Но если бы Носферату были живы, тогда, в этот день, война вампиров уже шла бы полным ходом, а она и её Носферус, прятались бы в канализации, ожидая скорой смерти…
Впрочем, у Носферуса Штыка, на «прятаться», мозгов не хватило бы при всё желании.
Сегодня был прекрасный день. Ну, какой день был достоверно неизвестно — Штык до самого вечера боролся с острым желанием выпить и победил. Блистательно и бесповоротно.
А такой невероятный триумф, просто грех не отметить!
Так что проснулся он поздним вечером, глянул на часы на столике, почесал затылок. Внимательно осмотрелся. Пол подозрительно бугристый. Включение вампирского зрения сквозь тьму, будет означать и полное отрезвление, посему, царственный Носферус снял ботинок и прицельно запустил его в сторону выключателя. Зажёгся свет.
— Котик! — Раздалось за спиной и Штык, пронзительно взвизгнув, подпрыгнул высоко вверх, стукнулся головой о потолок, грохнулся на пол, послышался треск пластика и звон разбивающихся бутылок. — Котик! Боже мой! Я мигом принесу пластырь, йод, чего там ещё…
И убежала, ловко лавируя в том безобразии, что устилало пол. Штык, проводил её печальным взглядом. Одежды нет, ростом какая непонятно, лица не видно. Ну, кто в здравом уме будет смотреть на лицо, когда мимо тебя порхают такие стройные ножки и увесистая попка? Вот и он не посмотрел, к тому же, учитывая полный отказ памяти, страшновато как-то смотреть выше. Кто знает, какие там сюрпризы ждут? Опыт имелся и не шибко приятный. Увы, выше посмотреть всё равно придётся. Штык разгрёб бутылки, окурки, нашёл там ковёр — прожжённый сигаретными бычками. Надо же, не загорелся, и пожара не случилось — вот что значит настоящий ковёр, а не синтетический ширпотреб! Настоящий ведь из верблюдов делают — да, ждут, пока они обрастут как мамонты, потом электрической машинкой под ноль раз, и всё. Два тюка добротной шерсти, которая очень плохо горит, потому что верблюды редко моются и часто потеют…
— Так. — Штык поскрёб затылок пальцами, вытер кровь с лица — разбитой бутылкой порезался.
— Котик мой, вот, я всё принесла, сейчас всё сделаю. — Села на корточки, как есть, одетая только в собственные волосы, коих было не слишком много. Надо же, а личико красивое, она провела ладонью по его лицу. Улыбнулась. — Ты уже подлечился да? — Штык согласно кивнул. — Я тебя люблю! Правда-правда!
— Эм, а ты не удивилась. — Заметил Штык сию странность. Впрочем, странность ли?
Девушка рассмеялась и помогла ему подняться — необходимости к тому не было конечно, а всё равно приятно. Сели на кровать и она, обняв его крепко, снова заговорила.
— Ты всё время говорил, что ты особенный, бессмертный. Мимо ушей, конечно, пропускали, мало ли психов приходит в наше гнёздышко. — Она слегка помрачнела, а потом хихикнула. — Пока ты этим уродам носы не поломал, мы все думали, что ты просто безобидный дурачок. А потом они в тебя нож воткнули. — Она показала пальчиком на его шею. — Вот сюда. Я так напугалась! Думала всё, теперь и нас как свидетелей… — Она снова поцеловала его. — А ты полежал полминуты и…
Штык ухмыльнулся, девушка замолчала — кажется, вспомнил. Словно из тумана, выплыла картинка. Стоят над ним мужики все в крови, в углу стайка девиц дрожит от ужаса. Он садится, нож выдёргивает из глотки и крутит пальцем у виска, да хрипло говорит:
— Ебанутые? А если б насмерть?
Лица у тех ребят побелели как полотно. А что было дальше? Вот тут всё сложнее, вспомнить не получается, да и нафига?
— Я вампир. — Гордо поведал Штык.
— Ч-что? — Вдруг отстранившись от него, выдохнула девушка. Глаза большие, взгляд прикован к его зрачкам и иногда прыгает в сторону шеи и обратно.
— Кхм. — Штык действительно удивился. — А я не говорил? — Девушка отрицательно помотала головой. — А как я это всё объяснил, кисонька?
Назвав его «котик» ещё раз, девушка рассказала — глотая буквы и предлоги, едва живая от страха. Штык представился бессмертным. Сказал, что лично знал Дункана Маклаута, пока тому бензопилой, на стройке в Аргентине, не отрезало голову. Сериал мол, сняли по рассказам самого Дункана — весь первый и второй сезоны, а дальше Дункан уехал по делам и они стали отсебятину толкать. И вот, приехал он сюда к другу, а его меч, коим он владеет уже триста лет, сейчас отдан на заточку местному умельцу и…
Девушка замолчала, всхлипнула зачем-то. А Штык катался по кровати, давясь смехом.
Зазвонил будильник и он замолчал. Сел на кровати.
— Киса, у папы дела, позже пообщаемся.
Она кивнула, отходя подальше к стене. Штык не удержался и выпустил клыки.
Тонко пискнув, девушка стекла на пол. Носферус пожал плечами и вышел из своей квартиры прочь — у него было важное дело, которое он должен был сделать сам. Хотя конечно, не должен — просто Соня уехала в Японию искать нового вампира. Арчи с ней, остальные либо тоже заняты, либо Лена просто не всё ему сказала, а то и просто соврала. Не оставляет она надежд, на то, что Носферус таки проявит положенные ему качества лидера вампирского клана. В другое время, Штык плюнул бы на все эти заморочки и продолжил бы отмечать свою абсолютную победу над бессмысленным пьянством, в ближайшем баре или притоне, а то и просто дома. Хотя, притоны были как-то ближе по духу — даже сейчас. Денег море, времени вагон, в виду чего он уже успел побывать везде, где раньше побывать не мог из-за своего социального и финансового положения. Но, почему-то, грязные полы и ободранные стены притонов, да их разношёрстная публика, всё равно были ему ближе, чем самые дорогие рестораны. Почему, он и сам не очень понимал. Может потому что он так и остался, эээ, скажем так, рядовым гражданином? А может потому, что в притонах никто не носит масок? Вот знавал он одного парнишку — насиловал малолетних дурочек ищущих приключений на свои юные попки. Причём не традиционным способом. Он разве прикидывался кем-то другим? Нет, он не скрывал что он такое, хотя и оскорблялся, если его статус озвучивали вслух. Но никогда не корчил из себя нечто иное. Был мразью и вёл себя и ставил в обществе, как самая настоящая мразь.
А что в чистых уютных ресторанчиках? Вот увидел он там одного старого знакомого — пиджак, прилизанные волосы, серьёзное выражение лица и почти литературная речь. Этакий интеллигент в седьмом поколении. А ведь он промышлял тем, что продавал «моделей» в турецкие бордели. Как ни крути, а если вычистить в туалете пол, поставить дорогую сантехнику, почистить стены, по сути ничего ведь не изменится, туалет, так и останется туалетом.
В притонах Штык крайне редко видел подобных персонажей, но в дорогом ресторане, они встречались на каждом шагу. Дерьмо в стразах, дерьмом быть не перестаёт.
— А я сам? — Вдруг спросил он себя, посреди улицы ночной. Вздрогнул всем телом, тряхнул головой. — Ну нахер! Это все кругом пидорасы, а я реальный перец.
Решив, таким образом, наметившийся сложный философский спор с самим собой о бренности сущего и неоднозначности бытия, Штык отправился туда, где должен был быть сегодня ночью.
Куда он поставил машину и пользовался ли ей вообще, Штык не знал. Возле дома её не оказалось. Могло быть и так, что оставил где-то раньше. Он попытался вспомнить, когда последний раз её видел, но оказалось, что не может даже вспомнить какого она цвета и марки. Закралось сомнение в том, что машина у него в принципе есть, но память услужливо подкинула пару образов из недалёкого прошлого — он точно покупал себе машину. И помнил отчётливо, что в бардачке у него пакетик с кокаином на чёрный день, а так же пачка патронов, спрятанная под сидением. Даже помнил, как выглядит сидение. Но ни одного воспоминания о машине, изнутри неё, при нём не оказалось. Вот до чего доводит беспорядочное пьянство! А так же попытки решительно и бесповоротно с ним покончить. Да, но радует всё же тот факт, что он всё же победил свои пороки и пить бросил. Раз и навсегда.
— Арсенальное, полторашку. — Штык показал пальцем.
— Я читать умею. — Буркнула продавщица. Поставила бутыль на прилавок.
— И кириешек пачку.
Покидая магазин, Штык выпил прямо из горла, да на крыльце. Почему-то, не увидел молодёжи, какая частенько обивает углы подобных ночных магазинчиков. За не имением двуногих, он повернулся к мусорному баку, изобразил тост и ещё выпил.
— Всё-таки, трезвость это наше всё. — С удовольствием заключил он, всё ещё будучи немного ошарашен тем бесспорным фактом, что победил свой приобретённый алкоголизм. Ещё выпив, он понял, что с той же беспощадностью, будет бороться с пристрастием к наркотикам. И однажды, он выйдет на улицу, полностью свободный от дурных привычек! Вдохнёт свежий воздух полной грудью, посмотрит на мир трезвыми глазами, закурит косячок с планом и вновь поздравит себя с этой Великой победой! Ах! Какой тогда жизнь станет! Хм, а какой? Что-то он смутно припоминал времена, когда не пил и не кололся. Армию вот вспомнил. Спину прошибло ледяным потом. Пробежка в противогазе, завтрак, отжимания и прыжки до потери пульса, профподготовка в душном кабинете, тетрадка, в которую надо было записывать всякую лабуду про патриотизм и всякие там танки. Тетрадка, бумага которой имела отвратительный прогорклый привкус — у забора на территории части конопля пробилась, так он использовал её по назначению, а бумагу, по глупости, взял из тетрадки. Жуткая гадость получилось, даже нормального кайфа словить не удалось, это что? Трезвая жизнь, она вот такая? И дедовщина тоже есть? Кхм…
— Чёт я гоню. — Пробормотал он, шагая по улицам ночным, жутким и подозрительным. Ну так — Ленск всё-таки, а не Лос, какой-нибудь там, Анджелес. Хотя, всё-таки за океаном ночи, наверное, ещё более жуткие. Там ведь чёрных очень много — не тех, что настоящие, а тех у которых кожа чёрная. Их же в темноте не видно совсем! Так идёшь, а из темноты:
— А ну стой! Курить есть?
И всё, по ногам потекло уже. А как иначе? Если темнота с тобой говорить начинает, тут любой, «понимаешь», как говорит из телевизора один наглухо пропитый мужик. Важный какой-то мужик кстати, а почему важный, не вспомнить никак. Вот блин! Знал же, а не помнит. Н-да…