Три недели мы с Тегидом провели в пути — я называю их неделями, хотя у бардов другой счет — три недели я жил и дышал языком Альбиона: ночью у костра, когда мы разбивали лагерь, в седле, когда мы ехали вдоль холодных ручьев, во время неспешных бесед на вершинах холмов, где мы останавливались поесть или отдохнуть. К тому времени, как мы добрались до Ффима Ффаллера, я говорил как кельт, хотя пока не отваживался строить длинные предложения.
Я многое узнал о новом мире. Альбион и здесь был островом, занимавшим примерно то же место в своем мире, что и Великобритания в реальном мире. Тегид набросал карту прямо на песке, чтобы объяснить, куда мы идем. Сходств было много, но главная разница заключалась в размерах: Альбион во много раз превосходил Британию, оставшуюся где-то позади. Даже если судить по пройденному нами расстоянию, Альбион был огромен; и земля, и мир, где располагалась страна, были куда обширнее, чем я мог себе представить.
Я многое узнал о фауне и флоре здешнего мира; Тегид оказался настоящим кладезем информации. Ничто не ускользало от его внимания — ни в небе, ни на земле. Ни одна деталь не казалась ему мелкой и незначащей, ни одно событие не было настолько тривиальным, чтобы не могло послужить учебным пособием. Мой спутник был неутомим.
Тем не менее, каким бы способным учителем он ни был, Тегид не проявил никакого интереса ни к тому, откуда я родом, ни к тому, как я оказался при дворе Мелдрона Маура. Он вообще не задал ни одного вопроса о моем собственном мире. Поначалу это показалось мне странным. Но со временем я испытал к нему благодарность за подобное безразличие. Я все реже думал о реальном мире. Иногда я целыми днями ни разу не вспоминал о нем, и чувствовал себя только свободней без этих воспоминаний.
От Тегида я узнал много нового об Альбионе — больше, чем мог бы узнать за годы самостоятельных расспросов. Естественно, кое-что я узнал и о своем спутнике.
Тегид Татал ап Талариант был бардом и сыном барда. Смуглый красавец, с глазами цвета горного сланца, твердым подбородком и широким выразительным ртом, он напоминал задумчивого поэта, каким мог бы изобразить его художник. Благородство происхождения сквозило в каждой линии его крепкого тела. Родился он в южном племени, где из поколения в поколение рождались барды для королей Ллид. В его обществе я особенно остро осознавал свою убогость: таким красивым людям я, должно быть, представлялся очень некрасивым — со своей простонародной физиономией и худощавым телом. Тегид по меркам Альбиона был еще молодым человеком, но уже состоял в ранге Бреона, а это всего лишь на три ступени ниже Главного Барда. Бреон обязан понимать все тонкости отношений племенной жизни — от правил, регулирующих выбор короля и порядка старшинства в суде, до последних земельных ссор между фермерами и количества коров, которыми следует возмещать ущерб обманутому мужу. Когда он станет авторитетом в государственных и частных вопросах, ему присвоят ранг Гвиддона, а затем Дервидда.
Ранги в сообществе бардов оказались довольно сложными, их роли четко определились на протяжении веков, следуя неизменной традиции. Кандидат начинал с мабиноги, делившегося на две части, Каганога и Купанога, и продвигался вверх по ступеням: Филид, Бреон, Гвиддон, Дервидд и, наконец, Пандервидд, Главный Бард, которого иногда называют Главой песни. На вершине иерархии стоял Глава вождей, Фантарх. Его выбирали сами барды, чтобы он правил всеми бардами Альбиона.
По словам Тегида, Фантарх неведомым образом защищал Остров Могучего. У меня в сознании нарисовалась картинка: Фантарх держит на плечах все царства Альбиона. Конечно, это был поэтический образ, но кто знает?..
Всю первую неделю у меня болела задница, путешествие изрядно измотало меня. Однако к концу второй недели я уже бодро разговаривал со своей лошадью и с оптимизмом смотрел на шансы привыкания к такому способу передвижения. Когда пришло время сменить лошадей на корабельную койку, я искренне жалел.
Однажды днем, ближе к концу третьей недели, мы оказались на вершине скалистого мыса на западном побережье, и Тегид указал на поселение далеко внизу, в туманной долине. Морской залив с двух сторон подпирали высокие мысы, оберегая бухту от ветров. Здешний порт обслуживало небольшое поселение.
— Это Ффим Ффаллер, — сказал Тегид. — Там мы подождем корабль, который доставит нас на Инис Скай.
— А долго ждать?
— День-два, может, немного побольше. Но вряд ли. — Он повернулся в седле и положил руку мне на плечо. — Ты хорошо справился, брат. Король будет доволен.
— Ты — хороший учитель, Тегид. Я очень благодарен тебе за все. Ты дал мне глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, и язык, чтобы говорить.
Он отмахнулся от моих похвал и сказал:
— Рано или поздно ты все равно научился бы всему этому. Но я рад, что удалось помочь.
Мы начали спускаться по крутой тропе к селению и больше не говорили. Гавань Ффим Ффаллер представляла собой простой деревянный причал и сараи, стоявшие прямо на гальке. У пристани могли пришвартоваться три-четыре корабля, а в бухте хватило бы места еще на полдюжины. Обычная стоянка на полпути для кораблей, направлявшихся дальше на север и на юг. Поселение составляли несколько круглых плетеных домов, загон для скота и пара хозяйственных построек. Вместе с сараями верфи это и был весь Ффим Ффаллер с населением примерно в тридцать человек.
Нас хорошо встретили в селении. Мы оказались первыми путешественниками в сезоне. Староста подтвердил, что ждет корабль завтра или послезавтра, и поселил нас в гостевом доме, предоставив женщину для готовки. Тегид достал из кожаного мешочка на поясе тонкую палочку, отломил кусочек золота и расплатился со старостой. Тот с удовольствием принял плату, поворчав для порядка, что хватило бы и новостей из королевства.
А я подумал, какими одинокими выглядят подобные поселения, особенно для общительных людей. Новостей из внешнего мира здесь ждут с вожделением, а путешественники обладают не по заслугам высоким статусом. Действительно, нам не раз приходилось платить за ночлег рассказами Тегида о событиях в королевстве. Вдобавок ко всему Тегид был бардом. Это еще больше добавляло нам популярности. В селении не было даже филида, мастера песни. За всю долгую холодную зиму здесь не звучало ни песен, ни историй, кроме тех, которые люди рассказывали или пели сами. На первый взгляд, ничего особенного, но зимние ночи длинные, дни темные. А песни барда способны превратить жизнь у очага в сверкающее очарование.
Именно в Ффим Ффаллер я впервые оценил по достоинству своего спутника. Тегид спел песню с благословением поселению, и это чудо я буду хранить вечно.
Было так. Мы собрались в доме старосты, возле очага. Ужин недавно кончился, и люди пришли послушать Тегида. Я еще раньше удивился, когда он достал из своей кожаной сумы арфу и пошел на пристань, чтобы настроить инструмент. В тот момент, когда он вошел в дом, люди ощутили трепет предвкушения.
Он выпрямился и оказался выше всех в комнате. Плащ изящными складками спадал с плеч, арфа прижата к груди, лицо освещают отблески пламени из очага. Он наклонил голову и провел пальцами по струнам арфы, вызвав каскад звуков, — словно дождь из серебряных монет пролился на слушателей.
Глубоко вздохнув, Тегид запел, просто и выразительно. Я старался следить за смыслом песни, но внимание уходило на то, чтобы распутать хитросплетение слов. Впрочем, скоро это стало неважно. То, чему я стал свидетелем, иначе как волшебством не назовешь.
Тегид рассказывал об одиноком рыбаке, влюбившемся в морскую деву. Он встретил ее в море, и в море же потерял. Песня была простая, но спета таким голосом и на такую пронзительную мелодию, что слезы выступили на глазах у всех слушателей. Я уловил только общий смысл, однако проникновенность песни поразила меня. Мелодия наполнила душу тоской.
Когда он закончил, люди долго сидели в восторженном молчании. А потом Тегид начал новую песню. Но мне уже было достаточно. Я был словно бедняк, попавший за богатый стол и переевший. Больше не влезало. Поэтому я ушел погулять вдоль берега.
Я ходил по галечному пляжу, смотрел на яркие звезды, слушал плеск волны. Никогда бы не подумал, что меня так тронет песня о русалке. Похоже, внутри меня пробудилась некая спавшая доселе часть души. Я уже никогда не буду прежним. Но кем же я тогда буду?
Да, рай оказался полон фантастических восторгов и тревог. Ужас и красота, неразбавленные, бок о бок — и я не умею выстоять ни перед одним, ни перед другим. Как я могу вернуться в мир, который знал раньше? Честно говоря, мысль о возвращении отлетела прочь и не вернулась. Чудом я оказался здесь, здесь и останусь.
Я долго не спал в ту ночь. То, что пробудилось во мне, не давало покоя. Какой сон, когда мой дух в огне? Я завернулся в плащ и снова вышел на берег, чувствуя себя таким же беспокойным, как толчея волн в заливе. Сердце замирало от страха и восторга.
Рассвет застал меня на причале. Я наблюдал, как серебряный туман катится с крутых склонов гор и растекается по холодной сине-черной воде залива. Небо казалось тусклым и твердым, как сланец, но облака, наплывающие с моря, порозовели в рассветных лучах. Плеснула крупная рыба. От этого места по воде пошли круги, превратившиеся в колеблющееся серебряное кольцо.
Эта простая картина пронзила все мое существо. Она показалась мне предзнаменованием, полным смысла, символом всей моей жизни: потревоженная поверхность превратилась в мерцающий, постоянно расширяющийся круг. Круг будет расти, пока не охватит весь залив, а после не останется ничего, и даже памяти о нем не будет.
Глава 18. ШКОЛА СКАЙ
Копье моего соперника вместо наконечника заканчивалось закругленной деревянной болванкой. Но когда он тыкал в меня этой деревяшкой, больно было все равно. На мне живого места не оставалось, сплошь синяки и шишки. Самодовольный маленький негодяй, державший копье, не без основания считал, что превосходит меня во всем, кроме возраста.