Когда померкнет свет Дервидди и кровь бардов возопиет о справедливости, тогда Вороны осенят крылами священный лес и священный курган. Под крыльями Воронов воздвигнут трон. На трон воссядет король с серебряной рукой.
В День Раздора корни и крона поменяются местами, и новое станет чудом. Пусть солнце потускнеет, как янтарь, пусть луна скроет лик, пусть мерзость и запустение воцарятся на земле. Пусть четыре ветра сражаются друг с другом и гром их схватки долетит до звезд. Древняя Пыль поднимется к облакам; душу Альбиона разорвут враждующие ветра. Моря поднимут свои могучие голоса. Нигде не найдется безопасной гавани. Арианрод спит на мысу, опоясанном морем. Хотя многие ищут ее, никто не найдет. Хотя многие взывают к ней, она не слышит их голосов. Только целомудренный поцелуй вернет ей законное место. {Аррианрод (валл. Arrianrhod) — персонаж валлийской мифологии из Четвёртой ветви Мабиноги, цикла валлийских повестей, восходящих к древним традициям железного века, дочь Дона и сестра Гвидиона и Гилфайтви; Триады Британии называют её отцом Бели Маура. Ее дядя — Король Гвинеда. Сыновья Аррианрод — Дилан Айл Дон и Ллеу Ллау Гифес.}
Тогда разгневается Злой Великан. Ужас будет сеять повсеместно его меч. Очи его воспламенят огонь; с губ его будет сочиться яд. Во главе великого войска он разграбит остров. Никто не сможет противостоять ему. Его время — время великого беззакония. Остров Могущественных станет могилой.
Так будет, ибо Медный Человек уже сел на медного коня; он творит великое горе. Восстаньте, жители Гвира! Возьмите оружие! Ополчитесь против лжелюдей среди вас! Шум битвы долетит до звезд, и Великий Год придет к своему завершению.
Слушай, о Сын Альбиона: кровь рождается от крови. Плоть рождается из плоти. Но дух рождается от Духа и с Духом пребывает. Альбион станет единым, когда Герой совершит подвиг и воцарится Серебряная Длань. — Пророческий голос вдруг оборвался. — Фантарх мертв! — Гвенллиан зарыдала. — Он мертв! Фантарха больше нет с нами, и Песнь умолкла. Цитраул уничтожает землю!
Гвенллиан долго сидела с закрытыми глазами, сотрясаясь от рыданий. Я же хотел только скрыться куда-нибудь от ее прозрений. Не надо мне никаких предсказаний, хватит!
Но тут она открыла глаза и мне пришлось остаться на месте.
— Бенфейт, — с трудом проговорил я; внутри у меня все разрывалось от ее зловещих слов, — я ничего не знаю об этом подвиге и о том, как его совершить. Сдается мне, эта задача по силам барду. Но я сделаю все, что смогу. Только скажи еще одно. Как победить Цитраула?
— Для этого надлежит вернуть Песнь.
— А я должен ее знать?
Мудрая бенфейт грустно и торжественно посмотрела на меня.
— Песнь известна лишь Фантарху. Она — главное сокровище этого мира, его не могут украсть малодушные или недостойные слуги. Прежде чем солнце, луна и звезды легли на свой курс, прежде чем живые существа сделали первый вдох, еще до начала времен была спета Песня. Ты спрашиваешь, о какой песне речь. Так вот. Я скажу тебе: это Песнь Альбиона.
Глава 23. ДЕНЬ РАЗДОРА
В ту ночь я не спал, и в зал не возвращался. Я бродил в темноте по скалам над беспокойной водой, совершенно не заботясь о том, что запросто могу сломать себе шею, рухнув на скалы внизу. Придется Дагде выбирать кого-нибудь другого. Мне совершенно не светило участвовать в этой заварухе. Пророчество бенфейт всерьез меня встревожило, а тут еще Тегид… Я в голос ругался на судьбу, бросая на ветер самые грубые слова, какие знал, жаловался бушующему морю на слишком тяжкий для меня жребий. Наконец я устал, уселся на камень и бездумно смотрел, как всходит солнце. Именно там нашла меня Гэвин. Она подошла так тихо, что я ее не услышал. Я просто знал, что она здесь, а затем почувствовал ее теплые пальцы у себя на шее.
Некоторое время она молчала, прижавшись всем телом к моей спине, поглаживая мои волосы и шею. Наконец она сказала:
— Тегид сказал, что тебе пора уходить.
— Ну, еще бы! — угрюмо пробормотал я. — Он всегда точно знает, когда нас утопить или заморозить.
— Соллен еще не начался. Можно плыть. — Она обошла меня и устроилась рядом на холодном камне.
— Никто ничего не обещает, — выговорил я. — Все изменилось. Ничего уже не останется прежним.
Она положила голову мне на плечо.
— Не стоит впадать в такое мрачное настроение, — вздохнула она. — Ты сильный, и жизнь принадлежит тебе. Почему надо обязательно думать о плохом?
Потому что плохое и неизбежное зачастую оказываются одним и тем же, подумал я. Но мне не хотелось обижать Гэвин, ведь она просто хотела меня ободрить. Так что мы просто сидели рядом и слушали, как волны перекладывают гальку на берегу. Четыре белые чайки низко парили над водой, едва не касаясь волны концами крыльев.
— Когда уходит такой бард, как Оллатир, — сказала она через некоторое время, как будто мы давно обсуждали эту тему, — он должен вдохнуть свой авен в другого, чтобы не пропало его знание и его умения. Утерянный авен больше не вернется, и его свет навсегда уходит из мира. {Авен в древней ирландской традиции означает сущность или вдохновение. Символически изображался как три луча солнца. Человек, которого коснулось Вдохновение (не важно, поэт это, музыкант или предсказатель), по-валлийски называется "awenydd". Считается, что авен — это не просто вдохновение, а вдохновение Истины, без которого нельзя провозглашать правду. Три основы авена — знание правды, любовь к правде и поддержание правды.}
— Это Тегид тебе сказал? — саркастически спросил я, и тут же пожалел о сказанном.
— Тегид отдал бы жизнь, чтобы спасти Оллатира, — продолжила Гэвин, игнорируя мой издевательский тон. — Но случилось так, что с Главным Бардом до конца был именно ты. И авен он передал именно тебе.
Авен… вот что, значит, было на уме у Тегида. Я знал, что авен — основа проницательности барда, сам дух его искусства. Это то, что питает, одевает и дает убежище людям его племени. Авен — это дыхание Дагды, которое отличает барда от других людей.
— Но зачем было передавать мне авен? — с гневом спросил я. — Я же не бард. Я не хочу. Я не смогу им воспользоваться.
— Больше там никого не было, — резонно заметила Гэвин.
— Я бы с удовольствием отдал его Тегиду, если бы мог, — сварливо заявил я. — Я не хочу в этом участвовать!
Я почувствовал ее руку на своей щеке, когда она повернула мое лицо к себе.
— Ты избран для великих дел, — произнесла она с виду легкомысленно, но с железной убежденностью. — Ты ведь говорил с Гвенллиан.
Я отвернулся.
— Я не знаю, что тебе рассказала Гвенллиан. Но не надо быть бенфейтом, чтобы понять. Когда Тегид привез тебя, я сначала подумала, что ты мертв. Но мне хватило одного взгляда, чтобы понять — Дагда накрыл тебя своей рукой.
— Я не просил меня накрывать, — горько пробормотал я. — Мне это совсем ни к чему! — Я посмотрел на восходящее солнце. Свежий дневной свет уже померк за черными тучами, и ветер взбивал пену на волнах. Вскоре нам с Тегидом предстоит отправиться в это холодное море, чтобы вернуться в Сихарт, и я больше никогда не увижу Инис Скай.
Гэвин тут же ответила, словно прочитав мои мысли.
— В будущее ведет множество путей. Кто скажет, на каком из них сойдутся наши дороги?
Мы посидели еще некоторое время, а затем она тихо ушла, оставив меня наедине с моими эгоистичными страданиями.
Лодка, которая доставила нас на остров Скаты, была маленькой. Без кормчего и команды мы бы не справились с лодкой побольше. А так наша маленькая лодка плыла по волнам, как перышко.
Тем не менее, слишком доверять переменчивой и непостоянной погоде Соллена — прямая дорога к беде. Солнышко может ласково пригревать, а в следующий момент налетает ледяной северный ветер, и вы стучите зубами от холода. Мы понимали, что вряд ли доберемся до Сихарта на этой скорлупке, хотя так было бы быстрее всего. Но Тегид не помышлял о самоубийстве; он думал лишь о том, как бы добраться до гавани Ффим Ффаллер, где можно раздобыть лошадей и припасы, чтобы продолжить путешествие по суше. А если так не получится, придется заходить на Инис Оэр, а уж оттуда отправляться на материк. Так гораздо медленнее, зато надежнее.
Погода нас не баловала. На второй день с севера налетел шторм, и пришлось укрыться в защищенной бухте на скалистом побережье материка. Мы нашли пещеру на склоне и сумели собрать достаточно дров, чтобы развести костер. Пещера стала нашим домом на целых пять дней, шторм никак не хотел утихать.
Вечером пятого дня наконец стало потише, и с восходом луны мы вышли в море. Холодно, но небо ясное и светлое. Тегид легко ориентировался по звездам, лишь изредка посматривая в сторону слегка серебрившейся береговой линии. Мы плыли всю ночь, и весь следующий день, и еще один, засыпая по очереди.
У меня не очень-то получалось держать курс, но все-таки Тегиду удавалось поспать. Продрогшие насквозь, с жалкими остатками еды мы направились к западному побережью Инис Оэр. Лодку я покидал без всякого сожаления. Все-таки твердая земля мне больше нравилась.
Лошадей мы нашли в той же лощине, где Тегид их оставил. Они могли бы и дальше оставаться там, поскольку крутые склоны лощины защищали почти от любой непогоды, а в лощине росла густая трава. На ночь мы остановились в каменной хижине на западном берегу — отсюда был виден Инис Бейнайл со священной колонной. Теперь это было местом успокоения Оллатира.
— Я не смог унести вас обоих с Белой скалы, — оправдывался Тегид. — Ты был полумертвый. Так что пришлось насыпать над ним каменный холм и везти тебя на Инис Скай.
— Я очень признателен тебе, Тегид. Ты пошел на риск. Путь наверняка был нелегким.
— По сравнению с тем, как рисковал ты, выступив против Цитраула, это и не риск никакой, — ответил он. — Я не мог оставить тебя там, брат.
Наутро мы вывели лошадей из укромной лощины. Утро — понятие условное. Солнца не было ни в тот день, ни в последующие дни. Дождь и ветер хлестали побережье; ледяной туман окутал высокие холмы и заполнил долины. Мы ехали через остров под моросящим дождем; несчастные, холодные, мокрые до нитки, но все же добрались до восточного берега и остановились, глядя на пространство серой, неспокойной воды, лежавшей между Инис Оэр и материком.