самой рассудительной и мудрой среди чародеев.
Едва она появилась в просторном зале, как он подбросил поленья в очаг и подвинул для нее удобное кресло ближе к огню.
— Зачем собираешь, Белун? Или снова что-то тебя беспокоит? — спросила она, кивком поблагодарив его за заботу.
Белун был самым старшим из чародеев Поднебесья. Хотя, пожалуй, о его возрасте вовсе не стоило говорить. Любой из нынешнего чародейского поколения помнил Белуна только высоким старцем с длинной седой бородой. Сам же он знал, что здесь, в Поднебесье, по местному летосчислению живет уже более трех с половиной веков. Сколько прожил он в других мирах и что это были за миры — никто в Поднебесье не ведал.
Молча, словно не слыша обращенного к нему вопроса, Белун продолжал орудовать в очаге длинной тяжелой кочергой. Пламя наконец ярко вспыхнуло и озарило каменные стены и дубовый свод зала.
— Зачем тратить время на это занятие? — удивилась Зарема. — Даже я в своем жилье давно сделала так, что дрова сами залетают в печь и сами воспламеняются. И то если хочется вспомнить зиму. Но вообще-то я люблю весну, и у меня вокруг всегда цветут весенние цветы, сирень и яблони.
— Когда я переселяюсь в искусственные миры, только и остается вспоминать, как я шевелил настоящие поленья настоящей кочергой в этом вот очаге. — С Заремой Белун всегда был более откровенным, чем с другими.
Он хотел еще добавить что-то, но тут в дверях на мгновение возник легкий туманный вихрь и из него выступил старый чародей Добран, чтущий бога небес Сварога. Он оглядел зал и, кивнув Зареме с Белуном, ворчливо, но все же по-доброму произнес:
— Старики, как всегда, первыми.
— Это ты о ком, Добран? — рассмеялась Зарема.
— О ком, о ком, да о себе. Проживешь с мое, начнешь ценить каждое мгновение. Да и чужие станешь беречь.
Добран был на полвека старше Заремы и очень этим гордился. Когда Белун исчезал из Поднебесья, его считали самым пожилым среди нынешнего поколения.
Наконец один за другим стали появляться в дверях и остальные чародеи. Каждый из них на мгновение закручивал в каменном дверном проеме полупрозрачный пространственно-временной вихрь и, выйдя из него, молча приветствовал остальных. Лишь самый молодой, Алатыр, как всегда, решил пошутить: один из огромных каменных блоков стены неожиданно вспучился, из него вылупился огромный алый бутон, который тут же раскрылся, источая благоухание, внутри же цветка сидел в мягком плетеном кресле юный чародей. Он сошел на пол и галантно протянул точно такой же, только уменьшенный цветок единственной среди присутствующих даме.
— Мальчишка! — польщенно фыркнула Зарема.
У каждого гостя в этом зале было за столом свое насиженное место. Старый добрый ворчун Добран сидел рядом с Заремой. Высокий плечистый чародей с холеной бородой и закрученными кверху усами, Гвидор, сел несколько в отдалении. Каждый из них чтил своего бога и не был похож на остальных. Если старик Горяча, не сменивший и ради совета нищенского своего одеяния, вовсе не имел пристанища, точнее, пристанищем его был любой куст, любая кочка в борейской земле, то Гвидор, наоборот, соорудил рядом со своим роскошным золотым замком искусственное голубое озеро, населил его юными красавицами и устраивал в лунные ночи целые спектакли с танцами и пением этих русалок. Поклонялся он солнечному Дажьбогу, подателю земных благ и заступнику человечьему. На совете он всегда сидел рядом с юным Алатыром, который чтил буйного, но отходчивого хозяина ветров Стрибога.
Все уже расположились по обе стороны тяжелого деревянного стола, когда в дверях появился Белун, успевший переодеться в длинные, свободно ниспадающие с плеч белые одежды, расшитые серебряными нитями.
— Собратья, я призвал вас для того, чтобы объявить… — начал он торжественно и вдруг растерянно замолчал.
За столом возникла неловкая пауза, которую никто не решался прервать. Все ждали продолжения речи. Но старый чародей пытливо вслушивался в тишину.
— Что молчишь-то? — проворчал наконец Добран. — Говори, если начал. Или тебе твой Перун молнию в горло воткнул?
— Это ты, Радигаст? — неожиданно спросил в пространство Белун. Вопрос звучал неуверенно и беспомощно. — Ты?
Чародеи переглянулись. Многие подумали одно и то же: уж не наблюдают ли они картину старческого слабоумия? С чего бы это вдруг Белуну разговаривать с тем, кого лет двенадцать нет среди живых на белом свете?
— Радигаст, если это ты, мы будем рады тебя видеть, — тем же неуверенным тоном продолжал беседовать с пространством старый Белун. — Мы как раз собрались вместе, а как войти к нам, ты знаешь.
Первой нашла что спросить Зарема:
— Белун, ты уверен, что с тобой говорит Радигаст? Ты не обманываешься? Тогда спроси скорей у него, что с ним, где он?!
Белун посмотрел на нее почти прозрачными голубыми глазами и смущенно ответил:
— Я и сам не могу себе поверить, но его мысли слышал отчетливо. Сейчас он, по-видимому, появится перед нами, и думаю, мы узнаем обо всем сразу.
— Он не объяснил тебе, где был столько лет, откуда возник?
— Как я понял, из пространственно-временного кокона, в который сам себя замотал, спасаясь от нашего врага.
Белун не произнес вражье имя, но все и так прекрасно поняли, что это был за враг.
ВОЗВРАЩЕНИЕ РАДИГАСТА
Радигаст не знал, сколько дней, а может быть, месяцев или лет прошло с тех пор, как он, желая овладеть браслетом власти, проник в святилище Братства Рогатой волчицы, в тайный подземный лабиринт, и там столкнулся с еще более страшной силой — с самим Триглавом. Радигаст не помнил ничего даже об этом. Чужая воля, взломав все наспех поставленные им преграды, полностью подчинила его сознание. Но и этого Радигаст не помнил тоже. Он не помнил даже, кто он, где он, не знал своего прошлого и не думал о нем, так же как не думал и о будущем. Его нынешний мир был бесконечен, однообразен и сер. В нем не только не было никаких форм и цветов, в нем не было даже черного и белого — одинаково тусклая, липкая, слегка удушливая и вязкая серость занимала пространство. И лишь глухие чавкающие звуки доносились иногда до глубин сознания. Это происходило, когда он пытался пошевелиться.
— Великий и могущественный поднял руку! — насмешливо комментировало эти его попытки чавкающее пространство вокруг него. — Великий и могущественный успокоился вновь! — слышалось ему после.
Нельзя сказать, чтобы он чересчур страдал от этого своего состояния, — страдать можно, лишь когда сравниваешь прошлое с будущим и настоящим. А у него не было ни прошлого, ни будущего.
И все же что-то иногда происходило в самых сокровенных глубинах его сознания. Он вдруг ощущал, что некто, словно крючковатой иглой, роется в его памяти и выуживает, выдергивает последние остатки прежних знаний. О чем были эти знания, что они могли бы сказать дотошному исследователю, Радигаст не помнил.
Но однажды в нем что-то вдруг изменилось и он начал вспоминать самого себя. Он еще не знал своего имени, но уже ощутил свое тело — руки, ноги, голову. Наконец пришло знание и об имени, а также о том, что он — чародей, посвященный в служители богу Велесу. Дальше воспоминания о себе стали приходить одно за другим, и скоро он восстановил всю свою жизнь до того мгновения, когда услышал издевательский голос Триглава.
Он понял, что лежит где-то спеленатый, словно личинка в коконе или муха, обернутая паутиной. Пошевелившись, он нашел внутренний конец того, чем был спеленат, и осторожно стал сматывать с себя свой кокон.
«Значит, я не проиграл в той битве с Триглавом! — думал он, чувствуя, что свобода уже близка. — Видимо, в последний момент я скрутил вокруг своего сознания пространство и время, став недосягаемым для него. Но я перестарался и сделался недосягаемым даже для самого себя!»
И когда пришла полная свобода, он открыл глаза и увидел знакомые стены своего замка, яркий дневной свет, бьющий в окна, и взрослую деву, с изумлением наблюдающую за тем, как он поднимается с пола.
— Ты кто? Мой отец, что ли? — спросила дева.
Знание о деве пришло сразу: это была его возлюбленная, Лада, дочь одного из борейских князей.
— Лада! — воскликнул он. — Любимая, или ты не узнаешь меня?! Это же я, Радигаст!
И тут же другое знание больно ударило его в сердце: Лада пять лет назад умерла. И если это не чудо, устроенное богами, то перед ним другая дева, а вовсе не его возлюбленная.
— Ты что, спятил? — удивилась дева. — Какая я тебе Лада? Я дочь твоя, Забава, если ты действительно Радигаст. Только сначала ответь, где ты столько лет пропадал?
— Да, я твой отец, — подтвердил Радигаст, потягиваясь и разминая затекшие руки. Длительное лежание в пространственно-временном коконе все-таки не прошло даром.
— А чем ты подтвердишь это? — недоверчиво проговорила взрослая дочь. — Моего отца уж тринадцать лет как нету.
В очаге лежали готовые к растопке дрова, Радигаст перевел на них взгляд, усмехнулся и, как выздоравливающий после долгой болезни пробует свою силу, попытался зажечь их своим взглядом. Со второй попытки дрова воспламенились.
— Ну как? — спросил он весело.
— Здорово! — отозвалась дочь. И все же в голосе ее оставалась малая частица недоверия. — Где же ты прятался столько лет, если тебя искали повсюду? Не здесь же, в моем замке?
— В нашем замке, — поправил ее Радигаст.
Дочь отвлеклась от него на несколько мгновений, словно просматривала все пространство замка, и покачала головой:
— Не знаю, где ты был, но уж точно не в замке.
— Да я и сам не помню, куда себя забросил, спасаясь от Злыдня, — признался Радигаст. — В каком-то из параллельных миров.
— Ну, если ты и вправду мой отец, давай тогда ужинать, а потом дай знать о себе Белуну. Старик как раз собирает синклит.
— Тогда сначала Белуну, а потом — ужинать.
Радигаст легко и быстро, словно не было многих лет лежания в коконе, установил связь с замком главного чародея. Он увидел высокого старца с благородной осанкой и длинной седой бородой. Старец сидел за круглым столом. Вблизи сидела немолодая женщина и юноша-подросток. Их лица Радигасту были незнакомы.