– Где-то я уже слышал эти слова, – сказал адмирал Фишер, – только в приложении к британскому народу…
– Возможно, ты и прав, Джеки, – кивнул король, – иногда мне кажется, что русские вообще не способны испытывать ненависть в обычном европейском понимании. Едва победив вчерашнего врага, они стремятся сделать его своим другом. Иногда у них это получается, а иногда не очень. Взять, например, поляков. Они столько раз устраивали восстания, что любое нормальное европейское государство давно извело бы их под самый корень, а русские продолжают возиться с этими своими меньшими братьями как с малыми детьми.
– К черту поляков! – сказал как отрезал адмирал Фишер, – меня больше интересует наша Британия. Что мы получим, если присоединимся к Континентальному альянсу? Я понимаю, что это почти невозможно осуществить на практике, но все же поведайте, Берти, что обещал вам ваш племянник за то, что вы свершите невозможное?
– Он пока ничего не обещал, – пожал плечами король. – Между нами торчал этот болван Вилли, так что нормального разговора не получилось. Кстати, как раз этот кондовый пруссак истово ненавидит все британское, и этому немало поспособствовала его мать, а моя сестра, перекормившая мальчика в детстве овсяной кашей. Впрочем, как мне кажется, наша договоренность с Майклом в силе и завтра во время переговоров мы непременно получим от него предложение, которым не сумеем пренебречь. А может, это будет встреча тета-тет, до или после основных переговоров и без настырного Вилли, чтобы мы с Майклом могли обговорить все совершенно открыто и без спешки.
– Я думаю, – со слегка разочарованным видом произнес Фишер, – что если мы примем предложение вашего племянника Майкла, то люди, которые считают, что они и есть Британия, найдут способ отказаться уже от нас. Ваша мать приучила общество ненавидеть Российскую империю, и эта ненависть унесет нас в могилу. Мы живы только до тех пор, пока маневрируем, демонстрируя подготовку к схватке за мировое господство, и Всевышний свидетель, что эту схватку мы проиграем…
– Не думаю, что все так плохо, – вздохнул король, – но на этом этапе нам нужно хоть чего-нибудь добиться для того, чтобы бросить кость нашему общественному мнению. По счастью, в нашем обществе вполне достаточно казаться победителем и совсем не обязательно одерживать сами победы. Мы непременно должны предстать во всем блеске, без единого выстрела присоединив к Британии новую территорию, как когда-то в сходных условиях моя мать и Дизраэли присоединили Кипр. Думаю, что и Майкл тоже это понимает, и поэтому уже подготовил подарок своему доброму дядюшке. По крайней мере, мы будем на это надеяться.
– Кстати, Берти, – спросил адмирал Фишер, – переговоры пройдут у нас на «Дредноуте»?
– Ну нет, – ответил британский король, – Майкл уже совершил один визит на ваше детище и больше не ступит туда ни ногой. Это исключено. Насколько мне известно, переговоры пройдут в Ревельском замке, который иначе называется Каструм Данорум, или Датской Крепостью. Возможно, я получу возможность до переговоров встретиться с моим племянником и его советниками, а быть может, и нет, но в любом случае нам лучше не совершать резких движений, потому что последствия этого могут оказаться воистину печальными.
– Берти, – неожиданно спросил адмирал Фишер, – скажите, вы мне доверяете?
– Разумеется, доверяю, Джеки, – ответил король. – В ограниченных, разумеется, пределах. Жену бы я вам не доверил, а все остальное – сколько угодно и хоть сейчас.
– Тогда, – сказал адмирал, – у меня к вам есть одно предложение…
7 июня 1908 года, 20:25. Ревель, дворец губернатора Эстляндии, он же Ревельский замок, он же Каструм Данорум, императорские апартаменты.
Присутствуют:
Император Всероссийский Михаил Второй;
Замначальника ГУГБ – генерал-лейтенант Нина Викторовна Антонова;
Командующий корпусом морской пехоты – генерал-лейтенант Вячеслав Николаевич Бережной;
Командующий Особой эскадрой – вице-адмирал Виктор Сергеевич Ларионов.
– Итак, товарищи, – сказал император Михаил, – теперь, когда меньшие братья уложены спать, заседание Малого Тайного Совета при моей особе предлагаю считать открытым. Состав полный, за вычетом Александра Васильевича Тамбовцева, вернувшегося в Санкт-Петербург по служебным надобностям.
– Принято, товарищ Михаил, – ответила генерал Антонова, – и сразу хочу сказать об одном из меньших братьев. Королевич Георгий после нашей прошлой встречи имел довольно длинный разговор с Ольгой. Подробности этой частной беседы неизвестны, но молодые люди расстались довольные друг другом. Насколько мне известно, Ольга уже написала заявление для поступления в Корпус. Честно сказать, я затрудняюсь по поводу факультета, на какой ее можно было бы определить. Контртеррористический факультет превратит ее в человека-истребитель, а у эскортниц при этом слишком вольные нравы. Их учат вести себя раскованно в ситуациях, неподобающих для вашей племянницы.
– Я вас понял, Нина Викторовна, – кивнул Михаил, – и думаю, что Корпусу требуется третий факультет, который будет готовить агентов влияния в высших эшелонах. Назовем его факультетом прикладной политики. Часть программы можно взять у факультета эскорт-гвардии, а часть – у Смольного института и Бестужевских курсов. Девушки, закончившие этот факультет, должны иметь хорошую спортивную подготовку, владеть всеми способами постоять за себя (хоть голыми руками, хоть с помощью ножа и пистолета), и в то же время они должны быть всесторонне образованными и иметь манеры, подобающие представительницам высших классов. Вы меня понимаете?
– Да, – кивнула генерал Антонова, – понимаю. Но где мы будем брать слушательниц для этого факультета, ведь простые сиротки-дворянки не подойдут по происхождению?
– Во-первых, – сказал император, – то, что первой слушательницей этого факультета станет моя племянница, добавит ему престижа. Во-вторых – в связи с отменой Указа о вольности дворянской и одновременно с введением юридического равноправия мужчин и женщин перед многими девицами высших аристократических фамилий встанет вопрос выбора жизненного пути. Тут, как говорит товарищ Бесоев, будет рулить эмансипация. Какие-то из этих девиц по своим личным качествам подходят для факультета прикладной политики, какие-то нет, но, исходя из первого пункта программы, определенное количество абитуриенток набрать из этого контингента возможно. В третьих – не стоит исключать и дворянок-сироток или даже простолюдинок, если они имеют соответствующую фактуру и необходимые морально-психологические качества. Думаю, что впоследствии на базе этого факультета получится развернуть нечто вроде университета государственного управления, готовящего кадры для гражданской службы, но это пока лишь отдаленные перспективы; сейчас же нам нужны всесторонне развитые и патриотично настроенные девицы, которые, даже покинув территорию Российской Империи, продолжат представлять ее интересы.
– Я вас поняла, – кивнула Антонова, – и совершенно согласна, что организация такого факультета – дело архиважное и архинужное. Сейчас мы вынуждены создавать агентов влияния из того, что оказалось под рукой – например, из телохранительниц того же принца Георгия, с которыми он попросил заключить постоянный контракт, а потом включить их в число фрейлин своей будущей супруги.
– А еще, – добавил генерал Бережной, – Георгий сказал, что будь он простым сербским поручиком, женился бы хоть на одной, хоть на другой, хоть после перехода в магометанство на обеих сразу. Это я вам говорю не в порядке сплетни, а потому что выпускницы вашего факультета эскорт-гвардии – очень и очень привлекательные штучки.
Император Михаил хмыкнул, а потом сказал:
– А может, и женятся на этих девочках пара симпатичных молодых сербских поручиков, а потом пройдет двадцать лет – и окажется, что это талантливейшие югославские генералы. Это я говорю к тому, Нина Викторовна, что в будущем вам никоим образом не стоит упускать такую возможность. Я понимаю, что у вас нет доступа к этому вашему интернету, но все равно кое-какие источники информации имеются. Надеюсь, на этом матримониальная тема в нашем разговоре может считаться исчерпанной?
– Не совсем, товарищ Михаил, – сказал адмирал Ларионов, – должен сказать, что болгарский царь Борис заинтересовался вашей племянницей Татьяной. Пока этот интерес, можно сказать, чисто теоретический, вызванный подражанием старшему товарищу и коллеге по положению, и в то же время, если помимо Сербии к России брачными узами удастся привязать еще и Болгарию, ничего плохого в этом уж точно не будет.
Император Михаил удивленно хмыкнул и спросил:
– Вячеслав Николаевич, а что скажете вы, как непосредственный воспитатель моих племянниц?
– Вы знаете, Михаил, – ответил Бережной, – дочери вашего брата – большие патриотки и ни за что не хотят покидать Россию. Единственные исключения, которые они готовы сделать – это единокровные и единоверные нам Болгария и Сербия.
– Ну, – сказал Михаил, – значит, быть посему. Впрочем, по-настоящему к этому вопросу мы вернемся лет через семь, когда Борису исполнится двадцать один год, а Татьяна войдет в брачный возраст. А пока на этом все. Сейчас я хотел бы поговорить о том, что ожидает нас уже завтра утром. Если до этого во внешней политике мы двигались в основном курсом, параллельным нашей прошлой истории, то теперь нам предстоит окончательно погрузиться в неизвестные дебри… Для начала, Виктор Сергеевич, расскажите нам, пожалуйста, почто вы на пару с Тирпицем издевались над бедным адмиралом Фишером? Он еще до начала воздушного представления был сам не свой.
Не успел адмирал Ларионов ответить, как в дверь тихонько постучали, после чего на пороге нарисовался императорский адъютант в форме морского лейтенанта. Георгиевский крестик и нашивка за тяжелое ранение говорили о том, что в императорской свите этот молодой человек появился не просто так. Четыре года назад Иванов (тогда еще мичман) участвовал в Формозском сражении в составе команды крейсера «Баян». Потом врачи на плавгоспитале «Енисей» долго боролись за его жизнь, а по приходу эскадры на Балтику и, самое главное, после выздоровления, вместе с орденом и лейтенантскими погонами из рук государя героический офицер получил приглашение занять место одного из нескольких дежурных адъютантов. В противном случае молодому человеку светила отставка с мундиром и небольшой пенсией, ибо к строевой службе он был уже не годен.