– Огонь! – скомандовал он, раскуривая сигару.
Вот тут уж пришлось ложиться, прятаться, рослые парни лезли в кусты, как бурундучата. И град пуль… Это стрелки: забайкальцы и камчадалы. Но они воюют по-своему. Они не нанимались за деньги, их мало, они люди семейные, мундиры врагу не собираются показывать. Им надо спасаться от заразы. Это мало важности, что раскормлены и одеты красно матросы. Не лезь куда не надо!
А с фрегата ударили по новой батарее. Дым, земля поднялась столбом. Упали деревья. Батарея стала видней. Но она цела. А кругом масса убитых англичан. Англичане дружно закричали свое «хура» и стали подниматься и выходить из-за укрытий, из-за стволов, валег и кустов…
И пушки шестой батареи снова били, они били беспрерывно. Матросы-аврорцы у этих пушек.
– Назад! – закричал лейтенант Паркер. – Не брать батарею в лоб. Держите правее. На гору!
Нет бегства. Это изменяется тактика. Другой маневр.
Паркер решил, что надо занимать гору: «Оттуда увидим город. На высоте будем господствовать». Матросы быстро побежали по лесу, некоторые подымали убитых и раненых и, пригибаясь, оттаскивали их к баркасу. А те, что ушли вправо, полезли, сгибаясь, по сопке; россыпь из сотен красных мундиров ринулась теперь на Никольскую, спины видны хорошо между кустов и на обрывах. Это было бегство от страшной засады и в то же время отважное наступление вперед. Шли решительные минуты. Все происходило очень быстро.
А сзади высаживались и подходили новые отряды, и все это поднималось на гору. Вот наконец русские! А хитрые стрелки! Есть в форме, обмундирование в порядке. Это солдаты.
– Ну, померяемся!
Джон кинулся вперед. Удар штык в штык, лязг, и казак-забайкалец падает с проколотой грудью. Ничего особенного, кажется, в этих врагах. Опять стрельба, падают английские и русские солдаты…
«Вот мы и на вершине. Виден ковш, суда, город, все это у наших ног… Но русские еще идут навстречу. Теперь их много. О, на них тоже красные рубашки!»
– Сейчас дрогнут! Вперед! – командует Паркер, уверенный, что они не выдержат такого удара.
«Черт возьми, но они все бегут вперед, – кажется, хотят отбить взятую нами высоту… Но их будто меньше, чем нас».
– У-у! – дико зарычал Алешка Бердышов, тоже штык в штык ударяясь с английским матросом Виллисом. Казак выбил ружье из его рук и с силой ударил штыком. Виллис упал. Тут же вместе с солдатами и матросами лезут на сопку камчадалы. Залязгали штыки. Рукопашная началась.
Усов был тут же. Он не лез в рукопашную. Он приглядывался, быстро перезаряжал кремневку и бил на выбор. Ему хотелось подстрелить некоторых французов, которых он запомнил. Особенно одного, который Пелагею за ноги хватал, ее, как девку молодую, щипал. А других ему не хотелось стрелять. У него тут были свои знакомые, приятели завелись.
Откуда-то сбоку стреляли. Солдаты английской морской пехоты стали падать один за другим. А русские волнами лезли на седловину и иногда стреляли на ходу и бежали, бежали со штыками и падали. И трупы русских везде, вся батарея завалена, и в лесу солдаты.
– Черт возьми, они ловки в штыковом бою! – Джон не может отбиться, ловкий парень лезет на него.
По всему гребню горы англичане стали осторожно отходить.
– Ур-ра! – загремело по лесу. Русские лезли вперед, стреляли, падали, штыки их сверкали повсюду между деревьями. Кажется, число их сразу удвоилось. Сейчас как будто весь лес превратился в русские штыки. Их, кажется, очень много. Кто-то из них все еще стрелял откуда-то, может быть с деревьев. Теперь красные мундиры падали чаще, чем русские рубашки.
«Но, черт возьми, земля такая тяжелая. Это страшно, – мелькнуло в голове Паркера. – Видимо, я отвык ходить по горам. Уже забыто, какова земля, это не в порту и не на бульваре. Какая огромная и тяжелая, неуклюжая эта гора. Какие отвратительные скользящие мелкие камни в глине, какие цепкие кустарники, чащи леса. Черт возьми, я, кажется, падаю, – нет сил…»
Мертвого Паркера подхватили и понесли на руках. Сшиб его старик Дурынин. Перезарядил ружье и подстрелил одного из несших офицера. Другой крикнул товарищам. Вернулись еще четверо, не побоялись, под градом пуль подняли лейтенанта и раненого матроса, обоих понесли бережно. Дурынин меткий стрелок. Он опять целился. Но один из англичан уже заметил его, приложился. Старик опустил простреленную голову в траву.
А снизу набежала новая волна русских. Матросы. Многие такие же белокурые рослые красавцы, как англичане, и они шли таким же плотным строем. Хайбула Халитов сразу попал между трех англичан. И он озверел. Люди эти похожи на чиновников из города, гладки и важны, тех всю жизнь боялись и ненавидели, а этих дозволено бить и даже поощряется. И он бил! Бил… Халитов – силач. Выбито первое ружье. Сбит и мертв враг, второй зашиблен прикладом. Страшен Хайбула, он бьет за всю свою горькую оскорбленную жизнь. Пал и третий, не пожалел и этого Халитов, хоть в глазах его был страх и мольба.
И вдруг по всему гребню горы англичане побежали. Хлынули и французы. Массой, отстреливаясь, они кидались со скал. Иногда штыками и выстрелами сбивали наиболее удалых преследователей.
– Не зарывайтесь слишком! – кричали русские офицеры. – Дружно, ребята! В штыки их! В штыки!
Но русских офицеров никто не слушал. Вокруг ругань, крики, и вся разномастная масса стрелков-добровольцев, камчадалов, матросов с «Авроры», забайкальских казаков движется неудержимой лавиной вперед. Еще один английский офицер пал с простреленной головой.
– Прыгай, ребята! – кричали англичане. Но не так легко прыгать: есть пологие места, а есть и скалы, обрывы.
А сзади кричат «ура!» и стреляют и колют штыками. Пощады нет.
Гибнут один за другим солдаты морской пехоты.
– Ур-ра!.. – несется внизу, там, где лес. Там хлещет батарея Гезехуса. Слева тоже слышится «ура!», там идет штыковой бой за разбитую батарею на седловине. Там еще сопротивляются французы.
Угрюмо стоят огромные фрегаты и молчат. Бить нельзя. Идет рукопашная. А в шлюпке стоит адмирал, размахивающий саблей. Он что-то приказывает. Вперед или назад? Никто ничего не знает, но отсюда надо убираться, ребята!
Сверху все еще прыгали английские матросы и солдаты. Невероятно, сколько их, оказывается, было там. Некоторые тут же гибли от пуль.
– Стой, ребята! Убит Джо, – кричит маленький англичанин.
Что-то кричит офицер без фуражки с изящно зачесанной лысиной и пышными бакенбардами.
Несколько английских матросов под пулями быстро кидаются на обрыв, стаскивают со скалы тело убитого товарища. Оказывается, он жив. Один из англичан взваливает его себе на спину. Тот стонет.
– Ты еще жив, дружище. Ничего, крепись, сейчас будем дома. Крепись!
И под пулями живой с умирающим спешит к шлюпке. А за ними с тремя ружьями их товарищ.
Есть очень отважные и сильные люди. Не желая оставить тела товарищей, они прыгают, держа мертвых и раненых у себя на спине. Этих сверху не бьют. Но тех, которые россыпью кидаются к лодкам, бьют на выбор.
«Они товарищи хорошие!» – думает Алексей Бердышов. Казаки на всех скалах и стреляют без промаха.
Выбежал Маркешка.
– Стреляй! – кричал он, показывая на шлюпки, переполненные англичанами. В некоторых шлюпках и англичане и французы, все перепуталось.
Маркешка так кричал, словно это была дичь и сейчас она разлетится, надо успевать. Слева грянуло «ура!». Погнали французов с погибшей батареи Максутова. Вот и они появились из лесу, бьются штыками на скалах, поскакали со скал. Один хромает, бежит. Вдруг Маркешка увидел, как без ружья несется за французами озверевший Алешка Бердышов. Как, откуда он выскочил – неизвестно.
Два француза тоже без ружей прыгнули со скалы, и Алексей прыгнул за ними, прямо на них и обхватил на лету обоих за головы, ударил друг о друга и повалился на них, крепко сжимая. Набежали матросы и добровольцы. Тут же камчадалы. От этих пощады не жди. Одного француза, того, что брыкался, тут же прикололи. Другого Алешка давил, держал крепко, а колоть не давал.
– Живьем! – орал он, желая видеть, каков этот человек. Бердышов вообще хотел знать, что это за люди, познакомиться с ними. Он дрался с ними наверху, друг у друга повыбивали ружья, они хотели его схватить, но он сильный. Алексей поднял француза, пошарил у него за поясом, отнял нож и табакерку.
Скалы и косогоры были усеяны редкими цепями русских стрелков. Стреляли по лодкам. Со шлюпок посыпался град пуль по спустившимся на отмель матросам «Авроры». Враг считал их самыми опасными.
Ванька Растяпов, коренастый и плотный матрос, тщательно целится со скалы. Но не стреляет.
– Давай знамя сшибем у них, – говорит он Маркешке.
– Это верно! А то все кричат: флаг, флаг, знамя ли… черт знает… А мы имя тоже подсечем. Мне эти флаги – хуже нет!
Маркешка никак не мог научиться разбирать, что знамя, что флаг, а то еще есть «выпел»… Не выговоришь!
Растяпов выстрелил, и знаменосец, бежавший к шлюпке, упал. Сразу знамя подхватил другой, но того сшиб Маркешка.
– Паря, промахнулся! Целил в глаз!
Знамя лежало лишь мгновение. Подбежали кучей матросы. Но уже в подмогу Растяпову и Маркешке со скал раздались десятки выстрелов – знамя опять на песке.
Баркас, полный народа, повернул к тому месту, где оно лежало.
«Ну, эти возьмут свое! – подумал Маркешка. – Ребята, прыгай вниз, схватим знамя, пока не подошли».
Татарин Хайбула – косая сажень в плечах, ломает пятаки руками, телегу груженую подымает за колеса, с конями балуется так, что страшно смотреть, – спрыгнул первым.
– Алла! – вдруг закричал он яростно.
Но в это время из леса появилась упряжка. Выехало единственное конное орудие.
– Э-э, так это наш усть-стрелкинский казак Размахнин! И с ним Токмаков!
Казак с отмели навел пушку и ударил по баркасу. Там взрыв, крики, люди валятся в море с обоих бортов.
– Бей их!
На всех шлюпках отстреливаться сразу перестали. Все шлюпки пошли хватать людей с разбитого баркаса. Гребцы подавали им весла. Видно было, как умело и быстро плывут английские матросы, не успевшие сесть в шлюпки. Повсюду плыли и барахтались люди. Про знамя забыли. Кто-то из аврорских поднял его.