Кинану Маче было около пятнадцати лет. Для своего возраста он был довольно крупным парнем и грозным бойцом. Типичный королевский любимчик: волосы, похожие на пылающую солому, маленькие глубоко посаженные глазки василькового цвета, белая кожа в веснушках. А уж высокомерие сравни толстому серебряному торку на шее, которым он невыносимо гордился.
С тех пор, как наш инструктор Бору — высокий, тонкий, как тростинка, гений копья, — поставил нас в пару, Кинан неизменно побеждал меня. Бору, сам некогда выпускник школы Скай, метал копье так, что оно просто исчезало из вида. Мог броском поразить падающее с дерева яблоко. Большинство учеников с почтением выслушивали Бору, что бы он им не говорил.
Сегодня мне нужно было всего лишь не дать себя избить. Впрочем, вчера передо мной стояла та же задача. И позавчера тоже. Но сегодня я твердо решил взяться за дело. Время поджимало. Упражнения с копьем скоро должны закончиться, а я даже на самоуважение не наработал. Итак, показательный поединок. Была у меня одна задумка…
Кинан стоял от меня шагах в десяти. Как обычно на конопатом лице играла глумливая улыбка. Копье он держал обеими руками перед собой. Кто бы не наблюдал за нами, все знали, чем кончится поединок: я упаду после удара под ребра или в грудь, или по коленям, или по плечам, короче по любому месту, куда попадет этот маленький придурок. Я долго смотрел на него, такого умелого, хладнокровного, напыщенного, пока кровь у меня в жилах не вскипела. Я поклялся сам себе, что сегодня сотру эту наглую ухмылку с его лица раз и навсегда. Я поднял тренировочное копье и сделал шаг вперед. Еще шаг, и еще. Кинан шагнул навстречу, по-прежнему ухмыляясь. Он с издевкой спросил:
— Ну что, еще одно падение? Неужто тебе не хватило вчерашнего?
— Не хватило, — ровным голосом сказал я. — Посмотрим, что будет сегодня, ты, отвратительный урод.
Он подошел ближе. Дерзкий и жестокий; ему нравилось сбивать меня с ног. Что ж, он слишком часто меня бил, и теперь мне уже нечего терять. Если я снова проиграю, это будет просто еще один проигрыш в печальной череде поражений. Но если мой план сработает...
Я опустил тренировочное копье. Кинан в ответ опустил свое. Я шагнул вперед. Он тоже.
Неожиданно Бору, стоявший посреди поля, поднес к губам серебряный рог и протрубил конец тренировки. Но я не обратил на него внимания. На лице Кинана появилось удивленное выражение. Обычно, как только трубили сигнал, я первый бросал копье.
— Ты чего? Не сдаешься?
— Не сегодня, Кинан. Начнем.
Он бросился вперед, нанося копьем быстрые и короткие удары в надежде отвлечь меня. А я продолжал стоять неподвижно. Он оказался совсем рядом.
— А ты сегодня упрямишься, Колри, — рассмеялся он. — Надо поучить тебя хорошим манерам.
Здесь меня с первых дней прозвали «Колри» — это такая игра слов, означающая «неудачник». Я и был для своих несовершеннолетних товарищей-воинов неудачником.
— Ну поучи, Кинан, — сказал я спокойным тоном.
Остальные, почувствовав напряжение, собирались вокруг. Некоторые выкрикивали насмешки, но большинству было просто интересно посмотреть, кого побьют. Слышались пустые советы и смешки.
Кинан увидел шанс похвастаться и постарался выжать из него все возможное. Он опустил голову и сделал выпад. Я отбил удар, как не раз показывал тренер. Кинан тут же изменил направление удара, целясь в мою незащищенную голову. Хороший прием. Очень хороший. Да только он уже пользовался им раньше, и на этот раз я был готов. Вскинув копье, я закрыл голову, но открыл живот. Кинан все подмечал. Он повернулся и, продолжая движение копьем, попытался пнуть меня ногой в живот. Он занес ногу, а я, крутанув копье, сильно ударил его по вытянутой ноге. Он вскрикнул — скорее, от удивления, чем от боли. В толпе громко рассмеялись.
Кинан ткнул копьем мне в лицо, просто чтобы отпугнуть и разорвать дистанцию. Но я увернулся и нанес скользящий удар по руке, державшей копье. Я надеялся вывести его из равновесия, чтобы следующим ударом сбить с ног. Но получилось иначе. Он двинул меня локтем в ребра, и я пошатнулся. Воспользовавшись преимуществом, Кинан зацепил меня за пятку и уронил на землю, а потом уже стукнул по голове. Не сильно. Но в бою такой удар может стать последним.
Паршивец засмеялся, и собравшиеся вторили ему. А я… я снова валялся на земле. Надо мной маячило его ухмыляющееся лицо. Он повернул голову, собираясь сказать что-то Бору, наблюдавшему за схваткой. Наверное, хотел поведать, что снова одержал победу.
Гнев раскаленной лавой вскипел внутри. Все стало красным. Шум прибоя громом отдавался в ушах. Недолго думая, я хлестнул копьем сразу по обеим коленям противника. Удар удался. Кинан выронил копье, издевательский смех перешел в сдавленный крик боли. Мой враг упал на руки рядом со мной. Я перекатился на колени и огрел его древком копья по спине. Удар отправил его целоваться с землей. Я вскочил на ноги и упер наконечник копья ему между лопаток. Кинан вскрикнул от боли и отключился. Подняв копье, я сделал шаг назад. Толпа притихла. Никто не хихикал; никто не произнес ни слова. Они недоуменно смотрели друг на друга, словно спрашивая, что это такое они только что видели.
Бору растолкал зрителей и склонился над Кинаном. Он перевернул его, убедился, что тот жив, и жестом приказал сторонникам Кинана отнести его в дом. Четверо молодых людей шагнули вперед, подняли упавшего приятеля и утащили с поля. Когда они ушли, Бору повернулся ко мне.
— Неплохо, полковник. — Бору почему-то с самого начала называл меня полковником, предпочитая открытым оскорблениям легкое пренебрежение.
— Мне жаль, — пробормотал я.
— Не за что извиняться, — громко произнес он. — Ты отлично провел бой. — Он похлопал меня по спине. До сих пор мне не удавалось заслужить от него похвалу. — Это непросто, уронить врага, лежа на земле. Ты не сдался — вот что отличает живых от мертвых на поле боя.
Бору повернулся к ошеломленным зрителям и жестом отпустил их. Они ушли, что-то бормоча про себя. Исход поединка будет активно обсуждаться за ужином. Мне было интересно, что скажет Ската, когда ей расскажут.
Впрочем, долго ждать не пришлось. Едва ушли зрители и Бору, как послышалось легкое позвякивание сбруи. Я обернулся и увидел нашего боевого вождя Скату. Она вела свою вороную в поводу, холка и бока лошади покрывала пена. Совсем недавно ей пришлось скакать галопом.
Ни более красивой, ни более смертоносной женщины мне встречать не приходилось. Из-плод шлема выбивались маленькие косички золотистого цвета; бледно-голубые глаза, прикрытые длинными ресницами, смотрели холодно; губы твердо сжаты. Она очень походила на классические скульптуры Афины или Венеры. Если и существует такая вещь, как поэзия битвы, то она была ее олицетворением: изящная и грозная, экономные скользящие движения и ужасное отточенное мастерство убийцы.
Ската заслужила репутацию лучшего воина во всем Альбионе. Я не представлял, какого труда это ей стоило. Вставать каждое утро с рассветом, бежать по пляжу и купаться в холодном море, а затем завтракать черным хлебом и водой перед началом дневных занятий: практика владения мечом, копьем, ножом и щитом, стратегические занятия, тактические занятия, физическая подготовка, борьба и так далее и так далее. По себе знаю. Если мы не бегали, не боролись, не устраивали поединки, значит, были в седле.
Мы непрерывно гонялись друг за другом в прибое, охотились на лесистых холмах и в долинах острова, занимались тренировками. Я привык к этому режиму и даже находил в нем удовольствие. Правда, как воин я не сильно преуспел. Все время чего-то не хватало, наверное, воинственного настроя, с помощью которого можно было бы объединить все навыки в гармоничное, эффективное целое. Я был последним среди своих товарищей, а ведь я всех превосходил возрастом. Мальчишки, которым едва исполнилось по восемь лет, обладали навыками, которые мне пока не давались, и они безжалостно демонстрировали свое превосходство на каждом шагу. Клянусь собственным языком, человек никогда не научится смирению, пока его не победят дети!
Я повернулся навстречу Скате и по недовольному выражению ее лица понял, что она видела наш поединок.
— Наконец-то ты победил Кинана. Для него это ценный урок, — сказала она и многозначительно добавила: — хотя я бы не стала ждать от него благодарности.
— Я так не хотел. — Я махнул рукой на ребят, тащивших моего противника через поле. Ноги Кинана волочились по земле.
— Это понятно, — кивнула Ската. — Будь у твоего копья настоящий наконечник, ты бы его убил.
— Нет, я…
Она подняла тонкую руку, заставляя меня замолчать.
— Сегодня у тебя было два противника и одному ты проиграл.
Я не понял.
— О каких двоих вы говорите, Pen-y-Cat? — Я использовал ее любимый титул: «Гений битвы». Она и была гением: хитрым и беспощадным противником, бесконечно изобретательным, проницательным и самым коварным из тех, кого можно было встретить в бою.
— Ты озлился, полковник. Сегодня твой гнев тебя победил.
— Я сожалею…
— Не о чем жалеть. Если будешь сожалеть в бою, умрешь. — Она развернулась и пошла в сторону конюшни, жестом пригласив меня за собой. — Если ты и дальше будешь сражаться с двумя врагами сразу, быстро проиграешь. Из любых двух врагов гнев всегда сильнее.
Я открыл рот, чтобы сказать хоть что-то, но она опять не позволила себя перебить.
— Откажись от страха, — прямо сказала она мне. — Или он тебя убьет.
Конечно, она была права. Я боялся насмешек, унижения, неудачи, но больше всего я боялся, что меня убьют.
— Твою победу над Кинаном никто не отнимет. У тебя есть навыки, но ты должен научиться применять их. А для этого надо отказаться от своего страха.
— Я понял. Буду стараться изо всех сил, — пообещал я.
Ската повернулась ко мне.
— Неужели там, откуда ты родом, жизнь настолько жалкая, что тебе приходится так цепляться за нее?
Жалкая? Конечно нет, всё наоборот. Но, возможно, я опять чего-то не понял? Все-таки я еще неуверенно говорил на местном языке.