– И что, – спросил я, – из-за Салоник ваш император готов начать войну с Грецией?
– Ну как войну, – пожал плечами мой собеседник, – пара внезапно скончавшихся греческих генералов – это еще не война. А если в провокации окажется виновен сам греческий король, то его, как минимум, заставят извиниться и попрощаться со Смирной, а как максимум, он будет отловлен спецгруппой известного тебе Николая Бесоева и представлен пред светлые очи царя царей для высказывания родственного порицания. А порицать государь-император Михаил Александрович умеет. Впрочем, у нас с тобой в это время будут другие заботы: сражение в Галиции и штурм Карпатских перевалов. Занятие, скажу тебе, не для слабонервных.
– Вячеслав Николаевич, – неожиданно спросил я, – а каковы они – войны в будущем?
– В условиях, когда весь мир может быть сметен в мусорное ведро всего одним ударом, причем с любой из сторон, – назидательно сказал мой собеседник, – войны становятся похожими на то, что сейчас творится в Македонии. Вялотекущие конфликты, надоевшие всем как застарелая мозоль. В крайнем случае можно допустить образование никем не признанного македонского государства, тяготеющего, например, к Болгарии или к Сербии. А еще лучше – двух или трех. Чтобы и не вашим, и не нашим.
– Наверное, как раз по этой причине ваши люди чувствуют себя в Македонии как рыба в воде? – сказал я. – Вон, Николай Бесоев ходит туда как к себе домой и по приказу вашего царя делает больно то туркам, то греческим македономахам.
– И это тоже, – кивнул Бережной, – только у этого метода довольно ограниченный срок годности. Если применять его без оглядки на реальность, то можно обнаружить, что люди забыли, за что они дерутся и ради кого. Сейчас мы пытаемся воспользоваться политическим наследием еще одного уроженца тех мест, Александра Филипповича Македонского, который заповедовал рубить такие хитрые узлы отточенной сталью.
– И что будет потом, – спросил я, – когда все узлы будут разрублены? Ведь тогда, как я понимаю, на Балканах начнет закручиваться новая интрига, которую затеют те, кого ваш император обделил при дележке добычи или вовсе не дал сладкого.
– А ты сам что думаешь? – спросил Бережной. – Ты ведь будущий сербский король – а значит, голова дана тебе не только для того, чтобы по будням носить на ней фуражку, а по праздникам корону.
– Я думаю, – напуская на себя важный вид, сказал я, – что Сербия, Болгария и Черногория непременно должны вступить в Континентальный альянс, потому что интриговать против этого государства может только безумец…
Сказав это, я вдруг поймал себя на мысли, что мне легко говорить с господином Бережным. Он такой же, как я, и между своими никогда не допускает лукавства или двойных смыслов.
– Две поправки, Георгий, – сказал он, – во-первых, Континентальный Альянс – это союз государств, не затрагивающий их внутреннего устройства. Таможенный и Пограничный союзы, обеспечивающие свободу движения людей и товаров, являются свободным дополнением к соглашению о Континентальном Альянсе. Во-вторых – кроме названных тобой стран, в Континентальный Альянс следует включить Румынию, Венгрию и Богемию. Это сделает его территорию замкнутой и самодостаточной. Но, впрочем, об этом говорить пока рано. Сначала требуется урегулировать Австрийский Вопрос.
И мы продолжили готовиться к «урегулированию», ибо погрузить в эшелоны все необходимое в бою имущество оказалось не самым простым делом. Помогая господину Бережному в качестве адъютанта, я вдруг понял, что война – это не столько героические атаки под ураганным огнем врага, сколько тщательная подготовка и точный расчет. Если голова нужна вам только для того, чтобы носить на ней корону, то, будьте добры, выкиньте ее в кусты. Корону прекрасно можно напялить и на шляпную болванку, и сидеть на ней она будет даже лучше, чем на голове.
И кстати, обе мои телохранительницы снова со мной. Теперь они не в образе невинных гимназисток, а в офицерской форме со всеми положенными регалиями. И в таком облачении они тоже чудо как хороши. И, кстати, Фео, чуть покраснев, призналась мне, что госпожа Антонова представила их обеих моей невесте Ольге Николаевне и получила с ее стороны высочайшее одобрение. А я теперь должен подумать, с каким видом я буду представлять своих «сестренок» моим родным. В первую очередь – сестре Елене, красавице и умнице, а уж потом отцу. Хотелось бы, чтобы все прошло наилучшим образом, хотя впереди у нас еще очень длинный путь до Белграда.
16 июня 1908 года. Российская империя. Тифлисская губерния, Ахалцихский уезд, поселок Аббастумани, горная обсерватория Санкт-Петербургского университета.
Временный директор обсерватории профессор Аристарх Аполлонович Белопольский.
Вызов в ужасную Новую Голландию, случившийся в начале марта, на первых порах до глубины души потряс милейшего Аристарха Аполлоновича, который, помимо того что являлся ученой звездой мировой величины, еще и обладал всеми достоинствами и недостатками, свойственными русскому интеллигенту. А это существа нервные, пугливые как мимозы, и крайне не любящие власть – она представляется им эдаким ледяным сквозняком, стремящимся разрушить их уютный мирок. Позвольте, господа, ведь я же ничего не сделал, разговоры-с с коллегами не в счет, потому что их к делу не подошьешь… Да и не было в них ничего предосудительного-с – так, интеллигентское брюзжание по поводу недостаточного финансирования чистой науки на фоне огромных военных расходов и еще больших затрат на заигрывание с темной массой фабрично-заводских рабочих и крестьян-лапотников…
Но в Новой Голландии профессора Белопольского со всей возможной вежливостью направили не к подполковнику Тугарину, что занимался возбудителями противогосударственных настроений (Как же, наслышаны-с!), а прямо к товарищу (заместителю) самого начальника этой ужасной Тайной Канцелярии, к единственной в России женщине-генералу госпоже Антоновой. О ней Аристарх Аполлонович тоже был премного наслышан. Эта особа, не имея никакого ученого звания, время от времени читала в Санкт-Петербургском университете лекции по политологии и прикладной геополитике, со свободным посещением. В дни, когда это случалось, в аудитории яблоку упасть было негде, а студенты, разбившиеся на яростных сторонников преподанных теорий и не менее яростных противников, потом целыми днями только об этом и говорили. Примерно то же, только более простыми словами, госпожа Антонова излагала в Санкт-Петербургском собрании фабрично-заводских рабочих, и те слушали ее с таким же вниманием, что и господа студиозусы. Сам профессор Белопольский от политических и общественных наук стремился держаться подальше, а потому означенных лекций не посещал даже из любопытства и просил в его присутствии не заводить разговоров на эти темы. Астрономия же, господа, значительно интересней.
И вот он в кабинете госпожи генерала. Означенная особа оказалась моложавой дамой неопределенного возраста; от нее веяло холодом, и вся она напоминала глыбу льда – даже взгляд ее, казалось, способен заморозить. Кабинет же оказался обставленным с простотой, граничащей с минимализмом. Основу дизайна составляли: крытый зеленым сукном длинный Т-образный стол с двумя телефонами и письменным прибором на начальственном конце, массивные мягкие стулья и несгораемый шкаф. И только большой глобус в углу, да шкафы с книгами, подобно солдатам выстроившиеся вдоль стен, выбивались из общего впечатления – будто тут обитает не царский держиморда и душитель свободы, нацеленный на то, чтобы держать и не пущать, а какой-нибудь крупный ученый: географ, геолог, и в то же время экономист.
Впрочем, с самого начала разговор пошел совсем не в том русле, как ожидал уважаемый Аристарх Аполлонович. Попросив его присесть и предложив хорошего цейлонского чаю, который принесла девушка в мундире солдата ГУГБ, хозяйка кабинета попросила профессора подписаться под распиской о неразглашении сведений, составляющих государственную и коммерческую тайну. И тут господин Белопольский вспомнил, что Новая Голландия – это не только оплот душителей свободы, но и Шкатулка Пандоры, где хранятся некие секретные знания пришельцев из Будущего. Но он слышал и о том, что иногда крышка шкатулки, обычно наглухо задраенная, приоткрывается – и тогда какой-нибудь счастливец оказывается оделенным очередным перлом мудрости, разработки которого хватит до конца его жизни. Не задумываясь ни на секунду, профессор поставил свою подпись под убористым текстом на желтоватом канцелярском бланке под двуглавым орлом, недвусмысленно просветившим его по поводу кар, готовых обрушиться на голову ослушника и святотатца.
Как только бланк расписки о неразглашении был подписан, госпожа Антонова присела на стул прямо напротив профессора: знак того, что разговор будет строиться не с позиции «я начальник – ты дурак», как принято у чиновников, а так, как это положено между двумя образованными и уважаемыми людьми, в форме обмена мнениями. Нельзя сказать, что господин Белопольский полностью поддался на этот фокус, но оказанный прием немало польстил его самолюбию.
– Итак, Аристарх Аполлонович, – сказала госпожа Антонова приятным низким голосом, – позвольте сказать небольшое вступительное слово. Я понимаю, что поиск астероидов не входит в круг ваших профессиональных обязанностей, но вы – один из лучших российских специалистов, которых нам посоветовал Дмитрий Иванович Менделеев.
– Собственно, в прошлом я отчасти немного занимался кометами, – сказал профессор, отхлебывая чай, – в основном в части их химического состава и формы хвостов… Но я решительно не понимаю, зачем вашему госбезопасному ведомству неожиданно понадобились астероиды?
Лицо госпожи Антоновой стало твердым, будто высеченным из камня.
– Нам нужно обнаружить один конкретный астероид, – сказала она, подталкивая к профессору Белопольскому стопку бумаг, – тот самый, который в нашем личном прошлом упал на Землю тридцатого июня сего года и вызвал взрыв, по силе равный взрыву пятидесяти миллионов тонн тротила. По счастью, в нашем прошлом это падение случилось в совершенно необитаемой тунгусской тайге, так что весь ущерб ограничился двумя тысячами квадратных верст лесоповала. Но недавно у нас возникли некоторые подозрения, что за четыре года с момента нашего, гм, прибытия, с этим астероидом могли произойти некоторые случайные пертурбации и что теперь он может упасть совсем не в том месте, где прежде, и поубивать при этом кучу народу…