймавшая свой длиннохвостый обед. С ближней эстакады слышался шум колес пролетающих джаггернаутов. Они стремились куда-то к Форт-Бридж. Мы ждали. Было холодно и становилось все холоднее. Если я не хочу замерзнуть на пороге этого сарая, надо что-то придумать. Я уже открыл рот, намереваясь предложить минимальную программу, но тут по ту сторону двери послышалось какое-то царапанье. Дверь со скрипом приоткрылась. Через щель на нас посмотрел один глаз, после чего дверь мгновенно распахнулась, и бородатый великан бросился на нас с ревом: «Профессор!» Я быстро отступил назад, вскинув руки перед собой. Но бедный профессор попался. Мне показалось, что от объятий его позвоночник отчетливо похрустывает. Он даже пытался сопротивляться, однако гигант что-то рявкнул и расцеловал Неттлса в обе щеки. Я в отчаянии озирался. Где же эта полиция? Никогда ее нет, если она нужна.
Громила выпустил Неттлса и, к моему удивлению, оказалось, что профессор не так уж сильно пострадал. Он повернулся ко мне, поправляя пальто и ухмыляясь.
— Подходите, Льюис. Познакомьтесь с нашим хозяином!
Я осторожно подошел ближе. Великан ударил себя в гулкую грудь, как в бочку, и представился: «Я — Деймос!» Он протянул мне огромную руку.