{281}. Соответственно Верне делал ряд предложений:
A. По возможности оградить Милицию от политического вмешательства, проведя четкую грань между политической и военной ответственностью и провозгласив их несовместимость, а также сформулировав взаимоотношения между Милицией и партией.
B. Произвести безжалостную чистку офицерских кадров с тем, чтобы командиры были полностью уверены в [оставшихся,] достойных такого доверия и способных его оправдать.
C. Любой ценой поддерживать железную дисциплину.
Благодаря такому подходу Милиция действительно останется той серьезной организацией, какой ее называет премьер-министр [Муссолини], и сможет не только защищать режим и фашистскую революцию от внутренних и внешних угроз, но и выполнять другие крайне важные задачи. Она станет наилучшей школой для нации и будет способна сохранять наступательный дух нашей расы.
Невзирая на проблемы реорганизации и раздоры между вождями «солдат» и «политиков» — которые, впрочем, не отменили совмещения «бойца» и «политика» в лице «раса» (провинциального лидера фашистов), — военизированная организация оставалась основным средством, с помощью которого фашистская партия укрепляла и расширяла свою власть над всей страной. Фактически на своей июльской сессии 1923 года Большой совет заявил, что фашизм будет сохранять свои «вооруженные силы» до тех пор, пока «государство не станет полностью фашистским» (что означало полную смену правящего класса) и «пока окончательно не исчезнет малейшая возможность восстания антинациональных элементов». После этого милиции предстояло превратиться в «великую политическую полицию»{282}.
В последующие месяцы двойственная природа Фашистской партии и национального государства (побудившая антифашистов ввести в оборот в 1923 году термин «тоталитаризм») распространилась на все государственные институты — и политические, и военные, как в центре, так и на периферии страны. Эта двойственность со всей очевидностью проявилась и в милиции. В конце 1923 года комманданте Верне снова указывал на возникавшую при этом дилемму в своем докладе О настроении и боевом духе Милиции в связи с ее задачами, ее будущим и ее взаимоотношениями со страной и с другими вооруженными организациями государства:
Дилемма состоит в следующем.
В настоящее время Милиция избыточно милитаризована для того, чтобы оставаться исключительно партийной Милицией; она утратила всю свою гибкость, сильно разрослась и деградировала.
В качестве Национальной Милиции, решающей военные задачи, она в чрезмерной степени остается партийной милицией, обладающей лишь крайне ограниченными военными и боевыми возможностями.
Необходимо покончить с этой двусмысленностью и решительно обозначить будущий путь [ее развития].
Решение, предложенное Верне в конце 1923 года, во многом предугадывало реальное развитие MVSN после 1926 года, когда в стране окончательно установился тоталитарный однопартийный режим, — исключением стал лишь последний пункт этих предложений:
[На милицию должны быть возложены] ясные, четкие и недвусмысленные задачи, а именно:
A. Оборона фашистского режима.
B. Допризывное обучение и подготовка молодежи к службе в армии.
C. Сохранение готовности граждан к войне, в первую очередь посредством послепризывного обучения.
D. Возвращение [милиции] в ряды армии и флота в случае мобилизации.
Верне указывал, что в первый год своего существования милиция выполняла лишь первую из этих функций. Его замечания в связи с тем, как решалась эта задача на первом году фашистского правления, представляют собой реалистичную оценку препятствий, все еще стоявших на пути фашистской революции, но они же подтверждают, что и для партии, и для милиции восхождение к власти стало необратимым событием. Они были не только правительством, но и режимом, и им следовало укрепить свою власть, политически устранив всех противников. Верне писал:
Хотя фашистский режим ни разу не сталкивался с серьезными угрозами, остается справедливым то, что наличие этих вооруженных сил, имеющих сильную мотивацию [т.е. милиции], внушает мудрое благоразумие нашим противникам всех мастей.
Первая роль, порученная Милиции, имела ключевое значение в период, непосредственно последовавший за революцией. Она будет постепенно возрастать по мере консолидации режима и расширения его основы среди народных масс. Хотя фашистская революция, вопреки надеждам, не успела достичь всех своих целей, поскольку не создала нового правящего класса, способного заменить собой старый, тем не менее настанет момент — и мы надеемся, что это случится очень скоро, — когда окончательное ослабление внутренних врагов [режима] избавит нас от необходимости иметь специальную Милицию, позволив обойтись обычными полицейскими силами{283}.
Институционализация военизированных формирований политической партии представляла собой совершенно новое явление в истории парламентских демократий. Депутат-социалист Джакомо Маттеотти писал: «Италия — единственная гражданская страна, в которой партийная милиция вооружается и финансируется государством против другой части граждан»{284}.
Тем не менее поразительно мало политиков-антифашистов понимало, что парламентский режим не в состоянии пережить правление партии-милиции, обрекающей страну на произвол своих собственных бойцов, пользующейся поддержкой сил правопорядка и преследующей противников так, словно они подлежат уничтожению в качестве внутренних врагов нации.
В апреле 1923 года либерал-антифашист Джованни Амендола предложил описывать методы, использовавшиеся Фашистской партией для ликвидации оппозиции и установления своей власти в государстве, термином «тоталитаризм». Фашизм, писал Амендола,
…стремится не столько управлять Италией, сколько монополизировать контроль над умами всех итальянцев. Одной власти для этого недостаточно <…> Он хочет обратить итальянцев в свою веру <…> Фашизм претендует на то, чтобы быть религией <…> [ему свойственны] чрезмерные амбиции и бесчеловечная бескомпромиссность крестового похода{285}.
Демократ-антифашист Луиджи Сальваторелли в том же месяце отмечал, что фашизм намеревается установить
…тотальную диктатуру одной партии, покончить со всеми прочими партиями и тем самым положить конец политической деятельности в том виде, в каком она понималась в Европе за последние сто лет{286}.
Тремя днями позже коммунист Пальмиро Тольятти с иронией отзывался о
…том упрямстве, с которым либералы, демократы и Popolari продолжают надеяться на то, что конституция может стать преградой для фашизма. Вплоть до нынешнего момента они по-прежнему верят в то, что фашистская диктатура проживет недолго и с течением времени начнет придерживаться законности. Эти надежды не смогло разбить даже учреждение национальной Милиции…{287}
После года фашистского правления Маттеотти, опираясь на четкие документальные свидетельства, обличал фашистов, по-прежнему прибегавших к насилию для установления своего господства в государстве и в обществе — как символического, так и физического. Только фашисты, писал Маттеотти,
…могут носить револьверы и другое оружие. Для того чтобы оставаться на государственной службе и не подвергаться гонениям, фактически требуется наличие партийного билета. Многие государственные служащие — учителя, чиновники, рабочие — были изгнаны со службы или уволены просто потому, что чем-то не устраивали Фашистскую партию.
В целом, делал вывод Маттеотти,
…членство в Фашистской партии превратилась во вторую и более важную форму итальянского гражданства, без которой невозможно пользоваться гражданскими правами и иметь право голоса, и вообще выбирать, где жить, в каких кругах общаться, с кем встречаться, где работать, что говорить и даже что думать{288}.
Амендола, Сальваторелли, Тольятти и Маттеотти не были пророками. Однако они обладали достаточной проницательностью, чтобы раньше многих других понять, что партия, опирающаяся на военизированное насилие и претендующая на насаждение собственной идеологии в качестве новой религии, убивает парламентский режим, не говоря уже о свободе и достоинстве тех, кто не покорился фашистской монополии на политику. Сам Маттеотти был убит в июне 1924 года по приказу ближайших помощников Муссолини, если не его самого. И это явно был не единичный инцидент, а следствие тоталитарных методов, которыми фашизм правил Италией в течение предыдущего года.
Таким образом, военизированное насилие представляло собой «обоснование фашизма». Оно являлось эмбрионом, из которого в последующие годы вырос тоталитарный режим. Как мы видели, понятие «тоталитаризм» с самого начала относилось к террористическим методам, с помощью которых Фашистская партия пришла к власти. После 1924 года те же методы взяло на вооружение государство, в котором установились однопартийное правление и полицейский режим. Совместно с милитаризацией общества, культом дуче и империалистическими войнами они составляли диктатуру принципиально нового типа. На путь, проложенный в 1919–1923 годах военизированным насилием итальянского фашизма, впоследствии вступили многие европейские антидемократически настроенные националисты.