– Вообще-то, – сказал контр-адмирал Остапенко, – для нас нет никакой разницы, что это за штука и откуда она взялась. Нам важно определить ее траекторию и выяснить, куда на этот раз обрушится гнев Божий, и, в зависимости от этого, либо готовиться разворачивать спасательные работы, либо тихо злорадствовать. А может, и то и другое сразу. Так что за работу, товарищи. Надо как следует подготовиться к предстоящему событию, ибо не хотелось бы, чтобы что-нибудь пошло не так.
26 июня 1908 года. 14:06. Гренландское море у летней границы паковых льдов, точка с координатами: 78 градусов северной широты 12 градусов западной долготы, ракетный крейсер «Москва», правое крыло командирского мостика.
Настал тот самый день и час, в который, согласно сведениям, полученным астрономами, незваный гость должен пролететь над Гренландией. Небо было ясное, солнце, как и положено, находилось на юге со склонением к западу; погода стояла тихая, правда, на море играла небольшая зыбь, но раскачать корпус крейсера в одиннадцать тысяч тонн водоизмещения – задача не из простых. Одним словом, условия для наблюдения просто идеальные…
Командир крейсера контр-адмирал Василий Остапенко посмотрел на часы и хмыкнул. По уточненным в последние сутки данным, Событие состоится в восемь минут третьего по Пулковскому времени. Пора…
– Время, товарищи, – сказал он, собравшимся вокруг него офицерам «Москвы», – сейчас все и начнется…
Все присутствующие, не исключая и самого командира, взялись за бинокли, а каперанг Птицын прильнул к бинокулярной трубе[45]. При этом двое молодых офицеров из штурманской службы снимали на телефоны показания шкал вертикальной и горизонтальной наводки, а еще несколько человек нацелили подобные девайсы прямо в небо. Причем среди этих устройств несколько штук были довольно выдающихся характеристик и такой же выдающейся дороговизны – как, например, у замвоспита Лемешева, жена которого была, гм, бизнесменшей и могла побаловать благоверного эксклюзивными подарками. Впрочем, попав в прошлое, Константин Иванович вспоминал свою старую жизнь как кошмарный сон, хотя подарков бывшей благоверной выбрасывать не торопился. Поэтому – улыбнитесь, господин астероид, Вас снимают дорогущим (на 2012 год) устройством! При этом кавторанг Савельев находился в низах, на боевом посту обзорной РЛС, за спиной оператора, так что не мог наблюдать картины во все ее красоте, а прочая команда, за исключением находящихся на вахте, повылезла на палубу, в полном молчании ожидая предстоящего события.
– Цель! – подняв руку, крикнул старший артиллерийский офицер, он же командир БЧ-2.
И тут все присутствующие увидели на западе, с небольшим отклонением к югу, над самым горизонтом (высота над видимым берегом Гренландии около 10 градусов) довольно жирную, но неяркую точку. Видимый диаметр пролетающего объекта в начале пролета был примерно с одну двадцатую диаметра солнечного диска; постепенно разгораясь и забирая все выше и выше по небосводу, эта точка двигалась в северном направлении, оставляя за собой быстро тающий светящийся след. И в этот момент до офицеров донесся избыток чувств, высказанный кем-то из команды при помощи русской обсценной лексики… На него тут же зашикали, тем более что, поднимаясь по небосклону и смещаясь к северу, точка разгоралась все ярче и ярче, а след за ней стал распускаться во что-то подобное павлиньему хвосту комет. Вот объект прошел уже около половины предполагаемого пути и набрал такую яркость, что стал похож на искру электросварки.
– Есть контакт! – сказал командиру «Москвы» голосом кавторанга Савельева скрытый наушник корабельного переговорного устройства, – цель захвачена, ведем сопровождение…
«Ну все, – подумал контр-адмирал Остапенко, – если «Форт» взял цель, то дело можно считать сделанным, все прочее – просто приятное дополнение…»
Тем временем, по мере того как объект, поднимаясь все выше от горизонта, смещался к северу, несмотря на увеличение видимого размера, яркость его постепенно ослабевала, а тянущийся позади хвост распускался в некое подобие самолетного инверсионного следа. Вот свечение стало совсем бледным, почти неотличимым от бледно-голубого арктического неба, мигнуло и пропало. И только обзорный радар, которому плевать на все эти спецэффекты, продолжал выдавать данные, но ровно до тех пор, пока объект находился в радиусе его действия. На момент разрыва контакта горизонтальная дальность составляла двести сорок два километра, высота двести пятьдесят. Дело было сделано…
26 июня 1908 года, 15:45. Санкт-Петербург. Зимний дворец. Готическая библиотека.
Присутствуют:
Император Всероссийский Михаил II;
Замначальника ГУГБ – генерал-лейтенант Нина Викторовна Антонова.
Император Михаил Второй, сидя за рабочим столом, читал радиограмму, только что полученную с крейсера «Москва»:
«…нашим штурманам[46], использовавшим данные обзорного радара комплекса «Форт», удалость рассчитать предполагаемую траекторию падения так называемого Тунгусского метеорита.
Время падения: тридцатое июня восемь часов тридцать минут утра по Пулковскому времени, почти на шесть часов позже, чем в нашем мире. Большая ось эллипса рассеивания, по предварительным расчетам, протягивается от южной оконечности острова Сардиния до южной оконечности Исландии. Боковое отклонение от этой линии может достигать порядка пятидесяти километров. В зоне возможного падения находятся такие крупные города и важные промышленные центры как Марсель, Лион, Дижон, Орлеан, Париж, Руан, Лондон, Бирмингем, Шеффилд, Манчестер и Глазго…
Пакет исходных данных и расчетные элементы орбиты астероида переданы на частоте станции “Абастуман”. Контр-адмирал Остапенко.»
– Ну вот и дождались… – сказал император, дочитав послание контр-адмирала. – Слава Тебе Господи, конечно, что удар придется не по Москве, Петербургу или Киеву, а также не по кому-нибудь из наших союзников! Но все равно Нам от всего этого как-то не по себе. Ведь во Франции и Британии могут погибнуть миллионы людей, которые к этой мерзкой политике не имеют отношения ни сном, ни духом, и вообще ни в чем не виновны.
– Это в нашей богоспасаемой России, – усмехнулась Антонова, – народ пока не имеет никакого отношения к политике. По крайней мере, ровно до тех пор, пока не впутывается в деятельность одной из политических партий. Вы возьмите общую численность партийцев всех сортов и количество взрослых и дееспособных подданных вашего величества обоего пола. Да там политически активных и полпроцента не наберется. Зато в демократической Европе каждый гражданин обязан принимать участие в выборах, а следовательно, европейцы, пусть и опосредованно, становятся ответственными за политический курс своих правительств.
– Вот именно что опосредованно, уважаемая Нина Викторовна, – вздохнул император, – сами же рассказывали о присущем западной демократии свободном выборе между двумя абсолютно одинаковыми вариантами одного и того же зла. Я понимаю, что не могу ничего изменить, просто высказываю свое монаршее сожаление о напрасно погибших людях.
– Постойте, Михаил, – возразила генерал Антонова, – мне кажется, что ваши сожаления несколько преждевременны, ведь пока еще никто не погиб, и у нас есть возможность предупредить правительства Франции и Великобритании о грозящей опасности. Ширина полосы, над которой может произойти взрыв, составляет всего по пятьдесят километров в ту или другую сторону от осевой линии. И во Франции, и в Великобритании имеется развитая сеть железных дорог. Достаточно вывести людей из опасной зоны еще километров на сто в стороны – и больших жертв можно избежать.
– Нина Викторовна, – воскликнул император, – если вы не знаете современных парижан и вообще французов, то я вас просвещу. Если прямо сейчас объявить им о наступлении конца света, то они, напротив, выбегут на улицы – полюбоваться апокалипсисом. С англичанами картина прямо противоположная. Они не поверят вашему предупреждению, пока не станет совершенно поздно и смерть не нависнет у них прямо над головой. А в любом случае виновным во всем окажется император всероссийский и весь русский народ. Европейские нации в любом случае найдут способ выплеснуть свою желчную ненависть к России.
Генерал Антонова пожала плечами.
– Мы, русские, всегда будем виноваты – только потому что мы существуем, – сказала она. – А англичане и французы… кто ж виноват, если они ведут себя как враги сами себе. К тому же, насколько я понимаю, в Британии у вас родственники: дядюшка Берти, тетушка Александра, любимые племянники, но вот ваши переживания по поводу красот Парижа мне абсолютно не понятны. До известного года эти месье, вне зависимости от партийной принадлежности, просто спали и видели, как бы втянуть Россию в кровавую бойню с Германией, итогом которой стало бы возвращение в состав Франции отторгнутых тридцать лет назад Эльзаса и Лотарингии. При этом по итогам той войны Россия должна была оказаться перед Францией по уши в неоплатных долгах, в результате чего ей пришлось бы делать французам одну политическую любезность за другой. И чем дольше продолжалась бы эта «дружба», тем более неоплатным становился бы долг России. И те самые простые французы, по поводу которых вы так переживаете, всецело одобряли такое положение вещей, ибо и им с барского стола перепадал бы кусочек осетрины. И вообще, политическая конструкция, которую демонстрирует Французская республика – предельно продажная, и нечего ее жалеть. Мы ведь и Вильгельма в его французских поползновениях сдерживаем только потому, что, получив желаемое, он сразу утратит интерес к союзу с Россией.
– Да уж, – задумчиво сказал император, – французов и в самом деле жалеть, наверное, нечего. Просто вместе с ними погибнут Собор парижской Богоматери, Эйфелева Башня, Лувр со всеми его картинами, а также кабачки Монмартра и кабаре «Мулен Руж», где полуголые девки так красиво задирают длинные ноги к потолку. Сокровища культуры, так сказать. Зато представляю, сколько восторженного визга будет в чопорной Германии. Еще бы – Господь поразил огнем очередной Содом и Гоморру, уничтожив обитель греха и разврата. Тьфу ты, противно даже…