— Что произошло? — с трудом проговорил я. — Как я здесь оказался?
— Разве ты сам не знаешь? — Она склонила голову набок, длинные локоны соскользнули с плеч и вьющимся каскадом пролились надо мной. Я услышал запах вереска и задохнулся от тоски.
— Я знаю только то, что я там, где хочу быть всегда, — ответил я от всего сердца, уже не сдерживаясь. Обняв ее за шею, я притянул ее лицо и поцеловал. Поцелуй получился сладким, как вересковый мед. Мне не хотелось, чтобы он кончался.
— Ты и в самом деле вернулся, — невнятно проговорила Гэвин. — Я боялась, что ты покинул нас навсегда.
— Где я?
— Ты не помнишь?
— Ничего не помню… — Пока я говорил, у меня в сознании возник целый рой образов и ощущений — но все это было где-то очень далеко и давно. Я смутно вспомнил отъезд из Инис Скай, морское путешествие в Инис Оэр, горседд бардов и битву со страшным чудовищем, отобравшим жизнь Оллатира. Я помню, как лежал, скорчившись, на дне лодки, волны швыряли ее как щепку, а я кричал — но вот что кричал? Какие-то неизвестные слова, грозные ругательства неизвестно в чей адрес. Я помнил, но все это казалось такой мелочью по сравнению с любовью в темных глазах Гэвин.
— Да, — сказал я ей, — кое-что помню… но смутно. А вот как я покинул священный курган — не помню, и как вернулся на Инис Скай — если я, конечно, вернулся — тоже не помню.
Гэвин погладил меня по лбу.
— Ты в доме моей матери. Мы с сестрами заботились о тебе все эти дни.
— Сколько же я пролежал здесь?
— Три тройки дней прошло с тех пор, как ты вернулся.
— Но как я здесь оказался?
— Тегид привел тебя.
— Где он? Что с ним?
— С ним все в порядке. Захочешь его видеть, скажи мне. — Она устало улыбнулась, и я только теперь подумал, что все это время она просидела у моей постели.
Я захотел встать и не смог. Мышцы одеревенели; желудок, спину и ноги свела судорога. Я вскрикнул от боли.
Гэвин осторожно переложил мою голову на тюфяк.
— Лежи спокойно, — скомандовала она, быстро поднимаясь. — Скоро тебе станет легче.
Я укусил себя за щеку изнутри, чтобы подавить стон. Меня трясло. Очень быстро вернулась Гэвин и привела с собой Гован. Она подошла ко мне и бросила сестре через плечо:
— Оставь нас. Я им займусь. — Гэвин колебалась. — Иди же, — досадливо поморщилась Гован. — Я пошлю за тобой, когда закончу.
Гэвин ушла. Гован поставила на угли жаровни зеленый кувшин, избавилась от пояса и плаща. Взяла кувшин, пожевала комочек какого-то неизвестного мне мха и сплюнула на ладонь. В комнате запахло чем-то ароматным. Она с шелестом потерла ладонь о ладонь.
— А теперь не мешай мне. Я тебя полечу.
Она сдернула с меня меховое одеяло, взяла за плечи и осторожно перевернула на живот. Там, где она касалась тела, возникало успокаивающее тепло. Оно растекалось по моим напряженным мышцам и вдоль спины. Занимаясь мной, Гован тихонько напевала. Ее сильные пальцы быстро сняли боль, а когда она смазала меня каким-то бальзамом, мне и вовсе полегчало. Потом она размяла мне спину и плечи, бедра и ступни. Перевернула меня на спину, промассировала грудь, живот и руки. После этих процедур я совершенно расслабился. Мне стало настолько все равно, что скажи мне сейчас кто-нибудь, что я вообще никогда не смогу шевелиться, я бы только ухмыльнулся, как кот, налопавшийся сметаны.
Гован набросила на меня меха.
— Спи, — приказала она. — Проснешься очень голодным. Но о еде для тебя я позабочусь. — Она накинула плащ и ушла. А я уснул, даже не дождавшись, пока она выйдет из комнаты.
В следующий раз я проснулся почти сразу, во всяком случае, мне так показалось. Но я спал по-честному, поскольку не видел и не слышал, как кто-то входил. Мне оставили хлеб, эль и немного сыра. Я хлебнул эля, а затем, под властью мучительного голода, разорвал хлеб пополам и запихнул в рот столько, сколько смог. Съел сыр и остаток хлеба, допил эль.
Помимо еды, кто-то принес одежду и оставил ее аккуратно сложенной стопкой возле тюфяка. Я неуверенно встал на ноги и первым делом взял куртку, сунул руки в рукава и залюбовался цветом: отличный приглушенный алый с фиолетовым оттенком; хорошей выделки штаны рыжевато-коричневого цвета; широкий кожаный пояс и такие же сапоги. Был еще серый плащ и брошь к нему, большая, серебряная, украшенная ярко-синими камнями.
В этом мире у меня никогда еще не было такой хорошей одежды. Обычно так одеваются богатые вожди. С чего бы ко мне такое благоволение? Я с радостью оделся, восхваляя щедрость моего неизвестного покровителя — без сомнения, самой Скаты. Накинул плащ на плечи и застегнул серебряную брошь.
Сил у меня оказалось меньше, чем я думал. Стоило мне переступить порог, как голова закружилась. Пришлось прислониться к дверному косяку и постоять, пока дом не перестал вращаться. На закате суровое серое небо окрасилось в бледно-желтые тона. С моря дул резкий холодный ветер с привкусом соли.
Мальчишки постарше, из тех, что остались на острове, собирались для игры в херли. Низкое солнце отбрасывало на поле длинные тени. Они увидев меня и пораскрывали рты, напрочь забыв об игре. Почему-то никто не здоровался, хотя я знал их всех, а они меня.
Появилась Гэвин. Она заметила, что я сжимаю дверной косяк, и поспешила ко мне. Резкий морской ветер развевал длинные золотистые локоны. Она взяла меня за руку.
— Я шла посидеть с тобой. Думала, ты спишь. А ты уже встал…
— Я выспался. Хватит. Хочу гулять, — сказал я ей.
Она поддерживала меня под локоть, и на глазах остолбеневших ребят повела меня по двору к берегу.
— Как ты себя чувствуешь?
— Заново родившимся, — машинально ответил я. Гэвин сбилась с шага, и я не понял, что заставило ее задуматься.
— Почему ты так на меня смотришь? Что не так?
Она улыбнулась, но я заметил ее нерешительность.
— В прошлый раз ты как-то иначе выглядел, — смущенно ответила она. — Должно быть, свет виноват.
Действительно, угасающий дневной свет отбрасывал золотое сияние на море и скалы под нами, превращал медовые волосы Гэвин в золото, а ее светлую кожу в чудесный янтарь. Ветер развлекался, швыряя волны на скалы. Над берегом клубился мерцающий туман. Но вскоре свет начал тускнеть. Поддавшись внезапному желанию прикоснуться к девушке, я остановился и приложил ладонь к ее щеке. Она не отодвинулась. Вместо этого она напомнила:
— Тегид ждет. — Мы постояли еще немного, затем развернулись и направились обратно к домам.
Тегид действительно ждал нас в зале. Он стоял у очага с рогом, наполненным элем. Увидев меня, он хотел сохранить отрешенное выражение на лице, но не смог скрыть облегчения.
— Значит, погуляешь по земле еще немного, брат. Я боялся, что мы тебя потеряли.
Гэвин поломала его игру.
— Он с самого начала сказал, что ты вернешься, — сообщила она мне. — Тегид не сомневался.
Смущенный Тегид наклонил голову, а потом сунул мне в руки свой рог.
— Держи! Я еще принесу.
Он поспешил прочь, а я повернулся к Гэвин, взял ее руку и прижал к сердцу.
— Спасибо за… за то, что выходила меня, за то, что спасла.
— Это не я. Тегид — вот кто тебя спас, — ответила она. — Ему не так-то просто было доставить тебя сюда. Вот это была работа! А мы… мы ничего такого не сделали.
— Конечно, для вас пустяк. Но не для меня. Я в долгу перед ним и перед тобой. Но этот долг я обязательно погашу. А пока прими мою благодарность.
— Не говори о долгах. — Она пожала мне руку и отошла. — Вам с Тегидом есть о чем поговорить. Я вас оставлю.
Она шла через пустой зал, а я смотрел ей вслед и дивился силе внезапно нахлынувшего чувства. Когда она вышла, в зале, казалось, потемнело и даже стало холоднее. Я чуть было не окликнул Гэвин, но как раз в это время подошел Тегид с кувшином эля.
Мы устроились возле очага, и я спросил, что он помнит о той жуткой ночи на Белой Скале. Своей собственной памяти я не спешил доверять — слишком много там скопилось странных и страшных образов.
— Я мало что помню из тех событий, — сказал я ему. — А тому, что помню, не очень-то доверяю.
Тегид отхлебнул из своей чашки и отставил ее в сторону.
— Видишь ли, горседд бардов провалился. — Я понял, что он решил начать сначала.
— Собрание… да, я помню. Но почему? И зачем я вообще там оказался?
— Я объяснял тебе еще на корабле…
— Объяснял! — Я усмехнулся. — Ничего ты не объяснял. Ты сказал только, что так хотели Оллатир и Мелдрон Маур. Но это же не объяснение.
— Оллатир намеревался рассказать тебе после горседда, но… — Он замолчал.
— Но он умер, ты хотел сказать. Тогда придется тебе объясняться за него.
Тегид задумался. Мне показалось, что он взвешивает, стоит ли мне доверять такие серьезные тайны.
— В Альбионе проблемы, — наконец решился он. — Три королевства: Придейн, Ллогрис и Каледон — начали готовиться к войне друг с другом. Настал День Раздора.
— Да, да, я помню… День Раздора. И что?
— Королевские дома охватила смута.
— Даже дом Мелдрона Маура?
Тегид не стал отвечать, но и так было ясно, что я угадал.
— Ты учился семь лет, — продолжил он. — Тебя не было в Сихарте, поэтому ты не не замешан в предательстве. Вот потому тебя и выбрали для участия в горседде. Оллатир и Мелдрон Маур хотели, чтобы ты собственными глазами увидел все, что там будет.
— Но меня ведь не было на самом собрании, — напомнил я, чувствуя себя не то обманутым, не то оскорбленным. Мне не доверяли, несмотря на все заверения. — Никто мне ничего не говорил.
— Если бы я сказал тебе заранее, — терпеливо объяснил Тегид, — ты мог бы сформировать какое-нибудь мнение, а нужна была твоя беспристрастная позиция.
— Это ты так говоришь, — проворчал я, вспоминая нашу игру в кошки-мышки по пути на остров. Тогда он говорил ровно столько, насколько хватало его смелости.
Тегид не пытался оправдываться. Он просто продолжал говорить:
— Страх уже проник в души многих, и барды не исключение. Оллатир подозревал, что среди членов Братства есть предатели. Он надеялся разоблачить их. Но его план не удался. Пришлось собирать горседд. Он дал знать предателям, что знает об их настрое.