– Не взялись бы вы доставить на будущий год к устью Амура продовольствие, а также другие предметы, которые нам нужны?
– О-о! С охотой, your excellence! Я об этом мечтал.
Разговор пошел о подробностях.
– Могли бы вы перевезти наших людей на своих китобойных судах? – спросил Невельской.
– Надо подумать…
– Когда? – спросил белокурый.
– В этом году.
– Судно невелико. Но если сойдемся и условия будут выгодны, мы все выгрузим. Солдат можно перевезти без особого комфорта.
– Сколько могли бы взять?
– Сто человек, – сказал клинобородый.
– Для солдат придется брать и продовольствие на всю зиму, господин губернатор, – ответил Невельскому шкипер, догадываясь, о чем речь.
– Мы могли бы найти, по крайней мере, еще два судна. Думаю, что и другие не отказались бы, – сказал советник с бородой клином.
Шарпер взглянул на него.
– Да, в море промышляют наши товарищи.
– Об этом можно договориться и с чужими. Деньги свое дело сделают, – сказал клинобородый. – Но риск очень большой, вы понимаете, your excellence! И вы, господин губернатор, – обратился он к Невельскому.
– Пока этого не требуем, – сказал Муравьев.
– О да! Но заранее надо знать!
– Весной у вас в Штатах будет мой агент по закупке продовольствия для этого края, – сказал Муравьев. – Могли бы вы встретиться с ним и помочь зафрахтовать суда?
– О да! Кто же будет?
– Поедет русский купец. Да, придется зафрахтовать большой пароход и сюда с товаром на будущий год. И кое-какое вооружение, и порох.
Шарпер даже языком прищелкнул.
Он между прочим осуществил свое намерение и в разгар деловых переговоров взял бутылку и спросил, как называется вино.
«Я выведу в люди этого труженика моря», – подумал Муравьев, прощаясь с ним.
Рослый морщинистый Шарпер протянул руку генералу запросто.
«Какой американец нахальный», – подумал Казакевич.
– Вы хороший моряк, – сказал клинобородый Невельскому в коридоре.
Отложив свою куртку, он внезапно, как бы спохватившись, вернулся в столовую.
– Вы моряк! – подмигнул он вошедшему за ним Невельскому, налил себе из графина стакан и осушил его.
В коридоре никто, казалось, не обратил на это внимания, но когда американцы пошли к шлюпке, то клинобородый заметно покачивался.
«Видно, пьяница, как мой доктор», – подумал Геннадий Иванович.
Воронин проводил их, вернулся и сказал, что, когда американцы сели в шлюпку и отвалили, Шарпер очень сильно ударил своего советника. Тот прикрыл голову рукой. Но тут сзади его ударил белокурый. Он молчал, видно привык к этому. И били его молча, с обеих сторон, а когда он пытался закрыть голову, то хватали за руки или ударяли в грудь. Так тихая шлюпка ушла во тьму.
Рассказав эти новости, Воронин отправился к себе.
– Давайте и мы, господа, напьемся один раз за упокой всех усопших! – сказал Невельской и налил всем по полному стакану.
Муравьев, отправив штаб, адъютантов, повара и вестовых и оставшись ночевать у Невельских, имел в виду это же самое, хотя и не предполагал поминать умерших. Надо же хоть раз со времени выезда из Иркутска! Ромок понемножку пить приходилось, да что толку. Надо же душу отвести.
– Ну что вы скажете об американском плане, Геннадий Иванович?
– План смел.
– Но кто же пойдет в каперство? Где у нас капитаны? Кто годен в корсары?
– Каждый из наших офицеров охотно возьмет судно. У всех есть практика.
«У Бошняка например», – подумал генерал.
– Дайте мне крейсер, Николай Николаевич, и я пойду! – сказал Невельской. При этом кулаки его сжались, а лицо стало мальчишески юным.
Муравьев оглядел его тонкую плечистую фигуру. «Бог знает, может быть, и на войне он не маковое зерно. Во всяком случае, в смелости ему не откажешь».
Эта готовность идти и сражаться в океане понравилась генералу. «Вот тебе, сам же опровергнул все планы бескровной войны! Будешь топить суда, команды захватывать – в трюм их! Англичане поймают, придерутся к чему-нибудь и повесят. На рее вздернут по всем правилам. Завойко еще три года назад уверял, что Невельской – пират, захватывает суда у Компании и бьет их».
– Как будто мы этого без американцев не знали, Николай Николаевич!
– Так что же вы не сказали прежде?
– Зная, как у нас любят мнение иностранцев, я хотел, чтобы прежде все это вам сказал американец.
– Зачем вам идти в каперство, Геннадий Иванович? Или вы о двух головах? Сидите тут.
– Да чтобы доказать! Ведь это океан. И что на нем у нас уже есть гавани! Что открыты для нас большие плавания! И мы неуязвимы здесь. На Балтийском море мы заперты и бессильны, и ловить там некого, и в Атлантический океан нас не пустят! А тут океан! Поймите, Николай Николаевич! Наш! Наши рейды в океане привлекут внимание всего мира, газет, а затем и нашего ленивого правительства, которое должно когда-то проснуться.
Муравьев ударил себя по лбу.
– Так и победа на Камчатке привлечет внимание всего мира к нашим силам на берегах этого океана!
– А еще больше – действия в океане! Они посеют панику! Это разнесется. Решайте, Николай Николаевич! Хоть в эту навигацию и на всю зиму. Я найду нейтральные порты! И не ради удальства, а доказать, как этот край нужен России.
«По мне, лучше пусть Завойко докажет», – подумал генерал.
И вдруг Муравьева осенило. Он отставил стакан с водкой и взглянул в синие глаза капитана с подозрением.
«Э-э! Дай ему крейсер да отпусти в океан, а он пойдет в свои обетованные земли на открытие незамерзающих гаваней, и тогда ищи ветра в поле! Не мытьем, так катаньем хочет свое взять! Сухой, маленький ростом. Я всегда удивлялся, за что Екатерина Ивановна его полюбила. У женщин все же есть чутье… Экий живучий! И так про него говорят бог знает что. Купи ему в Америке крейсер, а он его разобьет, а команду высадит и расселит по всем гаваням и подымет всюду флаги. А мне отвечать? Он с такими лоханками, как “Байкал” и “Иртыш”, бог знает что наделал».
– Пошлите агента в Америку! Купите мне, Николай Николаевич, быстроходную шхуну. Я выйду на ней.
– С паровой машиной?
– Да! Но главное, чтобы она под парусами шла отлично!
– И сколько матросов?
– Пятьдесят человек. Я подберу сам!
– Я думаю, вам пятидесяти мало. Ведь дела-то много!
– Что вы, Николай Николаевич! Вполне достаточно. Только нужны орудия современные и штуцера.
– Лучше купить вам пароходокорвет.
– Не шутите, Николай Николаевич! Будь я богатый человек, я сам мог бы купить шхуну. Мне пригнали бы ее прямо сюда, к косе. Хотите, напишу матери, попрошу заложить имение и с жалованьем в придачу купил бы шхунешку. Ведь в других странах вооружают на каперство частных владельцев.
– А у нас прежде всего не героизм, а полиция, красный воротник, как говорит Завойко. Сунься с такой романтикой, попробуй, и вам и мне ижицу пропишут!
«Бог знает – чужая душа потемки. Не хватало мне его в каперство отпускать. Морякам, конечно, раздолье! А мне скажут – петрашевца выпустил! Мало на меня доносов пишут! Однако здешних офицеров вообще ни в какое каперство нельзя пускать. “Палладских” – пожалуй. Да адмирал об этом меньше всего думает. Конечно, у Невельского и его братии все китобои знакомые, и они в океане чувствовали бы себя как дома».
По многим причинам смелый проект не нравился Муравьеву. Хотя ничего не скажешь – будь возможность, насолили бы… «А американцам найдем дело. Пошлю надежного человека».
– Вот и видно, что вы сами, Геннадий Иванович, рветесь в бой. Вы – офицер, Геннадий Иванович. А говорили чушь – прятаться в тайге…
– Каперство совсем иное дело! Купцы уже сейчас, когда у нас нет в океане ни одного крейсера, кроме «Авроры», по слухам, всюду в тревоге, даже в Гонконге была тревога, русский крейсер ловили. Англичане прежде всего хозяева хорошие и коммерсанты и губить товар не желают. А если бы мы выпустили десяток судов? Вот это был бы престиж и слава. Ловить в океане трудно. Это бы уж была не дробь, а бомба из огромной пушки! И напрасно, Николай Николаевич, не договорились со шкиперами о переброске десантов на Камчатку. Они бы за неделю собрали целый флот. За деньги они бы до прихода врага перевезли туда еще пятьсот человек!
– Я послал на «Оливуце» дополнительно, что мог… офицеров, оружие…
«То он бранит Камчатку так, что у меня душа немеет и я не рад, что с ней связался, то требует, чтобы я слал помощь Завойко».
Муравьеву казалось, что Геннадий Иванович хитрит. «Не столь же он наивен, чтобы предполагать, что я буду нанимать иностранцев для перевозки войск. Он испытывает меня?»
– Нет, русский генерал, такой, как Василий Степанович, должен выстоять сам! А силы на устье ослабить нельзя. И без позволения нашего нессельродовского Пекина, Геннадий Иванович, ничего подобного сделать не могу!
– Вас оплата тревожит?
– Ни боже мой! Политика! И нельзя оставлять устье слабозащищенным. Ну, так за дело! Вечная память! – Муравьев поднял стакан.
– Вечная память!
Утром на оленях генерал, Невельской, Казакевич с тунгусами выехали в Николаевск.
– А не хотели бы вы, Петр Васильевич, в Америку под чужим именем? – спросил губернатор, всей фигурой поворачиваясь на олене к Казакевичу.
Казакевич не ожидал этого.
– Через Петербург прямо в Вашингтон. Вам сделают документы, и действуйте в Америке по своему усмотрению. Шарпера можно взять, если захотите, он уже свой, знакомый. Впрочем, сами решите. Можно найти других, а можно Шарпера в люди вывести, и будет верный человек.
– Он уже и так по-русски понимает! – сказал Невельской.
– Неизвестно, сможем ли мы все сплавить в будущем году по Амуру. И надо нам привлечь американцев к торговле, приучить.
Казакевич солидный и молчаливый. Он подготовил Амурский сплав. Он теперь не прочь и в Америку.
«Генаша мечтал… А я поеду. Как-то не совсем ловко получается. Да дело есть дело».
– Вы, Петр Васильевич, отлично знаете английский язык. Отращивайте себе усы и бороду…