– Где же наши фабрики? – спросил Врангель.
– Россия бедна средствами! Придется привлекать иностранный капитал!
Подразумевалось, что тут самим помещикам и землевладельцам не обойтись без посредничества.
– Да, надо винокуренные заводы открывать. Открыли же вы в годы своей жизни в Руиле завод по выгонке спирта. Это прекрасное предприятие снабжало Аляску. А ведь свободный крестьянин на заработки пойдет, и у него денежки появятся! Это будет не аляскинский колош!
Вскоре Мишель откланялся. Уход его кстати.
Но он еще более возбудил Фердинанда Петровича. Адмирал с вдохновением подумал о том, что наступает век свободы. Мишель прав, впереди реформы, хотя он, как молодой человек в хорошем настроении, в легкомысленной форме это выразил. Следует подумать о финансах государства! На службе Мишель серьезен и строг.
Входя в должность, Врангель чувствовал, что под покровительством императора-либерала сможет взять флот в свои руки. Иную форму надо ввести, проще и удобней. Облегчить службу матросу.
Предстоит перестройка верфей, введение нового устава. Но первое время придется употребить на восстановление влияния отстраненных в свое время пожилых и порядочных людей.
Нельзя сказать, что новый управляющий морским министерством держал вожжи, через которые шло управление всем флотом и морскими делами, только в своих руках. По нынешним временам за вожжи хваталось сразу много рук.
Явился новый начальник гидрографического департамента. Он назначен на эту должность по рекомендации брата Георга Врангеля и с одобрения его высочества.
– Как быть, ваше превосходительство, с картами устья Амура и лимана, куда их поместить?
Это очень неприятный вопрос. Врангель еще раз посмотрел карты.
– «Паллада», как я вчера получил донесение, – сказал он, – не вошла в Амур из-за мелей. Об этом сообщает адмирал Путятин, а также контр-адмирал Невельской, составлявший сам эти карты. Поэтому все, что прислано из ныне расформированной Амурской экспедиции, – нуждается в тщательной проверке. Подобные ошибочные карты мы не можем поместить в депо карт. Донесения, идущие с устья Амура, а также недавно прибывшие сюда живые свидетели – офицеры флота говорят одно и то же – карты неверны. А Муравьев желает ввести камчатскую эскадру с «Авророй» в реку! Говорили, что «Паллада» войдет, а не вошла! На поверку эти карты! В «долгий ящик»!
Теперь нельзя было не признавать, что Амур открыт и пролив отделяет остров от материка. Но от этого Невельской не стал приятней, хотя и произведен в адмиралы. Против него выдвинуты новые обвинения. Ведь он повинен, что «Паллада» в реку не вошла!
Но теперь на Амур придет Завойко – дельный человек, серьезный и основательный. Глупость, конечно, совершена была в свое время, имел он все возможности действовать на Амуре и ничего не сделал. А Невельской с налету все перехватил у него и взглянул шире, пренебрег буквой инструкции. Муравьев ухватился и начал действовать. Завойко узко очень смотрел!
Но теперь Муравьев переводит Петропавловский порт на Амур. Жаль Петропавловска. Но зато Завойко будет на Амуре. Сам Муравьев идет на это!
Во всяком случае, Василий Степанович теперь-то уже проверит все и выяснит! Он представит правительству истинную картину. Он проверит все действия самого Невельского! А когда-то Невельской смел проверять его! Сведениям Завойко можно всегда поверить. Герой войны идет ныне на Амур!
Так думал генерал Врангель в те дни, когда уже гремели залпы под Севастополем и, казалось, сотрясали и желтые здания петербургских министерств и департаментов, и, казалось, ни у кого не было иной цели, как всеми силами помочь крымской крепости, хотя уже многие ждали реформ, выгод и больших перемен.
Глава восемнадцатая. Сказ о старых товарищах
Любимый мой моряк Невельской, который теперь на устье Амура, он всякий раз бывает у меня, когда едет в Россию.
В осенний шторм в Охотском море уголь кончился, и шхуна шла под парусами. Ее сильно отнесло к югу. День и ночь матросы откачивали воду из трюма. Течь усиливалась. Воин Андреевич Римский-Корсаков решил переменить курс. Все вздохнули облегченно, когда он объявил, что идут не в Аян, а в Петровское и станут в заливе Счастья на зимовку.
– Но как же почта? – спросил доктор Вейрих.
– Почта ходит у Геннадия Ивановича на оленях в Аян. Так и пойдут рапорты. Время зимнее, дороги в эту пору в Сибири хороши. Мы не смеем рисковать судном и вряд ли сможем дойти благополучно с такой неисправностью.
Петровское зимовье еще в прошлом году понравилось Воину Андреевичу, после того как прошел он весь лиман. Написал тогда восторженное письмо домой. Впервые за время двухлетнего плавания почувствовал Воин в Петровском дыхание родины. Стояла осень, холодало, а в зимовье все было в образцовом порядке, уютно и опрятно на тот особенный лад, как бывает у коренных заботливых северян, когда готовятся они к зиме, которую любят и ждут. Даже некоторую зависть испытывал Римский, считая, что вот где люди живут и трудятся по-настоящему, им никому не стыдно будет потом в глаза взглянуть. Дело делалось нужное.
Вторично он побывал в Петровском нынче и заходил не раз. Уходя в Аян, съезжал на берег проститься с Геннадием Ивановичем, предчувствуя, что не вернется. Зимовье уже наполовину опустело, все, что можно было, из него отправили в Николаевск. Туда же уйдет Невельской с семьей. Воину жаль было и Геннадия, и его жену. Но прожили они такую жизнь, которую самому хотелось бы повторить, поэтому Воин охотно шел в Петровское, которое казалось ему привлекательным и сейчас. Бараки для зимовки людей там отличные. Если брошены, то можно вытопить их и быстро привести в надлежащий порядок. Рядом в лесах – охота, на заливе – зверье морское и рыба. Такому небольшому судну, как шхуна, зимовать в закрытом заливе Счастья очень удобно.
Геннадий Иванович – старый товарищ, с ним вместе отрадно зимовать, а ведь Николаевск будет рядом. Екатерина Ивановна – дама приятная. Из-за нее одной можно пренебречь приказами губернатора и идти туда на зимовку.
Едва решение идти в Петровское было принято, как наутро море стало стихать, погода переменилась, и вскоре завиднелись хребты в сплошном снегу, как сугробы.
– Видно, нынче снега глубоки! – говорили матросы.
Судно подошло к косе. Тут уже зима, снег покрыл все пески, на заливе ледок. Пришли позже, чем в прошлом году. В прилив тонкий лед сломало, шхуна вошла в залив, бросила якорь. Трубы на бараках дымились. Римский съехал на берег. Его встретил боцман Козлов. Оказалось, что помещения исправно топятся, в них зимует небольшая команда из местных казаков и матросов.
Вошли в барак. Красавица Алена, угощавшая прошлой осенью Воина такими вкусными лепешками на зверином сале, поклонилась и пригласила к столу. Вид у нее суровый. На ней что-то темное, как на монашке.
– У нее мужа недавно убили, – пояснил боцман Козлов.
Боцман рассказал, что служит тут бессменно с пятидесятого года, пришел на «Байкале» из Кронштадта.
– Пятую зиму зимую!
Начался отлив, и лед вынесло в море.
Воин Андреевич послал на собаках казака с письмом в Николаевск и решил до получения ответа от Невельского команду на берег не свозить и вообще ничего не предпринимать без Геннадия Ивановича. Ночью ударил сильный мороз, и залив снова покрылся льдом.
Воин знал, что место тут суровое, жизнь трудна, придется самим добывать свежую пищу. Это не страшило его, а, напротив, казалось привлекательным. Хотелось испытать силы и сравнить себя с теми, кто жил тут так долго. Отбросить прочь сибаритство, к которому привык, плавая с комфортом между портами иностранных колоний, где тебе предоставляется за деньги все, что желаешь, где тебе подают карету, посланную местным начальством, и сипай ждет с травяным зонтом.
Невельской вечером играл в карты с Петровым и двумя офицерами с «Дианы», когда прискакал казак на собаках с письмом Римского. Вне себя от восторга, что Камчатка спасена и Воин прибыл на зимовку, Невельской вскочил и, чуть не плача от радости, прочел письмо жене и товарищам.
– Шхуна у нас зимует! Завойко разбил врага!
Чуть свет на свежих собаках Геннадий Иванович помчался на косу узнавать подробности о победе, отправлять почту и устраивать Воина Андреевича с экипажем.
После полудня завиднелось море. Невельской ехал впервые на косу после того, как покинул ее. Намело снега, мороз крепок, виден блестящий лед на заливе, и скоро уж такой толстый установится, что слабые здешние приливы и отливы его не потревожат. Придется лед выкалывать вокруг шхуны. Для ее зимовки Невельской знал прекрасное надежное место.
Коса, с ее зданиями, с флигелем, где он прожил годы, где дочь умерла, с батареей, со старым бригом «Охотск» на берегу, со снегами и кладбищем, была местом, дорогим его сердцу. Ныне картина оживлена видом шхуны. Оставив собак, Невельской пошел по свежему льду со встретившим его Козловым и вскоре был у Воина Андреевича в каюте.
– Целая одиссея! – восклицал он, слушая в этот вечер рассказы Корсакова.
На подходе к Петропавловску Римский встретил гребное судно, убегавшее от врага, под командованием боцмана Новограбленых. Тот предупредил, что в Петропавловске бой. Воин Андреевич сдал ему часть почты, сам ушел в пролив, ходил по Охотскому морю, встретил наши бриги, шедшие на Камчатку, предупредил их об опасности. Дни были тревожные, никто не знал, что в Петропавловске. Корсаков пошел на Курилы, на одном из островов у подножия огромной сопки пристал подле маленькой компанейской фактории, где жил среди курильцев единственный служащий ее – финн.
Много насмотрелся Воин и натерпелась его шхуна, пока не подошли к селению на западном берегу Камчатки и частично не узнали там новости. Послал письмо в Петропавловск, уходил от штормов в море, опять пришел к селению, взял почту, присланную от камчатского губернатора. Оказалось, что враг, уходя из губы, взял в море наш корабль, принадлежавший Компании.