После того как я прочла эти газеты, внутри меня поселился какой-то холод… Нет, это не был страх. Это было нечто странное, иррациональное. Словно я что-то упустила – и теперь, перед лицом близящейся катастрофы, я должна вспомнить, понять – что именно. Но понять я не могла. Как не могла и сообразить, что нам теперь делать…
Мы с мужем стояли посреди комнаты, прижавшись друг к другу, и молча обводили взглядом стены нашей квартиры, ставшие такими родными за несколько лет… Мы молчали. Мы были растерянны. А в это время снизу доносились крики и вопли. Там, на улице, творился праздник непослушания. Правительство, президент Арман Фальер и депутаты Национального Собрания еще ночью эвакуировались в безопасное место, а вместе с ними город покинул даже призрак порядка, уступив место анархии. Революция без революции, карнавал неожиданной свободы, перемешанный с ужасом ожидания всеобщего уничтожения. Стрельбы пока не было, но это только пока. Пройдет еще немного времени, толпа разгромит оружейный лавки – и вот тогда начнется настоящий ужас.
– Уедем… – прошептала я, наконец, чтобы разбить это тяжкое молчание под какофонию уличного безумства.
Муж молчал. С ним тоже что-то происходило – что-то непонятное мне. И это было странно – ведь я хорошо знала своего супруга и вполне могла предугадать его реакции. Для меня он был как открытая книга.
– Не молчи… – сказала я, не глядя на него и сжав его руку.
Но он продолжал безмолвствовать. И от этого все напряжение, что копилось во мне эти дни, вдруг достигло своей критической черты.
– Не молчи! – громко сказала я и тряхнула его за плечи. – Скажи – что нам делать? Ты слышишь? – Я кивнула на окно. – Ты видишь, что происходит?!
В этот момент я взглянула в его лицо – он был бледен, но глаза его горели какой-то мрачной решимостью.
Он обхватил меня рукой; я ощутила, как его бьет нервная дрожь.
– Не надо… – очень тихо прошелестели его слова. – Зиночка, не надо…
– Что не надо? – воскликнула я; его поведение меня озадачивало.
– Не надо бояться… Не надо переживать… Не надо никуда бежать… – сказал он и поцеловал меня в макушку.
– Ты хочешь сказать, что в то время как все покидают город, нам следует остаться здесь? – изумилась я.
– Да, дорогая… – ответил он и только тут в голос его приобрел ощутимую твердость. – Мы останемся. Мы никуда не пойдем…
– То есть… – Я чуть отстранилась от него, пытаясь лучше разглядеть выражение его лица; она было спокойно-уверенным, как у человека, который принял окончательное решение. – Ты хочешь сказать, что мы останемся здесь, в нашей квартире, и, спокойно попивая кофе, будем ждать, когда по нам врежет метеорит?
– Именно так, дорогая… – кивнул он.
– Так… Постой… – Мой взгляд заметался по комнате в надежде найти хоть какой-то выход из этого абсурда. – Давай я заварю чай, мы сядем и ты мне объяснишь, почему ты решил поступить именно так…
– Давай… – согласился он, выдохнув даже с каким-то облегчением.
Через несколько минут мы пили чай… Белая скатерть, сушки, клубничное варенье. Правда, предварительно мы предусмотрительно забаррикадировали обе двери: и парадную, и черный ход…
Странное это было чаепитие. Со стороны мы, должно быть, могли сойти за сумасшедших: кругом творился настоящий апокалипсис, а мы чинно сидели за столом, словно нас ничуть не касается все то, что происходит и, самое, главное, должно произойти… Поднимался от чашек ароматный пар, колыхались ажурные занавески на окне, бодро тикали ходики; все было как всегда, но при этом все уже бесповоротно изменилось; мы вступили в новую реальность, а наш привычный мир рушился на глазах…
– Ты знаешь, дорогая… – начал мой супруг, отхлебнув из чашки, – когда стало известно, что метеорит мчится на Париж, я сразу понял, что не стану пытаться сбежать. Это решение будто бы пришло откуда-то извне. И уже после я стал размышлять, почему так.
Он снова отхлебнул из чашки и, немного помолчав, продолжил:
– Удивительно, но я не нашел ответа. Так решил мой разум. Но вот к чему я пришел, размышляя: я не хотел бы быть сейчас там… – Он кивнул в сторону окна. – Там, среди обезумевшей от страха толпы, в панике спасающейся от апокалипсиса. Едва ли они смогут уйти от Парижа далеко. Поэтому бегство их не спасет. К тому же, знаешь, дорогая… Шанс получить от какого-нибудь бандита нож под ребра в этой толпе гораздо больше шанса погибнуть от метеорита, оставаясь в своей квартире… Да-да, именно так! – Он поднял вверх палец, видя, что я хочу возразить. – Ты ведь помнишь, в газетах писали: «Небесное тело упадет в районе Парижа». И в то же время англичане совершенно точно уверены, что этот чудовищный метеорит летит прямо на Лондон. Следовательно, никто не может предугадать, где именно это небесное тело соприкоснется с землей. Точность современной астрономической науки еще весьма далека от совершенства. Так вот… в силу приведенных доводов я считаю, что нам следует остаться дома. Шанс на смерть примерно такой же, как и при игре в русскую рулетку: на один патрон – шесть пустых камор, в то время как там, в толпе, вероятность быть ограбленными и убитыми приближается к ста процентам. Если же нам все же суждено погибнуть, так что ж… – Он понизил голос почти до шепота. – Ведь когда-нибудь мы все равно бы умерли. Но умереть, имея возможность перед концом увидеть чудовищную катастрофу в совершенно вагнеровском стиле, гораздо интересней, чем в своей постели, пребывая в немощи и слабеющем разуме…
Я не узнавала своего Дмитрия. Он больше не был для меня открытой книгой… Он рассуждал так, как прежде было ему несвойственно. А впрочем… что если я просто знала его недостаточно хорошо и обольщалась, думая, что он для меня полностью предсказуем? А может быть, гнет этих последних дней оказал на него такое влияние… так же как и на меня. И отчего-то именно в этот момент во мне обострилось то чувство – словно я упустила что-то…
Немного помолчав, он продолжил говорить:
– Кто знает, возможно, падение этого метеорита и вызовет всеобщий апокалипсис… Ведь ученые не говорят точно, что должно случиться после его столкновения с Землей. Что если это и будет Конец Света? О, дорогая… Конец Света, после которого человечеству предстоит возродиться из пепла и обрести новое самосознание… Я предрекал это…
Говоря это, он выглядел отрешенным и задумчивым, и даже почти счастливым.
Я не вполне разделяла взгляды своего супруга, и мы часто спорили на подобные темы. И сейчас во мне поднималась какая-то совершенно противоположная идея, которая, правда, еще не сформировалась целиком в моей голове. Мой муж ошибался. И я решила, что непременно докажу это ему… когда настанет подходящий момент.
Если что и возродится после такого катаклизма, то это будут люди, подобные императору Михаилу и его помощникам из будущего: суровые, безжалостные и совершенно несентиментальные. Но я не стала сразу высказывать свои возражения.
Он говорил, а я лишь кивала ему, глядя в свою чашку. Мое сознание уже не воспринимало звуки творящегося за окном сумасшествия. Правильно говорят англичане: мой дом – моя крепость. Здесь, в этих стенах, мне гораздо спокойнее, чем было бы там, среди беженцев, что пытаются уйти от неотвратимости, охваченные паникой и животным ужасом. Мы же никуда не пойдем… Мы будем наблюдать катастрофу из своего окна. По крайней мере, я надеюсь на это – что прежде чем погибнуть, нам удастся получить самое яркое в жизни впечатление…
– Дорогая… – Наконец обратился ко мне супруг, – что ты скажешь? Ты какая-то молчаливая. – Он внимательно вглядывался в мое лицо. – Ты все же считаешь, что нам лучше уйти? Скажи!
– Нет, что ты… – ответила я. – Ты прав – нам нужно остаться дома. Там, – махнула я рукой в сторону окна, – для нас больше нет места. Так нам надо будет прожить еще два дня, после чего мы либо выживем, либо умрем. Все когда-нибудь умирают, да только сделать это можно по-разному. Знаешь, раньше я не понимала, как это военные моряки могут идти навстречу смерти, переодевшись в чистое и надев все ордена, а теперь поняла. Главное в этом деле – привести свою душу к покою и осознать свою внутреннюю моральную правоту.
Кажется, он ждал, что я продолжу – он с ожиданием смотрел на меня в течение минуты. Но я сказала все, что могла сказать. Наконец, убедившись, что я не собираюсь продолжать, он с облегчением вздохнул и произнес:
– Никогда еще я так не был готов умереть, как сейчас… Ты знаешь, во мне нет страха, вовсе… Наверное, это потому, что происходит то, что и должно… А тебе? Тебе страшно?
– Да, – кивнула я.
Он, очевидно, хотел сказать что-то ободряющее, но не успел. Мне захотелось все же высказать ему все то, что беспокоило меня. Выговориться, снять напряжение…
– Ты знаешь, отчего мне страшно? Нет, не оттого, что смерть так близка. Не оттого, что там, под нашими окнами, безумствуют люди, сбросившие маски и превратившиеся в диких зверей. И вероятный Апокалипсис, о котором ты говоришь, тоже не пугает меня… потому что на самом деле я не верю, что это он. Это совсем, совсем другое!
Муж смотрел на меня внимательно, с удивлением.
– Продолжай, – кивнул он и налил себе еще чаю.
И я продолжила:
– Не будет никакого Апокалипсиса. Точнее, он будет не для всех… В России и без всякого апокалипсиса жизнь становится лучше… Не перебивай. Я не поверю, если ты станешь утверждать, что у тебя в голове ни разу не промелькнула мысль: «а вдруг все рассказы о происходящем в России – правда?». Так вот… Я все больше прихожу к тому, что мы с тобой, вероятно, где-то заблуждались, а те, кого мы с таким пылом проклинали, оказались во всем правы. Да они не могли быть неправы, ибо пришельцам из будущего были наперед раскрыты все законы общественного развития и ведомы все удачные и неудачные образцы… Мне страшно потому, что, быть может, мы совершили ошибку и принимали за истину всего лишь ее отражение в колеблющейся поверхности воды.
Немного помолчав, я добавила:
– А что касается этого огромного метеорита… Там, откуда явились пришельцы, в их мире, он тоже, должно быть, упал. Но не на Париж и не на Лондон, и не на какое другое место Европы… Иначе бы мы об этом знали. Пришельцев тысячи, и большинство из них из простонародья, пусть даже очень хорошо образованного, а эти люди не смогли бы сохранить такое в тайне. По обществу пошли бы разговоры, а раз их нет, то не было и ничего подобного сегодняшнему ужасу. Могу предположить, что этот метеорит рухнул где-то в безлюдной местности, в тайге, пустыне, необитаемых горах, полярных льдах или посреди океана. И никому не п